Вавилонская башня

Я всхожу на башню и вниз гляжу со стены
У.Б. Йейтс

Об Антонии Сьюзен Байетт трудно писать, любой текст о ее книгах, рядом с этими книгами бесконечно мал. В них наслаждение, какое только способна дать умная изысканно непростая проза. Но это не искусство ради искусства, мастер интриги, Байетт, с размеренностью метронома вбрасывает шокирующие подробности, вытаскивает из семейных шкафов скелеты, неимоверно усложняя ткань романа, выплетая неожиданные, прекрасные, гротескные узоры. Иногда читать физически больно, порой таешь, плавишься от умиления или внутренне застываешь, съеживаешься от догадки об истинной природе тех или иных отношений.

"Вавилонская башня" третий роман «Квартета Фредерики» - тетралогии, которая считается magnum opus Антонии Байетт и охватывает четвертьвековой промежуток. Цикл писался на протяжении двадцати четырех лет: первые две книги до мировой известности писательницы, пришедшей с "Обладать", за которого получила Букера, завершающие - после. Здесь с нами уже не семнадцатилетняя бунтарка, яркая и яростная Фредерика Поттер "Девы в саду", не популярная кембриджская студентка "Живой вещи". Но молодая женщина, жена и мать, по мнению многих - сделавшая ослепительную партию. Марьяжный успех Фредерики вроде брака Лиз Беннет, только вот Найджел совсем не Дарси.

Катастрофа нелепой смерти Стефани, которой завершился второй роман, разметала ураганом судьбы всех ее близких, младшая сестра не исключение. Сильный, уверенный в себе красавец лорд Ривер, который оказался рядом, когда она больше всего нуждалась в утешении, казался надежной защитой, гаванью в житейских штормах, и - чего уж там, головокружительный взлет на социальном лифте представлялся очень приятным бонусом. Однако получив то. другое и третье, сделавшись хозяйкой поместья и мамой Лео - сына, о каком только мечтать, Фредерика не обрела счастья. В полном соответствии с максимой: "что такое счастье - каждый понимает по-своему", в ее случае все не исчерпывается социальным престижем и богатством. То и другое могли бы стать приятным дополнением, но суть для нее в интенсивной интеллектуальной жизни, в возможности общаться с подобными себе, обмениваться мыслями, идеями, в творчестве.

Фредерика не хранительница очага по своей сути, она такой Прометей, в клетке чахнет и неминуемо должна попытаться вырваться. Катализатором стала случайная встреча с кембриджским приятелем, после которой в поместье полетели письма от всех друзей студенческой поры, которые теперь в гуще интеллектуальной жизни. Не сегодняшний офисный менеджмент, на дворе свингующие 60-е, зарождается телевидение, в культуре постмодернизм наступает на пятки модернизму, и место Фредерики во всем этом. Что совершенно не соответствует понятиям супруга о достойном поведении. При том, что "бьет - значит любит" и заражение принесенным из борделя ЗППП таким понятиям не противоречит. Героиня сбегает от своего прекрасного принца и начинает строить жизнь по собственным лекалам.

Бракоразводный процесс и битва за право опеки над сыном, покажут ей, насколько у одинокой работающей женщины меньше возможностей, чем у богатых и знатных, и все же Фредерика воительница. Параллельно в романе разворачивается история "Балабонской башни" - романа в романе, написанного одним из героев. История беглецов от кошмара Французской революции, намеренных создать дивный новый мир всеобщего счастья в одном отдельно взятом замке. Жуткая утопия, которая совмещает идеи французских просветителей с книгами маркиза де Сада, и задолго до финала оборачивается своей противоположностью. Болезненно притягательная книга - смесь ужаса, омерзения и возбуждения - становится скандальной и удостаивается суда по обвинению в порнографии.

Оба судебных процесса: бракоразводный Фредерики и над романом Джуда происходят практически одновременно, являя собой отражение эволюции общественной морали в отношении женщины и культуры, которые вольно или невольно уравниваются. Частный случай борьбы против домашнего насилия и за право решать свою судьбу становится отражением мощной тенденции к явлению женщин, готовых принять деятельное участие в интеллектуальной и культурной жизни общества, на равных войти во все социальные сферы. От первого поражения к малым победам, которые повлекут за собой большие. "Вавилонская башня" в определенном смысле манифест феминизма, что закономерно, Байетт одна из икон фем-движения.

