Отзывы на книгу «Детская книга»

В самом популярном произведении Байетт - "Обладать" - описана иллюстрация к той сказке братьев Гримм, которую я тайно выделяла, боялась и любила - "Ганс-мой-ёж". Ох и сказочка. Задразнили мужика, что у него детей нет, пришёл он злой, пьяный, грохнул дверью: "Жена, хоть ежа мне роди, но роди!" И через девять месяцев, натурально, ёжик. Кормиться грудью матери он не мог, а то бы поколол он ее своими иглами. Так и пролежал он за печкой целых восемь лет; и вот надоел он отцу, и тот одного только и желал: чтобы Ганс-Ёж поскорей умер. Но он не умирал, а все продолжал лежать за печкой.
На иллюстрации Ганс-Ёж был комичен и страдал над тарелкой супу, но сразу подумалось, что он здесь неспроста, что, возможно, вырастет некая детская книга.

Книга, конечно, детская лишь по названию. Роман классический, старинный, отменно длинный,длинный, длинный, степенный и перенасыщенный подробностями. Если вам сразу кажется лишним знать, какого цвета глазки у верхней саламандры на кувшинчике, или как убраны волосы у каждой из хоровода юных дев, бросайте чтение, не жалейте, впрок оно не пойдёт. Сознательно или бессознательно, все высокие искусства Байетт принижает, топит в мелочах, сводит к утилитарному, приземлённому, прагматическому. Не живопись, а вышивки, платья, узорное тканьё, гобелены. Не благородная скульптура, а резьба, папье-маше, пресловутые "горшки". Не высокая "истинная" литература, а сказочки для малышей. Не парение в научных эмпиреях, а прикладная медицина: держать в руках чьё-то сердце - оказывается, совсем не романтическая метафора. А если театр, то семейные постановки под открытым небом, у Пэка сваливаются с носа очки, а Основа, вместо того, чтобы целоваться с Титанией, задыхается в ослиной маске, или куклы, которые вот-вот задышат, заморгают, понесут отсебятину и хоть что-то изменят, и не будет войны.

А. М. Пятигорский так ответил на вопрос, почему среди женщин нет великих философов: "Женщине гораздо труднее заниматься абсолютно бесполезными вещами, чем мужчине". И наверное, ключ к судьбе Олив, если не всех женщин обширного повествования: что бы было с их творчеством, если бы оно никому не приносило пользы, причём в самом презренном материальном смысле? Куда канул бы писательский дар миссис Уэллвуд, если бы мистер Уэллвуд был хорошим хозяином, не лез в скоробогатые и не расточал скудные без того средства на амуры? Кому и на кой ляд пригодились бы чувство цвета и верная рука "мамки" Уоррен, кабы в моду не вошла глазированная керамика? И, если твоё единственное достоинство - красота, как у Серафиты, что ж тебе, пойти удавиться, когда розы сотрутся со щёк, а золото кудрей выцветет?

Серафита... Какая Серафита, Сара-Джейн её зовут, всего-навсего Сара-Джейн... И совершенно верно, удавиться. Вопроса "сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?" у окружающих не возникает. Сосуд разбился, и, что бы там ни пылало, - пропади оно пропадом. Ступай за пяльцы, старая ведьма неполных сорока лет от роду, оплакивай своё прежнее очарование.

Этот незримый водораздел между "Серафитами" и "Сарами-Джейн" меня околдовывает. Либо тебя действительно шестикрылый серафим на перепутье встретил и до небожительниц возвёл, либо - ты обслуживающий персонал. Бегай с кастрюлями, тряпками и носовыми платками - "ах, спасибо, дорогая, что бы мы без вас делали?.. всё позабываю, как её зовут..." - а ты бегай, пока не чкнёшься морщинистой физиономией в свежеприготовленное суфле, вот и полвека прошло.
Небожительницы, кстати, тоже от сей бедственной оказии не застрахованы.
В исторических отступлениях писательница не устаёт нам напоминать, какой кровью и какими унизительными карами были куплены такие подчас банальные пустяки, как женское избирательное право, противозачаточные таблетки в каждой аптеке или возможность держаться за руки с любимым на улице. Они действительно существовали: суфражистки и суфражетки (найдите десять отличий), гей-активисты и секс-агитаторы, поэты кровавой бойни, которая ещё не наступила, и живописцы хрустального прошлого, которого никогда не было, германские анархисты и русские революционеры, дикие, но симпатичные. Ой, завираюсь: Степняк-Кравчинский, тот существовал, а Тартаринов? То ли от мифологического Тартара, то ли от Тартарена из Тараскона. Переводчик перекроил в Татаринова, слава тебе, Господи.

