И еще кое-что по поводу намеренно неясных Авторских изречений «хахама» (наподобие: «Сердце мудрого – направо…»). Каждый переводчик передает такие изречения в меру, надо сказать прямо, своей фантазии. Кое-что таким способом передано и в предлагаемом переводе, однако переводчик старался всё же максимально от этого удерживаться. В основном переводчик в таких вот афоризмах старался улучшить текст, точнее, приблизить его к возможно более удачному выражению. Вот один из примеров – гл. X, ст. X.11. Буквально: «Если укусит змея без заклинанья [заговора] – то нет пользы владельцу языка». «Владельцу языка» – это выражение Дьяконов считает идиоматическим, означающим «болтуну». Напротив, мы считаем, что здесь не идиома, а буквальное прочтение. Дьяконов так и переводит: «Если ужалит змея прежде заклинанья, то в болтунах уже пользы нет». Наш перевод, по нашему скромному мнению, и точнее, и красивее: «Если ужалит змея прежде заклинанья, то в языке уже пользы не будет…» То есть – поздно нашептывать заговоры от змей, язык тебе больше не понадобится… В этом тоже состояла одна из задач переводчика: никоим образом не изобретать фантастические версии загадочных Авторских афоризмов и не придумывать для них максимально литературизованную, изящную форму, а просто несколько улучшить традиционные переводы этих изречений – в основном просто путём приближения их перевода к оригинальному тексту.

* * *

И, наконец, одна из самых важных причин появления данного нового перевода: относительная бедность древнееврейского языка. Чаще всего это касается неразвитости, неопределённости абстрактных понятий: древнееврейское «то́в» (טוב), например, означает: «благо», «добро», «благополучие», «счастье». Древнееврейское слово «х̃э́бэль» (הבל), которое почти везде в предлагаемом переводе передано русским «тщета», вообще обладает целым спектром значений: не только «тщета», но и «суета» (от слова «суетный», а не от «суетиться»), а также «пустое», «ничтожность», «нестоящее», «напрасное», «бессмыслица». Но так как это слово является ключевым для всей Книги – это не рефрен, связывающий отдельные разнородные текстовые блоки в единое целое: в Книгу (в Книге оно употреблено 38 раз!), – это слово всегда переводилось единообразно («тщета»). Читатель ни в коем случае не должен забывать о многообразии этого слова, и в зависимости от контекста сакраментальное: «И это – тщета!» мысленно заменять на более подходящие: «И это – бессмыслица!», или: «И это – пустое!» В Книге встречается ещё несколько подобных ключевых слов, проходящих через всю Книгу («Срок», «Приговор», «Польза», «Забота»); в их отношении также пришлось придерживаться принципа единообразия перевода. У других переводчиков, особенно у Новикова, принцип единообразия перевода ключевых слов часто не соблюдается, и «х̃э́бэль», которое должно скреплять Книгу в единое целое, переводясь у него (Новикова) всякий раз по-разному, буквально «разваливает» Книгу на отдельные очень мало связанные друг с другом фрагменты.

Прочие слова, не являющиеся ключевыми, переводились, напротив, по-разному – в зависимости от контекста. Упоминавшееся «то́в» (טוב) в различных случаях переводилось и как «счастье», и как «добро» и пр. (ст. II.3, III.13, V.17 и др.) Это нельзя назвать вольной интерпретацией подлинника: в древнееврейском языке тогда просто не было такого гигантского количества слов, как ныне в русском – многочисленнейших синонимов, выражающих едва уловимые оттенки смысла. Кстати, учёные-библеисты давно не рекомендуют придерживаться единообразия перевода древнееврейских слов – особенно выражающих отвлеченные, абстрактные понятия. (Дьяконов: «…Это делает перевод «Экклезиаста» на современные языки весьма трудным и никогда не свободным от субъективности».) Но «субъективность» – это не только негативное понятие; оно также означают и свободу, раскрепощённость в слове; субъективности можно не доверять, но если дело в данном случае идёт об интенсивном изучении переводчиком Книги Кохелет на протяжении около 12 лет, подобной «субъективности» в переводе, вероятно, может сколько-нибудь довериться.