Есть нюанс: всем подряд я бы не советовала роман требует определенного бэкграунда. Отдельно от предыдущих книг "Квартета" его вполне можно читать, хотя знание предыстории приветствуется. Смешная, трагичная, трогательная, умная, глубокая, пугающая, обнадеживающая - упоительно непростая книга

«Дрозд поёт», – песня эта незамысловатая, но отчего-то вызывающая... не тоску, но что-то очень к ней близкое. Залитый светом лес, изумрудная переливающаяся листва, мягкий теневой сумрак. Нарядный дрозд сидит на наковаленке, всматривается, распевается, под ним – груды ракушек, в росписи каждой – своя история, как и у камня, ведь что это на нём выбито, знаки ли это, руны, клинопись? Всё – история в истории, как, собственно, и байеттовская тетралогия. Первый том был наполнен шекспировским сказом и театральным духом, второй – вангоговским письмом и его же мягкими мазками, третий же можно охарактеризовать одним словом: наслоения. Это изучение языка, это обучение детей, это, разумеется, книги, причём книги в книге: здесь был и отдельный роман, и рецензии, и исследования, здесь читали книги и говорили о них, писали письма, рассказывали сказки... великая сила слова, незыблемая, нерушимая. «И ещё одна трель. И ещё». Страну тем временем сотрясало перерождение. Всё, что на протяжении долгих лет казалось основой, превращалось в пыль, люди хотели обрести свободу, смысл, себя; то был хаос, в котором, однако, зарождалось нечто новое, пусть и были те, кто отчаянно этому противился. Тем временем на поле лежит молодая женщина, на ней – залитая кровью ночная рубашка: в неё только что с диким хохотом кинул топор её муж. «Он её убил», – думает дева, думает будто не о себе, потому что она же Фредерика Поттер, дерзкая, умная и независимая, такая как она просто не может лежать на траве под звёздным небом и истекать кровью! Или может?.. Любительница слова, она росла на книгах, которые пели об одном и том же: «Только соединить». Вот она и соединила. Один год, второй, третий. Запертая в башне, она пыталась стать другой, но то, что внутри, ничем не перебьёшь. Даже топором. «Она идёт, мучаясь от боли, а воображение рисует ей другую Фредерику, юную, – как она летит словно на крыльях навстречу радостной свободе», – и пусть теперь у неё не было крыльев, она, хромая и истерзанная, всё равно упорно шла по тому же маршруту, как шли и другие, все те, кто желал перемен: идти, идти вперёд, несмотря на боль, бороться за себя, отстаивать свою свободу. Было страшно. Очень. Но иначе – никак. «Почему эта трель нам так по душе?».

«Фредерика чувствует себя как зверь за решёткой, как зверь, попавший в охотничью сеть». Хруст шейных позвонков, всё тело в синяках, на бедре – шрам. И всё равно она считала виноватой себя. Не смогла исполнить своё “женское предназначение”, не стала “хорошей” женой и “идеальной” матерью, а значит и вина её и только её. Суд тоже так решил. Муж избивал? Сама виновата, она, как отметил его адвокат, “довела” его своим несносным нравом. И вообще, нечего было читать эти свои книги, в них, оказывается, вся беда, ибо, как отметил судья, «женское высшее образование принесло немало бед обоим полам», ещё бы, ведь женщины – подумать только! – вдруг решили, что они хотят жить, а не влачить. Нет, она сама виновата во всех своих бедах, однозначно. Деву выставили в таком свете, что она, слушая показания, потеряла дар речи, это она, несносная язвительница с таким богатым словарным запасом! «Фредерика думает: я слишком лёгкая, слишком тонкая, я для них не имею веса. Я слишком легка. Мне не хватает веса. Меня нет». Она просит только об одном: дайте мне читать, писать, говорить. Удар, ещё один удар, ещё. Ей объясняют: ты должна была знать, на что идёшь. На что она идёт?.. На заточение в башне, на безмолвие, на бездействие? На удар топором? Ему никто подобного не предъявлял, хотя он тоже должен был знать на что идёт, беря в жёны такую независимую и умную женщину. Но нет, ему ничего не говорят. Зато он – говорит. Интересно, что можно ожидать от того, кто открыто заявляет, что проститутка – “не настоящий человек”? Связь с такой, видите ли, не измена. Что такой вот человек может сделать с таким вот “не человеком”? Истязать, избить, изничтожить? Убить?.. И за это ему ничего не будет, да? В суде это даже обсуждать не стали. Древний аристократический род, образования нет, книг не читает и языков не знает, но зато мужчина – и богатый, а значит суд на его стороне. Вот только дети не такие глупые, какими их пытаются выставить. Сын всё видел – кровь, синяки, страх, сын всё слышал – крики, шепотки, угрозы, и пусть он и любил обоих родителей, он выбрал свою мать, которую его оголтелые тётушки пытались уничтожить. Потому что он знал. Он знал. «Фредерика слышит собственный голос и не узнаёт его. Сейчас в нём звучат все голоса, все жалобы таких же женщин, как она».

