АКТ ПЕРВЫЙ

КАРТИНА ПЕРВАЯ

По авансцене перед закрытым занавесом под грохот барабана маршируют серые штурмовики – серые рубахи до колен, серые штаны, черные сапоги, на правом плече топор. Последние два штурмовика волокут на веревке связанного избитого человека в партикулярном. За занавесом шумит толпа, слышны крики:

– Братья! Вот они, защитники! Разве эти допустят? Да ни в жисть!

– А мой-то! На правом фланге! Вчера еще его порол!

– Да, братья, это вам не смутное время! Прочность престола, спокойствие! Ура, серые роты!

– Ура, дон Рэба! Слава доброму герцогу нашему!

– Мужичье – в кровь!

– Баронов – на фонарь!

– Грамотеев – на кол!

– Ура, орел наш дон Рэба!

Штурмовики проходят, шум стихает, занавес раздвигается.

Харчевая зальца в нижнем этаже постоялого двора «Серая Радость». Тяжелая стойка, за нею полки с глиняными бутылками и боченкообразными кружками. На переднем плане – тяжелые столы и тяжелые скамьи. За стойкой – Хозяин, толстый, красный, в кожаной безрукавке, он неторопливо беседует с торговцем, который сидит за ближайшим к нему столом над кружкой пива. Кира, дочь Хозяина, хорошенькая, в белом передничке, вытирает столы тряпкой.

ТОРГОВЕЦ. Конечно, порядку нынче против прежнего больше стало. Хоть герцог у нас еще малолетка, зато канцлер при нем – всем канцлерам канцлер. Орел, одним словом. Опять же хлеб подешевел, а на сукно, скажем, или там на оружие цены растут… А все-таки… (Крутит головой и припадает к кружке.)

ХОЗЯИН. А вы их, почтеннейший, не жалейте. Они сами себе на уме. Выдумают, надо же!.. Мир круглый! Да по мне хоть квадратный, а умов не мути!.. Не-ет, много от грамотеев этих гноя идет, почтеннейший. Не в деньгах, мол, счастье, мужик, мол, тоже человек, дальше – больше, оскорбительные стишки, а там и до бунта недалеко…

ТОРГОВЕЦ. Да разве я что говорю! Я говорю только, не надо бы так жестоко. Все-таки человек, живое дыхание… Ну, грешен – так накажите, поучите, а зачем вот так-то – сапогами да по лицу, да под ребра, а он как зайдется криком, а кровища кругом во все стороны…

ХОЗЯИН. Вы почтеннейший, главное, не сомневайтесь. Раз власти так поступают – значит, знают, что делают. Орел наш дон Рэба…

Слева быстрыми шагами входит штурмовик в серой рубахе, рукава засучены, руки до локтей забрызганы чем-то черным. Это – Аба, брат Киры и сын Хозяина. Швырнув топор в угол, он подходит к стойке.

АБА. Налейте-ка пивка, папаша, в глотке пересохло… (Залпом выпивает кружку.) Уф-ф… Там во двор благородный какой-то заехал, пошли бы встретили… (Хозяин торопливо выходит. Аба поворачивается к Кире.) Эй, рыжая, поди слей мне воды, руки помыть…

КИРА. Сейчас…

АБА. Не сейчас, а иди, когда тебе говорят!

КИРА (оглядываясь на него, прижимает кулачки к груди). Ой, Аба, в чем это у тебя руки-то!

АБА. В чем, в чем… В чем надо, в том и руки… Ну, чего стоишь, вытаращилась! Идем!

Они скрываются в помещении за стойкой. Входит Румата, за ним Хозяин с его ковровым мешком.

РУМАТА. Чтобы помещение было самое лучшее, достопочтенный, белье чистое, полотняное…

ХОЗЯИН. Все будет сделано, благородный дон…

Румата останавливается посередине зальцы, оглядывается. Торговец приподнимается, кланяется. Румата небрежно кивает.

РУМАТА. На завтрак подашь. Что у тебя есть!

ХОЗЯИН. Собачьи уши, отжатые в уксусе… Тушеный крокодил в болотных травках…

РУМАТА. Гм… Смотри мне, промашек не потерплю!

ХОЗЯИН. Не будет промашек, благородный дон… Я же понимаю… Завтрак прикажете сюда подать!

