– Дорогой, последние приглашения я сегодня уже отослала, – сообщила Ольга Павловна мужу.
– Никого не забыли? Ливасова пригласили?
– Отослала и Ливасову, – Ольге Павловне был глубоко неприятен сосед, но свои чувства она давно привыкла держать при себе.
– Дорогая, как Вам моя идея – одолжить у него на вечер цыган.
Молодая женщина обдумала предложение. Действительно, с цыганами лучше.
– Я думаю, это будет чудесно!
– О, Вы правы, это сейчас принято. До чего шельмы поют и танцуют хорошо. Я даже подумываю завести и у себя в поместье. Как Вы на это смотрите?
Ольга Павловна смотрела на это с отвращением. И дело вовсе не в цыганах. Но её мнение было для мужа незначительным. И спрашивал он с уверенностью, что она не посмеет возражать. Но и Ольга Павловна знала, как помочь мужу принять нужное для неё решение.
– Боюсь, это может не понравиться Глафире Никитичне.
– Вы думаете? – Владимир Осипович задумался. – Ну что же, придётся чаще бывать у Ливасова, раз в собственной усадьбе я не могу делать всё, что мне вздумается.
«Всё, что вздумается, наверное, никому не желательно делать», – недобро подумалось молодой женщине.
– Пойдёмте же, тётушка уж верно собралась, – сказала вслух.
Через несколько минут усаживали Глафиру Никитичну в бричку и прощались.
– Непременно приезжайте раньше, – приглашала неискренне Ольга Павловна.
– Дорогая, раньше уж не знаю, как получится. Но на именины приеду обязательно. А вы сделайте навес, как я наказала. Ежели погода будет хорошая, нечего в доме толпиться.
– Глафира Никитична, и Вареньку привозите, – у Сонечки едва хватило духу напомнить помещице про подружку. Всё это время Глафира Никитична отзывалась о своей крестнице пренебрежительно, и Сонечка так и не поняла, будет ли Варя на празднике.
– Прощайте! – небрежно бросила старая помещица, и девушка опять осталась без ответа, что было совсем нетактично.
Когда бричка запылила по дороге, почти все, вольно или невольно, вздохнули с облегчением. Глафира Никитична распоряжалась в их усадьбе по-прежнему как в своей. И все её наказы уже не помещались в голове.
– Тётушка ещё полна сил и отлично выглядит, – похвалил такую неуёмную энергию Владимир Осипович и направился в дом.
«Ну да, только все её распоряжения опять лягут на мои плечи», – вздохнула Ольга Павловна. Как-то неправильно складывалась их семейная жизнь. Но исправить положение – это как переворачивать огромные валуны, на это не было сил. Уж лучше как-нибудь так – выполняя чужие указания и не вступая в споры.
– Пойдёмте погуляем в саду, – предложила Татьяна Владимировна дочерям.
Те охотно согласились и женщины медленно побрели по садовым дорожкам.
– Дорогие, посмотрите, какой потрясающий вид открывается на реку.
– Да, матушка, здесь всегда красиво, а поздней весной особенно, – согласилась старшая дочь.
– Я думаю, в этом месте следует поставить скамейку.
Ольга Павловна немного опешила от новых указаний. Но своя матушка – есть своя матушка. Она действительно знает, как лучше.
– Вы правы. Я тоже люблю здесь останавливаться.
– А посидеть тут с книгой – одно удовольствие, – подхватила идею Сонечка. – Даже два. Читать – раз, время от времени любоваться просторами – два. Ольга, душенька, прикажи непременно поставить скамейки.
Женщины засмеялись такой милой непосредственности. А любоваться и впрямь было чем.
Сверкая на солнце петляющая лента реки скрывалась вдали за очередным поворотом в зелёной поросли. На другом, более низком берегу, стояли несколько крестьянских хат, а далее тянулись бесконечные зелёные дали.
Здесь же, на высоком берегу, сад заканчивался оградой, и начинался крутой спуск к реке. В эту часть крестьянам запрещено было заходить.
– Подумать только, сколько веков уже течёт наша Руса, – задумчиво произнесла Сонечка.
– И кто только не стоял на её берегах, и на этом самом месте, на котором мы сейчас стоим, – подхватила Ольга Павловна.