«Будто шелест перьев. Листьев. Пепла». Пока один суд решал, имеет ли женщина право читать книги (до чего это абсурдно, седьмое пекло...), другой суд разбирался, стоит ли сжечь одну “непристойную” книгу или нет (опять же...). «Балабонская башня», повествующая о людях, решивших создать своё маленькое свободное государство, вряд ли могла чем-то удивить, но в данном случае дело вообще не в ней, а в том, как её пытались запретить. Её автор был диким человеком, которого уничтожили ещё в детстве, отчего он и бежал теперь от настоящего, устремляясь к воображаемому, и то, как в суде его пытались унизить и очернить, очень перекликалось с тем, через что прошла Фредерика, потому что их истории может и разные, но суть... «Один как перст, по воле волн влеком, / Насквозь прохвачен каждым сквозняком», – насквозь, насквозь, насквозь, как раз за разом повторяла дева. Сравнение действа с судебным процессом над «Любовником леди Чаттерлей» было проведено не просто так. Почему детище Лоуренса с таким остервенением пытались запретить? Там, видите ли, “разврат”, который может... может что? Это сейчас та самая цитата, мол, вы только подумайте, господа, что эту “ужасную” книгу прочитают ваши жёны, дочери и слуги (именно в таком порядке, да), звучит как анекдот, а тогда это действительно беспокоило мужчин, ведь о таком говорить нельзя, как в случае с представленной в этой истории книгой нельзя говорить и о тех ужасах, которые один человек может сотворить с другим человеком. И это после последних войн, да. Смешно. «Им недостаточно просто жить». О, любители замалчивания, они всегда были, есть и будут. О сексе говорить стыдно, и это при том, что все им занимаются (ну, это вам не бордели, это вам не “не человеки”; и вновь перекликается). Об убийствах говорить тоже нельзя, вдруг это раззадорит склонных к насилию (а в эпоху молчания убийств меньше было?.. ну так нет). Это всё существует, мы им живём, оно вокруг, рядом с нами, и вот эти жалкие попытки спрятать это “непотребство” хотя бы в книгах просто нелепы, потому что об этом нужно говорить, от запрета понятий и их подмены никогда ничего хорошего не жди. Впрочем, пусть этот суд и был проигран, следующий всё же признал свою ошибку. Ибо времена изменились. Они наконец обрели голос. «Им нужно говорить».

«Пляши, пока с неба не ссыплются звёзды». Великолепный роман, чем-то – может, своей ажурностью – напоминающий другую книгу писательницы; есть у них нечто общее, то, что сложно облечь в слова... Первый том квартета был словно песня, помнится, пока я его читала, я жила в шекспировском мире, вспоминая вшитые в память стихотворения, второй том благодаря кисти великого был живописным и в то же время мягким – как Стефани, этот же том был резким и острым – как Фредерика. О, эта дева. Сложная, эмоциональная, остроумная, она не идеальная героиня, но и я, чёрт побери, не идеальная – никто не идеален, и именно поэтому к ней испытываешь симпатию огромной силы, настолько она... живая. Как и её история. О насилии над ней было тяжело читать, это было слишком реалистично описано, а суд, а её наблюдения, а её размышления? Этому веришь. Потому было так отрадно видеть, как она пришла к пониманию, что «невозможно соединить», это не так работает, человек должен оставаться собой, нельзя отказываться от своих взглядов и вкусов, и то, что происходило с близнецами, пусть и было несколько другим по своему содержанию, но зато являло собой пример того, что произойдёт, если ты полностью растворишься в другом человеке, потеряв при этом самого себя. Это как думы о ребёнке: «Чем она будет для Лео, если перестанет быть Фредерикой?». И правда, разве пойдёт ему на пользу то, что мать перестала быть собой, став какой-то бездушной куклой без работы, увлечений и мыслей? То-то и оно. Видеть, как, вырвавшись из заточения, эта женщина вновь начала радоваться свободе и делу, было здорово, потому это – жизнь, настоящая, полная жизнь, и когда кто-то пытается ограничить тебя, забрав в процессе самое дорогое, стоит задуматься: а какого, собственно говоря, чёрта? Невозможно читать такое и не испытывать чистую ярость, невозможно. Вообще, книга вызвала много самых разных эмоций, и то, что практически вся она была посвящена Фредерике, сыграло свою роль, о других было мало что сказано, так, вкрапление тут, вкрапление там... Но слово. Богатое, звучное слово, способное как убить, так и спасти. Нет, всё-таки это было прекрасно, несмотря на все поднятые темы. Это было прекрасно. «Слова, слова, слова...».