Румата опять оглядывается.

РУМАТА. Нет. Подашь мне в комнаты. Иди все устраивай, а я пока посижу здесь, выпью пива…

ХОЗЯИН. Сию минуту… Кира! Кружку пива благородному дону!

Из-за стойки торопливо выходит Кира. За нею, на ходу отворачивая закатанные рукава, появляется Аба. Румата и Кира секунду глядят друг на друга. Затем Румата усаживается за стол.

РУМАТА. Из рук такой прелестной девицы… А нет ли у тебя ируканского, хозяин! Я бы охотно чокнулся с этой красавицей…

ХОЗЯИН. Подай благородному дону бутылку ируканского…

Хозяин поднимается по лестнице, ведущей на второй этаж. Кира приносит от стойки и ставит перед Руматой глиняную бутылку и стакан. Наливает.

РУМАТА. Отлично придумано, прекрасная девица. Я намеревался чокнуться с тобой, но будет гораздо приятнее пить из стакана, которого коснулись твои розовые губки… (Протягивает стакан Кире.) Пей, мне не терпится узнать твои мысли…

КИРА. Как это – узнать мои мысли!

РУМАТА. У меня на родине есть поверье, что кавалер, который льет из стакана после девушки, узнает все ее мысли…

Кира испуганно отстраняет стакан. Аба, который стоит, облокотившись на стойку, гогочет. Торговец тоже хихикает. Румата холодно оглядывает их, затем указывает на Абу.

РУМАТА. Кто этот молодой… гм… каторжник!

КИРА. Это мой брат, сударь… Его зовут Аба…

Аба приближается, осклабляясь.

АБА. Совершенно в точности, благородный дон. Брат я ей. И потому знаю, что вина она не пьет, котя в остальном девица вполне толковая…

РУМАТА. Гм… Аба… А почему на тебе такое нелепое одеяние!

АБА. Какое же оно нелепое! Это потому, что я состою в штурмовых отрядах канцлера и орла нашего дома Рэбы…

РУМАТА. Видишь ли, любезный, я из далеких стран… Впрочем, ты можешь взять этот стакан и вернуться на свое место у стойки… (Аба хочет что-то сказать, но Румата предупреждает его движением руки.) Можешь взять с собой даже всю бутылку. Поскольку твоя очаровательная сестра не пьет, я тоже бросаю…

Аба хватает бутылку и стакан и, кланяясь, пятится к стойке.

РУМАТА. Ну что ж, раз судьба не сулила нам познать в вине вкус губ друг друга, давай хоть побеседуем… Садись. (Кира несмело присаживается напротив Руматы.) Как тебя зовут, прекрасная девица?

КИРА. Кира, благородный дон.

РУМАТА. Чудесное имя. А меня зовут Румата. Это имя носили восемнадцать поколений моих благородных предков, и тысячи прекрасных дев произносили его с нежным трепетом… Ты тоже будешь произносить его с нежным трепетом, не так ли, Кира?

КИРА. Вы смеетесь надо мной, благородный дон…

Она пытается подняться, но Румата удерживает ее.

РУМАТА. Нет, я не смеюсь. Это у меня такая манера разговаривать. Хотя нет, кажется, действительно немножечко смеюсь. Не обижайся. Дорога была долгая и скучная, вот я решил слегка повеселиться. Но можешь мне поверить…

Он останавливается. Со второго этажа доносятся отчетливо слышные голоса. Голоса Хозяина и Будаха.

БУДАХ. Да не ворчи ты, старое копыто! Мало тебе от меня перепало!

ХОЗЯИН. За что заплачено, за то заплачено, а за что не заплачено, за то надо платить вовремя…

БУДАХ. Скупердяй старый. Скажи лучше, для кого это ты такие хоромы готовил?

ХОЗЯИН. Не для таковских, как некоторые. Благородный дон у нас остановились…

БУДАХ. Ага… Кто таков?

ХОЗЯИН. Сам скажет, коли захочет. Мне ни к нему. Пять золотых задатку дали, не как некоторые…

БУДАХ. Пять золотых! Ай-яй-яй! Да ведь вся твоя ночлежка этого не стоит… А в кости он как? Играет?