– Ну, это можно сказать про любое место, – охладила романтический пыл юных дочерей Татьяна Владимировна. – А кто этот Ливасов, что твой муж о нём готов говорить в любую минуту?
Этими словами графиня Левиницкая окончательно погасила романтическое настроение у старшей дочери.
– Да… сосед наш, – Ольга Павловна о Ливасове толком не знала ничего. А о том, что её слабохарактерный муж полностью подпал под его влияние, и влияние это отдаёт неприятным душком, лучше пока умолчать.
– Афродитки!!! Твою мать… Афродитки! – завопил Ливасов. Он едва стоял на ногах. Домашний халат был распахнут, пояс где-то потерялся. В руке держал початую бутыль крепкого вина. Владимир Осипович качался рядом и икал. Он с трудом соображал.
Слуги поспешно стали снимать скульптуры греческих богинь с их пьедесталов. Таких скульптур в парке было немало, и все они легко снимались.
– Пошли в дом, – потянул Ливасов приятеля за сюртук. – Эти… – он грязно выругался, – пока копаться будут… Пошли!…
Через некоторое время на месте скульптур стояли девки. Каждая должна повторить позу только что снятой «богини». Тела их были загримированы под белый мрамор.
Оба приятеля вразвалку ходили от одной фигуры к другой, оценивали… Пока лишь смотрели и щупали… Потом забавы перейдут в другие стадии. И по темнеющему парку будут бегать «мраморные» крепостные, а пьяные помещики их ловить.
«Ну и ночка», – удивлялся Николай. Таких приключений у него ещё не было.
Лишь к утру нашёл пристанище своей уставшей голове. В стогу прошлогоднего сена недалеко от усадьбы помещицы Гружевой. Но сон не шёл. Когда в очередной раз открыл глаза, увидел занимающийся новый день. Пора домой.
Соскользнул с высокого стога, потрепал по шее коня:
– Через пару часов будешь в своей конюшне. Потерпи, Гром.
Вскоре верный конь отпечатывал новые следы в чуть влажной сверху от росы дорожной пыли.
Встречная заря алела с каждой минутой всё ярче, и вот вновь родившееся оранжевое светило гордо засияло на чистом небосклоне.
В его свете ночное происшествие всё больше казалось нереальным. Уж не почудилось ли?
Нет, Николай понимал, что ещё не страдает помрачением рассудка, и всё было.
На возу была больная девушка. Оказалось, Варя не ворожбой занималась, а пыталась спасти сестру или подругу. Николай не спрашивал. Подозрение, что Варя Палетова не так проста, как её крестьянский сарафан, заставляло держать вопросы при себе.
Были долгие поиски жилища колдуна, осложнённые не только ночной темнотой, но и не совсем ясными разъяснениями Вари.
Но нашли.
Такого мрачного, но статного старика Николай ещё не встречал. Угрюмый, недоброжелательный, он сначала совсем не хотел слушать Варины просьбы о больной девушке.
И лишь отнюдь не лёгкий кошелёк Николая помог старику стать чуть внимательнее.
– Сюда несите, – угрюмо указал он в сторону деревянной лавки.
Николай вернулся к возу.
– Прошу покорно меня простить, что потревожу Вас.
– Она без чувств, – горько произнесла Варя. – Вот уже несколько часов.
Голос девушки задрожал от волнения. Казалось, она опять плачет.
– Ничего, – Николай постарался говорить бодро. – Колдун, похоже, самый настоящий. Вылечит!
И, наклонившись к Варе, зашептал:
– Такую мрачную, но красивую личность я отродясь не встречал.
Девушка не сдержалась и, чуть усмехнувшись, шепнула в ответ:
– Я тоже.
Когда Николай внёс больную в лачугу Несупы, тот уже зажёг несколько лучин. В их свете страшное зрелище предстало глазам молодого человека. Что за животное так искалечило эту несчастную? Ревнивый муж? Теперь понятно стало безудержное стремление Вари добраться до лекаря.
– Сюда ложи говорю, – недовольно махнул Несупа рукой в сторону лавки. Теперь сверху на неё была накинута старая медвежья шкура. Николай сделал как ему велели.
– Отойдите, не застите.
Варя поспешно отошла. Николай сел на лавку в тёмный малоосвещённый угол и приготовился наблюдать.