Неразвитость древнееврейского языка проявляется ещё и в том, что многие синтаксические слова-связки имеют в нём множественное или неопределённое значение. «Аше́р» (אשך) в современном иврите означает «который», в древнем – «который», «что», «потому что», «чтобы»; «ки́» (כי) – в современном «потому что», в древнем «потому что», «ибо», «ведь», «что», «но» или вообще не переводится, и т.п. Кроме этого, в оригинальном тексте нет вообще никаких знаков препинания. Некоторые фразы могут поэтому читаться сразу несколькими способами. И это создаёт еще одну серьёзнейшую проблему для переводчика.

* * *

Впоследствии Книгу Кох̃е́лет (даже в её «смягчённом» – с помощью вставок – варианте) еврейские законоучители назовут «еретической книгой» – Талмуд, Вайикра Рабба, 28а, – верно уловив слишком явный отпечаток свободомыслия в этом произведении. Споры по поводу канонизации Книги велись и из-за того, что в Книге слишком много (для «боговдохновенного» сочинения) неясных мест. Переводчику в реконструкции подобных малопонятных высказываний может помочь даже не столько безупречное знание языка, сколько знание текста в целом, знание (даже «чувство») философии Автора, его главных идей и даже – представление о такой неуловимой вещи, как «дух Книги», её эмоциональный настрой. Переводить Книгу Кохелет, заботясь только о технической стороне перевода – о своего рода механическом замещении древнееврейских слов русскими – совершенно недопустимо. Я утверждаю, и утверждаю всерьёз, что дилетант – но с продолжительным, многолетним опытом изучения этого текста – в данном случае оказывается часто в более выигрышном положении, чем профессиональный гебраист, прекрасно знающий язык, но относящийся к переводу формально.

* * *

Этих многостраничных пояснений, как нам кажется, вполне достаточно для объяснения того несколько странного факта, что при новых существующих переводах Книги, выполненных библеистами-профессионалами, за собственный перевод Книги Кох̃е́лет взялся дилетант, непрофессионал, решивший несколько самоуверенно – дать свой собственный вариант переложения на русский язык этого великого шедевра древнееврейской литературы и философии.

* * *

Что касается самооценки предлагаемого перевода – а она, конечно, необходима, – то он, естественно, имеет свои достоинства и недостатки. Главный недостаток – довольно сильная зависимость предлагаемого перевода от перевода И.М. Дьяконова. Там, где у Автора встретились неясные и «тёмные» места, переводчик почти всегда следовал прочтению этого места у Дьяконова. Иногда – в особенно значимых, но труднопонимаемых местах – у Дьяконова заимствованы целые фразы (например, ст. III.18, – впрочем, примеров не так уж много). Можно сказать, что предлагаемый перевод – это просто модификация перевода Дьяконова. Но можно сказать и другое: то, что и я, и Дьяконов переводили ТОТ ЖЕ текст, поэтому совпадения не только возможны, но вообще неизбежны. Тем более я, как и Дьяконов, старался как можно ближе придерживаться текста оригинала (не впадая, как уже сказано, в обыкновенную передачу подстрочника). Поэтому совпадения в этих двух переводах не могут быть несущественными.

Разумеется, недостатком предлагаемого перевода не может не быть просто слабое знание древнееврейского языка.

Иногда переводчик грешил тем, что давал резко отличающиеся от классических собственные варианты перевода отдельных стихов. Но примеров – единицы (ст. I.11 и некоторые другие). И уж по крайней мере переводчик не изобретал откровенно эксцентричные переложения некоторых стихов, чем явно отличается Е. Новиков.

Предлагаемый перевод грешит и «креном» в атеистическую направленность Книги, даже несколько акцентируя её. Что поделаешь: после более чем десятилетнего опыта изучения Книги с несомненностью обнаруживается её антитеистическая направленность, ничуть не менее выраженная, чем, скажем, в Книге Иова, только в отличие от неё скрытая многочисленными двусмысленностями и – вызывающими даже некоторое удивление своим количеством – намеренными неясностями, «маскировкой» смысла.

К достоинствам этого перевода можно отнести, в частности, то, что переводчик не придерживался буквализма, как И. Шифман, и не старался сделать слишком осовремененный перевод, как Е. Новиков.