ХОЗЯИН. Сами спросите…

БУДАХ. Он где! Внизу!

ХОЗЯИН. Внизу. Вино пьют.

БУДАХ. Что же ты раньше не сказал, полено толстомордое?

На лестнице появляется Будах – огромный, встрепанный, в расстегнутом кафтане. Он спускается медленно, со ступеньки на ступеньку, оглядывая зальцу, затем взгляд его останавливается на Румате и Кире.

БУДАХ. Пристроился, прохвост… Успел уже…

Он садится поодаль за отдельный стол.

РУМАТА. Кто это!

КИРА. Это Будах, великий чернокнижник… (Поднимается.) Вы меня простите, благородный дон…

РУМАТА. Зови меня просто Румата.

КИРА. Вы меня простите, мне нужно… (Не закончив, торопливо отходит к Будаху.) Здравствуйте, отец Будах.

БУДАХ. Здравствуй, лапочка. Что это за хлюст?

КИРА. Новый постоялец. Из благородных…

БУДАХ. А чего ты с ним сидишь?

КИРА. Так мне положено. Кто меня с собой посадит, с тем и сижу. Иначе меня здесь со свету сживут, отец Будах, сами знаете.

БУДАХ. Это уж точно… Только уж какой-то он особенно лощеный, противный…

КИРА. Да нет, он еще ничего… Чего вам подать, отец Будах?

Будах в затруднении скребет в шевелюре. В зальцу спускается Хозяин, подходит к Румате.

ХОЗЯИН. Завтрак сейчас же прикажете, благородный дон?

РУМАТА. Что? Нет, потом… Я скажу, ступай.

Хозяин кланяется, отходит, оглядывается на Киру.

ХОЗЯИН. Эй, Кира, ты там с ними не очень-то, уши не распускай, а то они тебе назаказывают…

КИРА. Ничего они не заказывают, папаша, не беспокойтесь.

АБА (от стойки). Пива ему позавчерашнего и хлеба горбушку, и будет с него…

БУДАХ. Заткнись, губошлеп… Ладно, Кира, лапочка, принеси мне кружку пива и хлеба немного.

ХОЗЯИН. Немного… И то много на дармовщинку-то… Погоди, сам налью.

Хозяин уходит за стойку. Румата встает, переходит к столу, за которым сидит Будах, садится. Смотрит на Будаха, на Киру, которая все еще стоит рядом, снова на Будаха.

РУМАТА. Друзья мои, одному мне скучно. Позвольте уж мне с вами.

БУДАХ. А садитесь, коли хотите, мне-то что…

РУМАТА. Рад с вами познакомиться, почтенный Будах… Ведь вы – Будах?

БУДАХ. Ну!

РУМАТА. Отлично. Я вас искал. Но с вами потом. Позвольте сначала закончить разговор с этой вот прекрасной девицей…

Подходит Хозяин, грохает перед Будахом пивную кружку, бросает ломоть хлеба.

ХОЗЯИН. Извольте завтракать, почтенный. В последний раз. Больше вам не будет, пока не заплатите…

БУДАХ. Экая ты скотина все-таки… Что ж ты со мной так при других людях, а?

ХОЗЯИН. Невелика персона…

АБА (от стойки). Гнать его, колдуна, со двора надо, а вы с ним разговоры разговариваете, папаша…

РУМАТА. Погодите… (Берет кружку с пивом, нюхает, затем выплескивает пиво Хозяину под ноги.) Ступайте, достопочтеннейший, и принесите нам с почтенным Будахом по кружке хорошего пива… И если пиво будет плохим, я вас в нем утоплю!

ХОЗЯИН. Сию минуту, благородный дон… (Поспешно уходит.)

БУДАХ (качает головой). Ну и ну!

РУМАТА. Так вот, сначала я хотел бы закончить разговор с этой прекрасной девицей. Кира, я действительно позволил себе слегка пошутить с тобой, и мне показалось, что ты рассердилась…

КИРА. Я не рассердилась…

РУМАТА. Тогда прими от меня маленький подарок… Дай твою руку.

Кира растерянно глядит на Будаха, затем нерешительно протягивает Румате руку, Румата надевает на ее запястье золотой браслет.

КИРА. Но как же… Благородный дон, я ведь не могу…