Да, если подытожить, то суть в революции и в эволюции. В попытках организоваться, спасти и спастись, выплыть, выжить, сохранить свою личность и не остаться мразью. Неужели сверхзадача? Неужели невыполнимая? Ганс-мой-ёж едет верхом на подкованном петухе, играет на волынке, да как весело!

Мужчины "Детской книги" - чаще самоценны, самодовольны и самодовлеющи, даже когда, простите, ничего из себя не представляют (чтоб вам, мистер Уэллвуд, икнулось хорошенечко!) Этакие духи воздуха, легкокрылые зефиры. Пролетели, сорвали цветы удовольствия, оплодотворили - и дальше, ввысь. А Земля-Матушка выращивай, корми-пои, заботься и не забывай радоваться. Ра-до-вать-ся! Ведь это такое счастье - быть любимой!
В донжуанском списке через запятую. В приходно-расходной книге под грифом "Ошибки". На грифельной доске, и вот-вот твоё имя сотрут пыльной меловой тряпкой.

Одной из второстепенных героинь Байетт муж представил свою незаконнорождённую дочку. Новоявленная мачеха привечает падчерицу, зовёт в гости, показывает свою мастерскую, а на бесхитростный вопрос: "Неужто вы не расстраиваетесь?" улыбается: "Расстроилась? У меня сердце кровью обливается, но, милая фройляйн, что же я могу изменить?"
Ведь это такое счастье - быть любимой. Если быть любимой не получается, люби сама, жди и надейся. Если они не вернутся, - муж, сыновья, - значит, плохо ждала.

Дорогие папа и мама! Если вы это читаете, значит, меня уже нет на свете...

Вот и сказке конец пришел,
К дому Густхен тебя привел.

Густхен, Густхен. Август четырнадцатого.

Прочитать Антонию Байетт – это как обогнуть мыс Горн, – и удивительно (на редкость хорошо пишет), и непростая задача («Война и мир» по объёму меньше будет, а по количеству персонажей – где-то рядом). В романе описана история нескольких связанных между собой семей, начиная с 1895 года и до конца Первой мировой войны, причём описана подробнейше на фоне исторических событий, с упоминанием знаменитых персоналий того времени, политических течений, мест и обстоятельств, в общем: полное погружение в эпоху. Людям с хорошим историческим или филологическим образованием читать книгу будет проще, остальные могут увязнуть в деталях: суфражистки, фабианцы, «Симплициссимус», блумсберийцы, англо-бурская война и «Ветер в ивах», русские анархисты, шекспировские мотивы, «Гаврош» и «Питер Пен».

В газете «Гардиан» Байетт делится тем, откуда пришёл замысел текста: «Роман начался с мысли о том, что написание детских книг иногда плохо кончается для собственных детей писателя. Некоторые истории просто ужасны. Кристофер Робин хотя бы остался в живых. Сын Кеннета Грэма лег под поезд. А ещё Джеймс Барри. Один из его приемных сыновей утонул, и это почти наверняка было самоубийство». Дело в том, что большинство описанных персонажей в романе – дети, в процессе они взрослеют, а война довершает дело, совсем как с гончарным делом: сначала бесформенная масса, затем кувшин, а в конце – горнило обжигающей печи. Один из тех самых детей, стремительно повзрослевших, так и говорит про войну на последних страницах романа: «Когда я свалился, то подумал: это хорошая смерть для горшечника — утонуть в море глины. Глины и крови».

