Цитаты из книг автора «Азар Нафиси»

Как интересно жить, когда любое простое действие требует от тебя сложной подготовки на уровне опасной секретной миссии.

«любопытство – это высшая форма неповиновения»

Должно же быть хоть одно место в этой треклятой жизни, – сердито добавила она, – где нам позволены любые оскорбительные высказывания!

Полагаю, мне кажется, что пока я буду оставаться в сознании, ничего плохого не случится; все плохое может прийти ко мне лишь во сне.

Все это напоминало мне мою подругу-художницу, которая в начале карьеры рисовала сцены из реальной жизни – пустые комнаты, заброшенные дома, старые фотографии женщин, никому больше не нужные. Но постепенно ее работы становились все более абстрактными, и на последней выставке уже представляли собой яркие пятна мятежных цветов. Две такие картины висели у меня в гостиной – капли голубой краски на темном фоне. Я спросила, как она ушла от современного реализма и пришла к абстракции. «Реальный мир стал таким невыносимым, таким безрадостным, что теперь я могу рисовать лишь краски моей мечты», – ответила она.

«сначала они вас убивают, потом вынуждают размышлять над их преступлениями».

Мечты, Ниязи, – безупречный идеал, они представляют собой нечто завершенное. Разве можно навязывать их постоянно меняющемуся, несовершенному, незавершенному миру? Тогда мы все станем Гумбертом, разрушившим объект своих мечтаний, – или Гэтсби, разрушившим себя.

В своих многочисленных письмах Джеймс не раз упоминал одно важное свойство – единственное, что человек может противопоставить бессмысленности войны. В отличие от многих, он осознавал, как сильно воздействует жестокость на эмоции и как уменьшают подобные события способность человека испытывать сочувствие. Подобная нечувствительность, говорил он, становится для человека способом выжить. Письма Джеймса, как и его романы, подчеркивают значимость важнейшего человеческого свойства – эмоциональности; он жалуется на «паралич своей способности делать что-либо, кроме как испытывать глубокие и сильные чувства».

Порой мне казалось, что правительство живет в своей собственной отдельной вселенной: устраивает грандиозное цирковое представление, масштабный спектакль, в том время как люди вокруг продолжают жить обычной жизнью.

В Иране, сталкиваясь с повседневной жестокостью и унижением, мы испытывали странную отстраненность. Там мы говорили о случившемся так, будто все произошло не с нами; как пациенты с шизофренией, мы старались держаться подальше от своего второго «я», представлявшегося нам одновременно знакомым и чуждым.