Цитата из книги «Пять ложек эликсира»

именно! Писатель, а оперативности нет! Надо вырабатывать! Возьми, к примеру, этого… Курдюкова Котьку… Знаю, поэт посредственный и даже неважный… Но если ты ему скажешь: «Костя! Чтобы к вечеру было!» – будет. Он, понимаешь, как Чехов. За что я его и люблю. Тут же, понимаешь, на подоконнике пристроится – и готово: «По реке плывет топор с острова Колгуева…» Или еще что-нибудь в этом роде. Феликс спохватывается. – Ч-черт! Надо же позвонить, узнать, как он там… – Где? – кричит редактор уже вслед убегающему Феликсу. В вестибюле ресторана Феликс звонит на квартиру Курдюкова. – Зоечка, это я, Феликс… Ну, как там Костя вообще? – Ой, как хорошо, что вы позвонили, Феликс! Я только что от него! Только-только вошла, пальто еще не снимала… Вы знаете, он очень просит, чтобы вы к нему зашли… – Обязательно. А как же… А как он вообще? – Да все обошлось, слава богу. Но он очень просит, чтоб вы пришли. Только об этом и говорит. – Да? Н-ну… Завтра, наверное. Ближе к вечеру… – Нет! Он просит, чтобы обязательно сегодня! Он мне просто приказал: позвонит Феликс Александрович – скажи ему, чтобы пришел обязательно, сегодня же. – Сегодня? Хм… – мямлит Феликс. – Сегодня-то я никак… Тут у меня Анатолий Сократыч сидит. Зоя не слушает его. – А если не позвонит, говорит, – продолжает она, – то найди его, говорит, где хочешь. Хоть весь город объезди. Что-то у него к вам очень важное, Феликс… И важное, и срочное… – Ах, черт, как неудобно получается!.. – Феликс, миленький, вы поймите, он сам не свой… Ну забегите вы к нему сегодня, ну хоть на десять минут! – Ну ладно, ну хорошо, что ж делать… Феликс вешает трубку. Беззвучно и энергично шевелит губами. На физиономии его явственно изображен бунт. Когда Феликс входит в палату, Курдюков сидит на койке и с отвращением поедает манную кашу из жестяной тарелки. Он весь в больничном, но выглядит в общем неплохо. За умирающего его принять невозможно. Палата на шесть коек, у окна лежит кто-то с капельницей, а больше никого нет – все ушли на телевизор смотреть футбол. Увидевши Феликса, Курдюков живо вскакивает и так яро к нему бросается, что Феликс даже шарахается от неожиданности. Курдюков хватает его за руку и принимается пожимать и трясти, трясти и пожимать, и при этом говорит как заведенный, почему-то все время оглядываясь на тело с капельницей и не давая Феликсу сказать ни слова: – Старик!