Здесь много параллелей, отсылок, важных деталей, мастерски подобранных описаний. Книга о детях, которые сталкиваются с совершенно не детскими проблемами, а некоторые проходят через кошмар, становится многогранным романом взросления. А вместе с тем показано, как взрослели целые нации, проходя через погромы, забастовки и войну: если вначале ещё чувствуется дух инфантильного авантюризма «Трое в лодке, не считая собаки», когда можно до обеда отправиться исследовать джунгли соседнего парка, а потом вернуться домой к чаю с хлебом и мёдом, то к концу это уже скорее Скарлетт, мастерящая из занавесок платье. Как раз тогда создаются многочисленные теории детей и детства: Геккель, Юнг, Фрейд. Дети показаны разные: одним едва хватает на пропитание, а на ногах ни разу не было настоящих туфель, хотя работа с темна до темна, другие готовятся к поступлению в элитный колледж, третьи совсем юны, но у них появляется ребёнок за ребёнком. Кто-то будет бороться за допуск женщин к выборам, кто-то собирается стать врачом (хотя женщинам не положено, да и вообще это нонсенс, что женщина учится в университете).

Некоторые описанные моменты очень суровы и неприглядны, но при этом книга переполнена вставными сказками, которые одна из главных героинь, детская писательница Олив, пишет своим детям. Всё пронизано сказочным духом, смутным ощущением детства: на страницах романа марионеточники разворачивают свои спектакли, семья в своей усадьбе в канун Ивановой ночи устраивает костюмированный праздник и представление «Сна в летнюю ночь» Шекспира, а рыбы с гобеленов оживают после заката. Вполне понятно, почему «Детская книга» попадала в шорт-лист «Букеровской премии», вполне естественно, что «Букеровская премия» у Антонии Байетт уже есть, хоть и за другую книгу. Это большой, серьёзный писатель, которому удаются эпичные полотна.

«...из-за собственного стремления к вечному детству, серебряному веку. Это оно заставляло мужчин сбиваться в клубы, сидеть в мрачных интерьерах, поглощая школьные пудинги с нутряным салом, играть веселые и жестокие шутки над другими гостями, сбегать из города в лодочные и пешие походы, на пикники, разыгрывать ничего не подозревающих обывателей, переодеваясь восточными халифами (Вирджиния Вулф) <...>. Они умели играть с настоящими детьми — Герберт Джордж Уэллс превращал детскую в образцовый театр военных действий <...>. Они сочиняли дивные сказки для своих серьезных детей».

С первых же страниц книги я погрузилась в уютный сказочный мир, созданный Олив для своих детей. Какое это восхитительное чувство! Читала и думала, как хорошо, если бы и в современности, постоянно опаздывающей и огрызающейся, было больше таких вот островков детского благополучия. У каждого ребенка есть персональная сказка, которую мама пишет лично для него. У Тома – сказка о мальчике с его же именем - Том, путешествующего под землей в поисках своей тени, у Дороти – сказка о стране, в которой можно было превратиться в ёжика и спрятаться от врагов, а потом сбросить свою колючую шкурку и превратиться опять в человека. А в сказке Филлис была принцесса, которую поменяли местами со служанкой, и ей пришлось жевать чайный листочек, чтобы попасть в сказочный мир персонажей чайника. У маленького Флориана сказка только начиналась, ее главными героями были мягкие игрушки мальчика — медведь Пушок, кот Снежок и полосатая вязаная змея по кличке Хвостик.

Детство Олив было очень сложным, она родилась в семье шахтеров. Какие ужасы и тяготы переносили эти люди, трудно описывать. Может быть, поэтому она и стремилась разделить реальность на два слоя, чтобы ее детям было легче жить в суровой действительности? Чтобы они имели возможность в любой миг ускользнуть в свой персональный сказочный мир. Но, только ли для детей она старалась? Смогла ли она принять на себя ответственность за жизнь свою и своих близких?

Существует ли возраст, когда люди становятся совершенно взрослыми и в них не остается ничего от ребенка? И в каком возрасте это происходит?

Так размышляет один из героев романа. Так же и мне захотелось об этом спросить умных людей. Этот вопрос возник потому, что очень четкая граница в книге проходит между детьми и взрослыми. Она, на первый взгляд, не видна. Но, чем глубже погружаешься в жизнь героев, тем четче понимаешь, что все совместные праздники и постановки спектаклей только внешняя сторона жизни. Летний праздник с маскарадом, литературные чтения и кукольные постановки – да, они объединяют и радуют огромный круг друзей и знакомых семейства Уэллвуд. И нет среди них ни одного негодяя и подлеца. Вроде бы нет... Только почему делается акцент на бездетности рьяного борца за женскую сексуальность? Только вот почему так подробно описывается красота и невозмутимость матери другого семейства? И почему так часто звучит утверждение: «Я же ваша мать!» Но, претензии на материнство вроде бы и не оспаривались никем ранее в этой семье. Вопросы и недоумения.

