С этой книгой Аси Демишкевич у меня сработал принцип парных случаев. Буквально за неделю до ее прочтения я закончила “Дети в гараже моего папы” Анастасии Максимовой - и бессознательно все время сравнивала две сюжетные линии между собой. Это напрашивалось - сюжет отца-маньяка глазами ребенка не самый распространенный в литературе, а тут две истории с минимальным временным интервалом. В итоге получилось так, что книги сплелись между собой, и я уже не могу воспринимать их по отдельности.
Две разные истории - две разные стратегии восприятия. Если герой Максимовой переживает все будучи подростком и почти “в режиме реального времени”, причем его отец близкий и любимый, то героиня Демишкевич уже взрослая, а о “подвигах” отца, которого всегда считала тираном, узнает лишь после его смерти. Контекст разнится, но роднит реакция: в том и другом случае отпрыски, понимая силу генетики, начинают изучать себя, боясь увидеть в собственном лице черты жесткой натуры родителя. Егор из “Детей” их не находит, а вот Кира - находит очень многое. И многое понимает: свои гипертрофированные вспышки ярости, желание причинять боль, причины череды неудачных личных отношений. Для Егора страшное открытие заканчивается много лет спустя терапией, для Киры со страшного открытия многолетняя терапия только начинается, для нее преступная сторона отца не шок, а в каком-то роде даже облегчение, недостающая деталь в пазле того, что она всегда, с детства еще, видела и чувствовала. Тема затонувшей деревни, на дно которой снова и снова спускается Кира в своих грезах, тут оказывается очень метафорической: толща воды надежно скрывает грехи прошлого от лишних глаз, вот только для искупления нужно, наоборот, поднять их на поверхность.
И лично мне еще одной заслуживающей внимания деталью показалось поведение матерей в этих семьях - почти идентичное желание отвернуться от проблемы, зажмуриться, спрятать голову в песок, сделать вид, что ничего не произошло, что все показалось. Это, как мне кажется, тянет на поколенческий портрет эпохи. Поразительно бывает наблюдать, как женщины, на чьи плечи обрушилась тяжесть 90-х, эти чемпионки-выживальщицы в экстремальных экономических условиях, отлично умеющие “вертеться” и “крутиться”, оказывают совершенно бессильны, когда дело доходит до разруливания не бытовых вопросов, а психологических, до признания страшной правды о близком, до погружения в мир эмоций, которые они совершенно не в состоянии выдерживать. Про поколение детей 90-х говорят, что для них психотерапия - новая религия. У родительского поколения это часто вызывает скепсис, особенно на фоне бытовой тепличности отпрысков, которым, конечно, не доводилось переживать такой суровый опыт. Однако, как выясняется, моральные испытания детям 90-х даются куда лучше, чем их родителям. Они как будто несут на своих плечах незримое бремя, или даже долг. Им надо сделать то, на что у их родителей не хватало времени и возможностей - переработать эмоциональный опыт, свой и родительский, признать наличие некоторых моральных вывихов и начать потихонечку их вправлять. Достичь все таки дна затонувшей деревни и навести там порядок.