Более всего автор данного перевода обращал внимание на то, чтобы передать логику повествования Автора (которая даже при внимательном прочтении улавливается не сразу) более понятно для читателя (возможного читателя). С этой целью текст разбит на отдельные «подглавки», блоки стихов, почти всегда не совпадающие с принятыми в Библии, но, как представляется, находящиеся в соответствии с замыслом Автора. Для этой же цели в текст введены слова, отсутствующие в подлиннике, но необходимые по смыслу (в основном это – просто частицы «то», «ведь», «что», «который»). Вообще, автор предлагаемого перевода стремился максимально повысить связность текста, чтобы Книга выглядела как единое целое (каковой она и является), а не представляла собой хаотический набор афоризмов – как в Библии или у Новикова. Вероятно, переводчик и допустил в этом некий «перебор». Ещё одно (возможное) достоинство данного перевода: стремление к синонимичности, литературности текста – однако, как уже было сказано выше, никаких искусственных литературных красот переводчик не добавлял. Как уже тоже отмечалось выше, если переводчик по понятным причинам сомневался в правильности собственного перевода отдельных стихов – особенно если они являются центральными, «смыслонесущими» для всей Книги – он без колебаний заимствовал эти места у авторитетных отечественных библеистов (особенно у Дьяконова). По его мнению, в этом нет ничего зазорного. (Наша цель – не изобретать свои варианты перевода, боясь плагиата, а найти адекватный перевод – пусть он и совпадает с переводами, выполненными другими.) Чтобы читатель данного перевода, буде объявится такая редкость, не забирался по каждому поводу в Комментарии, текст перевода сделан, как и у Дьяконова, максимально доступным и в то же время – как можно меньше отклоняющимся от текста и смысла подлинника. Еще одно (пожалуй, последнее) достоинство предлагаемого перевода – выделение (обозначенность) явных редакторских вставок, чтобы они не сбивали читателя с толку и не препятствовали истинному – на наш взгляд – пониманию Книги, её эмоционального, поэтического, философского содержания. Редакторские вставки в данном переводе обозначены двойными квадратными скобками. Слова, необходимые по смыслу и добавленные в текст, обозначены одинарными квадратными скобками.

На этом разбор достоинств и недостатков собственного перевода можно было бы закончить.

* * *

Перевод Книги Кох̃е́лет (Экклезиаст) сделан с древнееврейского подлинника книги – ТАНАХ, или «Масоретская Библия».

Edition: “The Society for distributing Hebrew Scriptures”, England. P. 1554 – 1570: (קהלת)

***

Книга Кох̃е́лет в подлиннике записана как прозаическое произведение – в одну строку (в отличие от Книги Иова, Псалмов, Притч, записанных поэтическими строфами). В действительности она представляет собой целую коллекцию литературных стилей – от чётко выраженного стихотворного (I.3-11, X.8-15, XII.1-7 и др.) и даже рифмой (ст. IV.2, VII.6, X.11, XII.1) с преобладанием в общем прозы ритмизованной. Чаще всего (особенно в стихотворных отрывках) Кох̃е́лет пользуется строфами, где в каждой строке присутствует четыре (реже – три) фонетических или логических ударения. «Стихи» – здесь имеется в виду обычные для древней поэзии нерифмованные строки, составленные из переменного количества слогов, но со строго определенным числом ударений. Например: (X.18): «Хофэ́р гума́ц бо́ йипо́л /Уфорэ́ц гадэ́р ишхе́нну наха́ш…» (Копающий яму в неё упадет/Ломающего ограду ужалит змея»). Кроме того, Автор часто пользуется характерным литературным приёмом – «параллелизмом» – формой из двух строк, в разных выражениях повторяющих одну и ту же мысль (гл. VII, X). Автор Книги – большой мастер языка и незаурядный поэт; у него во многих местах встречаются и ассонансы, и великолепные примеры игры слов, и рифмы (причём далеко не всегда построенные на совпадении стандартных местоименных суффиксов). В предлагаемом переводе почти все подобные красоты языка оказались, увы, утеряны – совершенно непонятно, например, каким образом можно было бы передать четырехкратную (!) аллитерацию из ст. III.18: «шех̃е́м б`х̃ема́ х̃е́мма лах̃е́м» – «что они – это скот, и только!». В других, менее трудных, случаях переводчик всё же попытался найти для удачных литературных оборотов подлинника русские аналоги. Это, естественно, удавалось достаточно редко.

* * *

Автор данного перевода, однако, ни в чём не отдаёт себе отчёт так ясно, как в том, что и представленный перевод, и многочисленные комментарии на различные темы не найдут ни одного, ни единого читателя.

К этому он относится совершенно спокойно. Работа переводчика-непрофессионала другого и не заслуживает.