Мои ванильные чувства от семьи Оливер несколько портило название их имения. «Жабья просека»! С чего бы это автору приспичило именно так его назвать? Это не случайно, твердило мне подсознание. Там точно случится какая-то гадость, и малютку Дюймовочку отдадут в жены гадкому мистеру Кваку. Ведь сказки у Олив рождались с пугающей быстротой, и вся жизнь жителей имения была насквозь пронизана ими.

- Что будет хуже всего там, внизу?
- Хуже всего? Хуже всего может быть твоя собственная тень, когда ты ее встретишь. Если ты ее узнаешь.

Такое вот предостережение получаем мы из очередной сказки в тот миг, когда любимый сын Олив Том уезжает учиться. Это видимое начало трагедии. Трагедии не только семьи Олив. О, как же она старалась убежать в сказочный мир! Как она хотела оградить себя от прошлого. Тут мы видим и начало трагедии всего фабианского общества того периода, хотя это несколько высокопарно сказано.

Семья – и человек в семье – складывают картину своего прошлого сознательно и бессознательно, тщательно воздвигают ее, диктуют произвольным образом.

В этой картине прошлого останется добрая улыбка и свечи праздничного торта, но сотрутся и уйдут в небытие ссора и разбитое колено. Так и вся наша жизнь строго следует рамкам сценария, заложенного нашими предками и окружающими правилами жизни. Можно противиться и воевать. Этого в книге много. С подробностями в виде рвот и кровью налитых глаз женщин-заключенных, которых кормят насильно из-за их голодовок. Можно ускользнуть в сказку. Но тень, с которой ты там встретишься, будет ли твоей? Можно отдаться порокам страсти, заранее зная, как будет тошно душе после пика наслаждения. Многие в своих рецензиях на эту книгу плюются из-за бяк, которые их огорчили в ней: измены, педофилия, гомосексуализм и т.д. Вот я теперь хочу попытаться ответить на этот вопрос – почему политики и таких извращений в книге очень много.

Начнем.

Результатом политических действий многих лидеров является их внутренняя дисгармония. Как, возможно, и у всех нас, занимающих более скромное место в истории. И в этой дисгармонии важное место отведено ущемленному половому чувству. Еще Фрейд говорил: «В основе жизни человека лежит секс. Сексуальное влечение действует на психику помимо сознания, проходя на подсознательном уровне, незаметно для человека определяет стиль его жизни, влияет на характер». В детстве отшлепали, а получилось так хорошо, что захотелось еще не раз повторить этот опыт. При малыше избивали соседку, а страх привел к тому же наслаждению, как и в первом случае. Одноклассник улыбнулся и похлопал по плечу в тот миг, когда ты находился на вершине страха, и стало легко. Почему Фрейд? Просто Байетт много места уделяет его учению. Я не буду подробно на нем останавливаться. Вот тут подробно об этом сказано.

Можно удивляться, что в пуританской Англии такие страсти творились. Можно, но не стоит. Они творились и творятся везде. Помните период, когда в СССР секса вообще не было? Так и Англия, скрывающая свои чувства под длинными ночными рубашками со специальными прорезями. И вряд ли стоило ждать защиты своих чувств от скрытых лодыжек под длинной юбкой, низ которой был еще и стянут плотной тесьмой. Тут дело не в правильном или не правильном проявлении сексуальности. Дело в том, хочется тебе разбираться в том, что имеется в жизни или нет. Дети растут, они расцветают, словно нежные цветы, а наше время проходит. Смиришься ли ты с этим и продолжишь путь рядом со своим ребенком в другой уже роли, в другом уже образе? Или будешь страдать, глядя на увядающую свою красоту? «Человек видит только то, что хочет видеть, и никогда не увидит то, что не хочет увидеть», - такова одна из восточных истин. Можно каждый день проходить мимо замерзших в вечной боли дочерей, которых методично насилует отец. И говорить, что все в мире хорошо, вон, даже птички так славно поют. Можно говорить о странностях любимого сына, сломанного болью насилия, и продолжать писать сказки. Можно улыбаться, говорить о женской свободе и сексуальности, которую женщины вправе проявлять, но не видеть своих же детей, рожденных обманутыми девушками. Все можно...

