Кто-то снова заговорил о Карабахе, генерал тут же перебил, требуя называть эту землю Арцахом, – и разговор снова вернулся к тому, что армяне испокон веков жили на этой земле, а азербайджанцы – пришельцы, насильно занявшие ее. Профессор погрузился в свои мысли. Он давно утратил интерес к разговорам о национальной истории. Не осталось ни сил, ни желания переубеждать своих соотечественников, не говоря уже об азербайджанцах, которые твердили то же самое, только с точностью до наоборот. Профессора раздражали разговоры о том, что вся мировая история будто бы крутится вокруг Армении. Он все чаще испытывал стыд, становясь свидетелем таких разговоров. Это были речи проигравших. «Человек, уважающий себя, – думал он, – не будет почивать на лаврах». Он понимал: в действительности он тоже поддался веянию патриотизма, когда отказался от своих настоящих стремлений ради будущего страны, ради армянских студентов. И сейчас, наблюдая, как бессмысленно разбазаривается то, ради чего он работал, ему делалось вдвойне горько. Он старался скрыть эти размышления от своих шумных легкомысленных дочерей и жены. Ему не хотелось этих проводов. Ему неприятно было смотреть на этот роскошный стол. Сейчас ему было очевидно, что не голодные годы, не холод блокадной зимы, не последствия землетрясения, не война, а именно первые признаки сытости уничтожили в соотечественниках былой дух. Темные годы были временем подлинной борьбы и мужества, временем, когда армянам предстояло показать свою суть.