Пират (Маринос Контар)
Новелла

Ещё с юности любил я морские прогулки! Снаряжу лодку, наберу рыболовных снастей, отойду поглубже в море и, если есть настроение, ловлю рыбу, а то распущу паруса и несусь ещё дальше от берега, наугад, куда судьба выведет, пока не встречу тихую бухту, рыбацкую пристань, где всё оставлю, и отправляюсь пешью за новыми впечатлениями.

Как-то раз дневным бризом прибило мою лодку у Нерохори – если кто не знает про него, то это на самом Хлорониси. Вылез я на берег – и к посёлку: поставлю, думаю, свечку Николе Чудотворцу – слышал, что здешние его особо чтут. Тропинка в гору плетётся, я уже почти добрался, и – вот тебе на! – похороны. «Плохой знак!» – думаю я. Присмотрелся – спаси и сохрани! – совсем древнюю старуху к погребению приготовляют: у крайнего дома народ толпится, вытаскивают гроб и собираются в церковь нести. Позади процессии несчастный старик еле-еле на ногах стоит – под руки его ведут, поддерживают, сам уже идти никак не может, а рядышком ещё несколько старушек и двое-трое мужчин. Последовал и я за ними. Заходим все вместе в храм. «Замечательная прогулка получается! – проворчал я себе под нос. – Отправился красотой полюбоваться, а закончилось все безобразным мертвецом. Будет мне теперь перед глазами мерещиться – поди-ка потом усни спокойно!»

Церковь Святителя Николая Чудотворца была единственной в посёлке. Махонькая такая, приземистая, внутри всегда полумрак, ни колонн, ни купола сверху, плоская крыша, как у большинства сельских домов, – давнишний храм, лет ему сто, не меньше. Окон в нём мало, а те, что есть, – совсем крошечные; стасидии, почерневшие от времени, и земляной пол. Зато иконостас знатный: яркий, весь резной, из орехового дерева и тянется прям до самой крыши. Вот где все сокровища собраны! А икона Чудотворца-то даже побогаче будет, чем у самой Богоматери: одна лампада у образа чего стоит – почти целый слиток серебра, а венков и украшений всяческих превеликое множество; серебряные крестики и кораблики, золотые цепочки и якоря – там столько этого серебра и золота, что, окроме лика святого, ничего более и не видно.

Пока я разглядывал всё вокруг, внутрь внесли покойницу. Умолкли на мгновение певчие, и воцарилась полная тишина, только слышно было, как нервно потрескивали лампады и свечи. Печальный момент. Едва приступил пресвитер к заупокойной, оглянулся я рассмотреть старика – странным выглядел этот дед: стоять сам не мог, трясло его, словно был неизлечимо болен. Весь жёлтый и сухой, казался высоченным, хотя и сутулый; густые и лохматые брови его свисали местами до самых глаз; губы неприятно дрожали, а усы и волосы были уж совсем седые, почти белые, – удивительный, совсем дряхлый старик!

Через полчаса все направились на кладбище, что позади алтаря, а ещё через несколько минут тяжёлыми комьями влажной земли засып'али вырытую накануне могилу. Здесь старик уже не выдержал, опустился на колени, некоторое время бормотал себе что-то под нос, потом рухнул в траву и умолк. Ему побрызгали на лицо водой, надеясь привести в чувства, но всё бесполезно. Перенесли в келью священника и уложили на кровать. Через минуту он чуть приоткрыл глаза, взглянул внимательно на иконку Чудотворца и испустил дух – не стало больше старика. Что тут сказать?!

Не собирался я там более задерживаться, решил обратно к берегу вернуться. Меж тем уже по всему посёлку разнеслась новость, как от случившегося горя, потеряв дорогую свою жену, помер старый пират Маринос Кондар.

Спустился я к морю, нашёл таверну выкурить кальян и поправить настроение. Только сел, подходит ко мне поздороваться капитан Фанасис – он частенько наведывался в наши края со своим уловом, – так с ним и познакомились. Предложил я капитану угоститься мастичным ликёром, он выпил и присел рядом, напротив. Знал я, что для Фанасиса просто стопка мастики – это ни о чём, попросил принести нам ещё по одной, и вот тогда завязался промеж нас душевный разговор, подкрепляемый время от времени сладкими глотками согревающего напитка.

Надо бы