В этой книге нет персонажей, которых однозначно можно назвать положительными или отрицательными. Каждый из персонажей – заложник собственных страстей или жертва воспитания любящими родителями. Хватит ли у детей сил выбраться из этого плена? Смогут ли они реализовать свои мечты? Если бы знать точно будущее. Если бы суметь предотвратить беду.

Кульминация боли – последняя часть романа. Протесты, митинги и забастовки оказались простыми шалостями перед лицом войны. И для нее уже нет различий в твоих заслугах перед обществом и семьей. Войне не важно, реализованы ли юношеские планы и мечты. Возвращаюсь к первым своим впечатлениям от книги: семейная идиллия, совместные праздники и спектакли, мамины сказки для детей... И финал этих сказок в виде мертвого ёжика в дупле вместо волшебной ежиной шкурки...

Одурманенному сознанию представилась вереница имен – они, словно крысы, носились по полю битвы, ища тела, к которым когда-то были прикреплены.

Ну, что, Олив? Смотри, какой славный сюжет! Может быть, еще одну сказочку сочинишь? А мы, современные взрослые, тебе поможем.

Двадцать лет мы проживаем вместе с персонажами «Детской книги», которая оказалась не такой уж детской, а если совсем точно - то вообще не детской. Двадцать долгих невероятных, странных, иногда весёлых, но больше каких-то горьких лет.
Признаюсь, эта более восьмисот страничная эпичность меня измотала изрядно. Ведь начиналось всё как история нескольких семей, а закончилось историей Европы и Великобритании, причём во второй половине очень подробно, оттеснив всех персонажей на второй план.
Но, конечно же, книга достойна внимания.

История семейств Уэллвудов, Кейнов и Фладдов на фоне событий века. Литературных героев очень много, и поначалу путаешься кто есть кто, и кому кем приходится. Но постепенно в сюжет вникаешь, и возникает новая проблема. Роман буквально пропитан мыслями о сексе. Здесь постоянно кто-то с кем-то спит, или просто помогает сам себе, кто-то о ком-то мечтает, грезит. Нравы, мягко говоря, странные.

Многодетный отец семейства спит с сестрой жены, кто-то же должен с ней спать, не умрёт же она девственницей, раз решила жить с ними и воспитывать их детей. Мало того, она тоже рожает детей от него, правда последним незачем об этом знать. Всё ведь в семью.
Надо сказать, эта семья меня потрясла больше всего. Вроде бы продвинутые люди, любители искусства, а столько пошлости в отношениях, нездоровые сексуальные влечения, почти безразличное отношение к детям.
Впрочем, здесь все такие.
Бездетный автор книг переспал с молодой сиротой и сделал ей ребёнка. Это никого не удивляет, никто не осуждает её, а тем более его. Жена, наоборот, помогает устроить дальнейшую судьбу будущей матери.
Ещё в одном почтенном семействе супруги нарожали кучу детей, но о том, как их воспитывать и чем кормить они заботятся мало. Дети как-то сами ведут хозяйство. Муж занимается любимым хобби, которым можно хорошо заработать, но это его мало беспокоит. Красавица мать занимается любованием собой, её не беспокоит ведение дома.

Таким было общество перед первой мировой войной. Неудивительно, что многие, даже дети буржуа, ступали на революционный путь, возникали движения суфражисток, феминисток, в воздухе витали странные политические и социальные идеи.

Но, конечно же, автор не зациклилась только на сексе и революции. Много внимания уделила литературе, музыке, искусству.
Здесь пишут и рассказывают сказки, делают постановочные спектакли и костюмированные праздники.
Одна семья - кукольники, другая занимается гончарным делом, третья музейным. Об этом рассказано много и подробно.
Особо внимание уделено всемирной выставке в Париже. Экспонаты, посетители, знаменитые и не очень, выставочные залы, мероприятия - об этом очень подробно, но очень интересно.