Вавилонская башня – одна из самых насыщенных культурных метафор, поэтому и от книги с таким названием ожидалось многого. Начав читать, я провела некий мысленный экватор в событиях, происходящих с героями, и порадовалась, что книги «квартета» не похожи друга друга и не образуют долго длящихся причинно-следственных цепочек, тем более, что первая и вторая были написаны аж в 1974 и 1985 годах. Время шло, мир обновлялся, люди менялись, а истории, придуманные А.Байетт, все это отражали, сопровождали и предлагали обдумать не просто в разных ментальных контекстах, а в тех, которые казались значимыми ей самой.

Третий, самый толстый, том, мне понравился намного меньше предыдущих. На мой взгляд, он уступал по смысловой нагруженности и психологическому содержанию первым двум, но брал свое актуальностью тем, волнующих Лондон и саму А.Байетт начала 70-х, когда молодые люди в поисках собственной новой идентичности демонстративно порывали с традиционными устоями своей среды и устремлялись в коммуникацию, творчество, свободу и самоактуализацию. Вот и Фредерика из провинциальной йоркширской умницы-школьницы и эмансипированной кембриджской студентки ненадолго превращается в супругу херефордширского бизнесмена, а потом вместе с сыном сбегает в богемный Лондон, где всё смешивается в мощном культурном потоке: люди, языки, искусства, книги, пороки и, конечно же, возможности. Ждалось какого-то интеллектуального пиршества, но у А.Байетт на Фредерику были другие планы: перед нами расстилалось многостраничное поле двух параллельно движущихся сюжетов – по-постмодернистски трудного развода Фредерики и странного (по-инквизиторски на свой лад) суда над книгой Джуда, - окаймленное, как всегда, интеллектуальными разговорами, слезами и рефлексиями.

Фредерика не была мне симпатична в первых двух книгах, не сумела понравиться и здесь, хотя черты поколения английских шестидесятников она, безусловно, в себе отразила. На протяжении всех книг мне казалось, что с ней изначально что-то было не так, и это что-то так и не выстроилось в устойчивую самость и не преодолело собственную незрелость. Возможно, все мы такие, и таков и был замысел А.Байетт, но мне она все время казалась эгоцентричной, инфантильной, личностно неглубокой и даже не особенно одаренной в чем-либо. Возможно, все впереди, в четвертом томе, но сопереживать ее проблемам здесь мне, к сожалению, не удалось. Я не была на стороне Найджела, но и сочувствовать Фредерике в ее метаниях мне совершенно не хотелось, но главное – в этом своем статусе она перестала мне казаться интересной, а ее слово «свобода» перестало быть сладким.

Читая, я пыталась обнаружить в Фредерике черты личности самой А.Байетт, но если они там и были, я их не разглядела: схожие биографические факты – да, общность судьбы – нет. Зато мне казалось, что многие вещи А.Байетт удалось эмоционально отреагировать в своей героине («фантазии удерживают нас от поступков»!), выразить в словах то, что, может, не решилась бы воплотить в реальных действиях.

Теперь жду «Насвистывающую женщину». Или все-таки «свистящую»? Вот и узнаю.

P.S. А «Балабонская башня» мне совершенно не понравилась, пусть даже она под завязку набита архетипами, аналогиями, аллюзиями и пародиями на пороки современного мира.