Вот Несупа снял платок с головы больной. Что это? Её волосы неровно обкромсаны под корень. На голове кровоподтёки. Колдун снял повязку. Николай отвернулся. Старик склонился над лицом. Долго смотрел, слушал, щупал.
Николай время от времени украдкой поглядывал на Варю. Она дрожала. Руки, колени, плечи тряслись крупной дрожью.
«Переживает, что скажет Несупа… Боится…» – догадался Николай. Теперь стало очевидным, что не только жалость погнала девушку в трудный путь, больная ей дорога. Возможно, та всё же её сестра.
Наконец Несупа выпрямился. Долго молчал, раздумывая. Это был высокий сгорбленный старик, некогда сильный. Широкие плечи и теперь ещё сохранили свою форму. Густые тёмные брови и белые от седины волосы, длинные, сплетённые в косицу составляли необычный контраст. Но, несмотря на старость и весьма недоброжелательный вид, в нём чувствовалось нечто, что можно обозначить общим словом – порода, некая сила, источник которой неизвестен.
– Чёрная ворона всё никак не накаркается? – непонятно спросил он.
Варя чуть нахмурилась, разгадывая старикову метафору. Потом лицо её прояснилось.
– Да, – ответила она.
Николай ничего не понимал.
– До утра ежели доживёт, то жить будет, – сказал старик. – А за глаз – не знаю. Ступайте.
Николай с Варей вышли.
Теперь – в обратный путь. Николай сел в телегу, стал править. Варя сидела сзади. Гром, привязанный уздечкой к возу, замыкал шествие.
Множество вопросов роились в голове у молодого человека, но задать ни один не решился. Варя тоже молчала.
Выехали из леса. В лунном свете Николай заметил стог. Наверное, лучшего ночлега нынче не сыскать.
– Варя, Вы теперь куда?
– В усадьбу. Но нам лучше здесь расстаться. Могут увидеть.
Николай слез с телеги, отвязал Грома.
– Прощайте, Варя!
– Прощайте… – девушка запнулась. На протяжении всех этих трудных часов она так и не узнала имени своего спутника…
«Как же, прощайте! Ну уж нет. Во всей этой истории до финала далеко. И в финальной сцене я хотел бы тоже присутствовать», – так думал Николай, мчась навстречу новому дню.
Когда, наконец, он приехал к себе в усадьбу, в прихожей на столике лежало письмо-приглашение на именины к Ольге Павловне Ночаевой.
К барской усадьбе Ерина и Дуняша подошли со стороны двора. Огляделись. Дворовые люди были заняты делом, множество народа носилось туда-сюда. В деревянных сараях и амбарах кипела работа. Изредка слышался смех и шутки девок и парней.
«И они ещё веселятся!» – удивилась Дуняша. Ей казалось, что в непосредственных владениях помещицы нормальный человек тут же превратится в живой труп и будет едва передвигая ноги ждать, когда окончательно перестанет быть живым. Здесь нет надежды и избавления. До того она наслышалась о жестокости хозяйки, что по-другому и не представляла.
Дуняша жалась к сестре. Взрослая вроде уже, а многолетняя привычка брала своё. Она и за руку взяла бы, но это было бы уже чересчур.
Ерина, чувствуя робость сестры, старалась держаться уверенно, хотя на душе и у неё скребли кошки.
– Пришли? – девушки так были заняты наблюдением за кипучей деятельностью в хозяйстве помещицы, что не заметили, как подошёл управляющий.
– Пришли, – ответила Ерина.
– Ну ждите. Барыни ещё нету. Вон, садитесь на лавку, – кивнул Лютый головой и ушёл.
Ждать пришлось долго.
Время от времени к девушкам подходили знакомые, завязывался недолгий разговор, после которого знакомые убегали по своим делам.
С кухни вышла баба с кувшином и кружкой. Локтем она зажимала краюшку хлеба.
– Девки, попейте вот кваску и перекусите. На солнце упарились небось ничего не делавши.
– Благодарствуем, – в один голос ответили сёстры.
– Вы, случаем, не деда Мирона внучки?
– Мироновы.
– На мать похожа, – кивнула баба на Дуняшу. – Та смолоду такая же пригожая была. – Баба скосила глазом на цыганскую внешность Ерины, но ничего не добавила. Ерина была красива – и всё тут.
