Сюжет, сюжет… О встрече двух разноразвитых цивилизаций кто только не писал и не снимал. Начиная с «Путешествия на Луну» Сирано де Бержерака и кончая «Аннигиляцией» Вандермеера. Но почти всегда, при условии, что эти цивилизации вообще конечно гуманоидные, а не по типу материи из «Аннигиляции», по совершенно иным законам живущей, представитель менее развитой из них, как правило, удивлялся и воодушевлялся представителями более развитой. Проникался идеей, понимаете ли. Для советского социалистического утопизма особенно характерно проникаться идеей. Сирано восхищается лунными чудесами, люди с Дессы просят помощи у землян… А у Стругацких всё наоборот. Здесь привезённый на Землю кот — дикарь, и ведёт он себя как дикий волчонок, рычит на более высокоразвитых людей, дичится, не верит им, и даже не задаёт вопросов, хотя последнее вовсе не запрещено, а напротив, поощряется. Именно такая реакция правдоподобна — достаточно вспомнить детей-Маугли, фактически с ними ситуация та же: их, недоразвитых, приводят в развитый мир, и они умирают от психологических и умственных кризисов. Замечательно показана разница мировосприятия в раздумьях Гага на тему, что если бы комнаты Корнея были его, Гага, комнатами, он не оставлял бы таких пустот, а всё бы заставил трофеями, вещами, вещами и вещами. Этот котячий вещизм давно не свойствен землянам, интересы которых настолько туманны, абстрактны, что мы не до конца понимаем их вместе с Гагом.
Да, цивилизация Гага отстаёт и технически, и, гкхм, идейно, однако, должно быть, в силу того, что он техник, ему проще научиться пользоваться земной техникой, нежели принять земные идеи. Здесь он даже совершает воображаемый прорыв, позволив себе предполагать «могущество» землян в слежке и прослушивании везде и всюду ещё неизвестными ему способами — чуть ли не дословно описывая оруэлловского Старшего брата. Забавно то, что в этой доведённой до совершенства цивилизации землян, не избавились от семейных проблем. Даже Гаг невооружённым глазом видит раздрай в семье Корнея, и замечает он его задолго до того, как услышит требование его сына перестать мучить мать. Женщины любят мужчин за их достижения, однако чтобы чего-то достичь, те вынуждены уходить «на охоту», в работу, и вот уже первые недовольны, и начинается раздрай… Я так и не поняла, правда, что именно не устраивало жену Корнея в его работе, ну да не суть важно.
Моральные кризисы будут не раз случаться у главного героя. Во время одного из них он, начав понимать всю бессмысленность его прежних действий, текущего существования его как «боевой единицы самой в себе», он задаётся вопросом, как и зачем жить, и, конечно, профессиональный убийца-смертник, с мёртвыми, по словам жены Корнея, глазами, ответа найти не может. Однако он очевиден для читателя: следует жить хотя бы чтобы исправлять свои ошибки.
Все главы идут одна за другой, события плавно переливаются из одной в другую, как вдруг последняя резко отрывается от предыдущей. Зная Гага и его мысли, можно предположить, что он на самом деле там всех перестрелял, чтобы попасть в призрачный звездолёт, зная Корнея, можно подумать, что тот не отпускал Гага, но должен был бы выкрутиться, решив всё мирным путём. Тем не менее, Гаг попал домой (и для него это правильно!), и теперь затянут в мясорубку и хаос на своей родной планете, и первое, что он делает – помогает доктору провезти в заражённый город вакцину против чумы. Доктору ли? Не тому ли учёному, которого ищут земляне? Против чумы? Корней бы гордился.
Единственная книга из читанных мной, с которой я мог бы провести параллель с этой — тоже принадлежит Стругацким, «Трудно быть богом». Там — трудно, здесь, как видим, не очень, в обеих земляне куда-то летят и что-то зачем-то исправляют, хотя зачем землянам вмешиваться в жизнь какой-то далёкой не их планеты — тоже непонятно. Искусственное построение мира во всей вселенной — кажется, кто-то сильно издевается над социализмом…
***
От «Повести» я захожусь в восторге, писаюсь кипятком, пищу и верещу так, что все стекла, которых в парке ни одного нет, звенят.
Это же не книжка, не текст, это же совершенный сценарий для в постапокалиптическом духе нарисованной бродилки – вроде Машинариума нарисованной. Множество разных комнат, коридоров, каморок, прихожих, тоннелей, всевозможного рода и назначения помещений, в которые попадает Андрей Т. снабжены детальнейшими описаниями. Чего стоит одна лестница из скоб с этой зелёной краской… И все эти локации, в точности, как бывает в наших снах, имеют свои реальные прототипы. Стул такой-то, занавеска таких-то, лестница оттуда-то.
Условность ситуаций, в которые попадает Андрей — проверка на смелость, сообразительность, попытки подкупа едой, болтовнёй и марками, подчёркивается самим персонажем. Компьютер - новоявленый Сфинкс, не только поди отгадай три загадки, но и поди задай три загадки. Загадки в темноте, горл, горл... И вопросы, которые задаёт компьютер, смешны: школьная программа и чуток логики. Правда, это ещё цветочки, по сравнению с разношёрстной компанией, состоящей из всякого сброда в конце, абсолютно не к месту, не к антуражу и не к внешнему своему виду, выпытывающей из Генки весь перечень школьных знаний, точно это предметы военной тайны. Венцом творения для меня стала старушка-бабушка, льстиво уговаривающая рассказать милойдоброй ей формулировку закона Бойля-Мариотта — на этом месте я свалился со стула от безудержного веселья. Бог знает, я терпеть не мог физику в школе, и даже тогда бы не смог рассказать этот несчастный закон! И даже имя гг с сокращённой до буквы фамилией тоже отдаёт сюрреалистичным юморком: вроде бы намёк на достоверность, репортажный стиль и всё такое, но все понимают, что это сон.
Чего я не понял, или понял, но не согласен, — это где в данной повести о недружбе. Возможно, авторы считают недружбой Генкин неприход в обещанное время: ведь Кузя, от которого невозможно было вырваться, функционально под стать Конь Кобылычу из сна Андрея, шербет, приготовленный его папаном напоминает чаи и яства Конь Кобылыча, новые диски вполне параллельны редким маркам, вот только Милкина параллель то ли не успела присниться Андрею, то ли тот просто ещё до неё не дорос. Но во-первых, сам Андрей Т. искренне рад Генке и нисколько тому не злится (ещё бы, после стольких-то пережитых, пускай и во сне, плутаний), а во-вторых, речь-то во сне о жизни всё-таки шла, господа! И хотя там всё гипертрофировано, комната со спящим дедом саркастически ухмыляется, поскрипывая дверью за каждым углом (чертяка, нужно делать настолку! Комната с дедом будет посередине, и даже на двухмерном листе бумаги к ней реально можно будет пройти из любого коридора, лаза, подсобки, прихожей и т. д.!)