– Не помните меня?
– Да вроде что-то знакомое, – Ерина немного лукавила. Бабу эту она не помнила, как не обращала особого внимания и на других односельчан.
– Тёткой Нюрой меня кличут. На кухне я туточки помогаю.
Тётка Нюра помолчала, ожидая какой-то реакции, но девушкам нечего было сказать.
– Никак «сама» вызвала?
– Вызвала, – ответила Ерина. Дуняша предпочла в диалоге не участвовать.
– Кудай-то она вас определить хочет? – задумалась тётка Нюра. – Вроде везде народу хватает… Вот если только горничная теперича нужна ей…
Дуняша побледнела. Тётка Нюра покачала горестно головой.
– Вы, девки, не шибко робейте. Оно жить можно. Только надо быть расторопными. А так… ну схватит за виски, коль попадёшься под горячую руку, а то по щеке ударит. Но это всё пережить можно. Не надо только близко к сердцу принимать.
Ерину и Дуняшу никто не бил по щекам и за виски не таскал. Как это не принимать близко к сердцу, они не знали. Дуняша почувствовала, что её тошнит.
Тётка Нюра задумалась на минуту, потом продолжила:
– Таких случаев, как с Агашей, всё же не часто бывает… Оно как получилось? У «нашей-то» ухажёр есть, помещик Овчаков, – тётка Нюра понизила голос до свистящего шёпота и наклонила голову поближе, сообщая дворовые слухи, – Есть то есть, да только она, Глафира-то Никитична, никак с ним не наладит, как ей бы хотелось. Замуж не шибко зовёт. Она, хоть и стара, а мужа тоже, небось хоцца. – Тётка Нюра оценивающе посмотрела на девиц и решила не углубляться. – А тот Овчаков за Агашей стал ухлёстывать. Зачастил к нам в усадьбу, Глафира-то Никитична думает, что к ней. А он, можа, и к ней, да только от Агаши никак его не оторвать. Где увидит её, тут же начинает… Ну, вы понимаете. Вот «наша-то» и осерчала.
Помолчали. Послышался топот. Показался Андрей верхом. Ловко спрыгнул с коня, бросил уздечку, подошёл к кузнецу. Заговорили.
Ерина вспыхнула. Ей захотелось, чтобы юноша оглянулся и увидел её. Но тот вновь вскочил на коня, уехал в ту же сторону, откуда недавно появился.
Дуняша сочувственно взглянула на сестру. Она знала Еринину сердечную привязанность. Тётка Нюра ничего не заметила.
– Девки, засиделась я тут с вами, пойду, – она встала, постояла в нерешительности, потом повернулась к Дуняше. – Ты не только на свою мать похожа. Ты и Агашу чем-то напоминаешь.
Дуняша почувствовала, что ловушка захлопнулась, и она внутри.
А квас и хлеб так и остались нетронутыми.
– Идёмте, – кивнул головой подошедший управляющий, и девицы поднялись. Пошли следом.
Но то ли от долгого сидения, то ли от волнения, ноги у Дуняши подкашивались и плохо слушались.
– Давай руку, – вдруг решительно заявила Ерина, Дуняша послушно подала. Ерина повела её как маленькую.
Проходя через просторные комнаты, Ерина впечатлилась. Насколько разнились эти помещения от тех, в которых ей привелось бывать. Дуняша не заметила ничего. В глазах её что-то рябило, а детали ускользали от внимания.
Вошли в кабинет.
– Глафира Никитична, девицы Мироновы пришли, как Вы и приказали.
Барыня что-то писала за столом. В ответ на слова управляющего она лишь махнула рукой, отпуская его. Тот ушёл.
Девицы остались стоять в дверях, ожидая, пока барыня соизволит взглянуть на них. Барыня не спешила.
Наконец она отложила перо и подняла голову. Старая, рыхлая женщина, в тёмном платье и таком же чепце напоминала огромную ворону.
Она окинула их цепким взглядом и удивлённо подняла брови:
– Вы сёстры?
– Двоюродные, барыня.
– Как звать?
– Меня Ерина, её Дунька.
– Чего же она сама не отвечает?
– Ума мало, барыня. Соображает плохо.
О проекте
О подписке