А потом началась война. И многое, очень многое стало неважно.

Масштабный труд. Такие авторы заслуживают уважения и высокой оценки, даже если что-то и слегка раздражало.

Тот самый случай, когда оценка нейтральная, а на деле тебя разрывает между «это изумительно» и «это ужасно».

Попробую как-то разложить свои ощущения на составляющие.

+ Антония Байетт дотошна. Детали, детали, детали. Мелочи, подробности. Это прекрасно, когда текст тебе нравится: полное погружение, картинка как в кино перед глазами, все дела.
- Ничего не происходит! Вот парадокс, описывается жизнь (взросление, старение) доброго десятка человек подробно и еще стольких же – менее подробно, и тем не менее, ощущение, что ничего не происходит, остается. Особенно мучительно идет книга первые страниц триста: все ждешь и ждешь, пока автор «раскачается» и повествование наконец начнется… а оно не начнется. Это вот и есть повествование.
- Антония Байетт дотошна. Да, это и плюс, и огромный минус: когда тебе неинтересно, читать про каждую складочку на одежде и каждое движение бровью утомительно. Две недели. Я читала эту книгу две недели, даже немного больше. По-моему, у меня «Улисс» в свое время и то бодрее шел.
+ Сказки Олив. Они невероятно прекрасные. Вот уж где любовь автора к деталям точно идет впрок. Тексты, в которых сказочные мотивы и авторский слог сочетаются в идеальной пропорции. За целый сборник таких сказок я бы дорого заплатила, лишь бы он был потолще, потолще.
- Очень много персонажей. В Википедии написано, что Байетт в процессе работы над романом сделала таблицу в Exel со всеми персонажами и их возрастом, чтобы не запутаться, кто там кому брат и сват. Если уж сам автор в них путается, то мне, читателю с дыркой в памяти, каково? И дело даже не в том, что их много – из-за этого обилия народа и внимания к каждому из них персонажи показаны слишком поверхностно. Нет, не то слово – отрывисто. Вот мы знакомимся с Дороти, допустим; погружаемся в ее переживания, в какой-то внутренний конфликт, сближаемся с ней… И все, до свидания, Дороти, очередь поджимает. Теперь мы увидим ее только через пару лет, уже с другими мыслями и проблемами, а как она прожила те, первые – уже, вроде как, неважно. Увы, не нравится мне такой подход. Я бы лучше прожила с Дороти каждый чих, чем по чуть-чуть про каждого из пары десятков.
+ Мне очень понравились Олив, Дороти и Том. В принципе, настолько, что ради них стоило всю книгу читать.
+ Мне понравилась все та же дотошность, с которой автор описывает бытовые подробности: например, работу горшечника, кукольное представление или бал со всеми приготовлениями, пошивом платьев и прическами.
- Что ж они все такие озабоченные-то. Кто гей, кто детей своих лапает, кто похабные горшки в виде голых баб лепит. И не надо мне говорить «это же жизнь» - нет, когда все практически поголовно до такой степени концентрируются на сексе, это не жизнь, а буйство гормонов в одной отдельном писательском организме. И кстати, не оставляет ощущение, что секс в мире «Детской книги» - нечто противоестественное, плохое. Даже в редких случаях, когда речь идет о нормальном сексе, не извращенных пожеланиях и действиях – все равно остается ощущение, что персонажи воюют со своими телами и проигрывают битву. Как-то мне оно не близко.
- Исторические вставки. Ну, это я просто не люблю до зубовного скрежета. Еще с детства – учебник по, допустим, биологии могла читать чуть ли не для удовольствия, а историю с трудом одолевала и забывала прочитанное моментально.
- Книга ничем не начинается и ничем не заканчивается. Я понимаю, что у Байетт наверняка были причины описать вот именно этот кусок из жизни семьи Уэллвуд, их друзей и соседей, не больше и не меньше. Но я, честно, не уловила, в чем они заключаются.

Как итог – чувствуется, что Антония Байетт заслуженно получила все свои многочисленные литературные премии и награды. Но в то же время абсолютно не моя книга, к сожалению. Попробую теперь осилить всеми любимый роман «Обладать».

Дальше...

Да, и для души

Руки нырнули под воду и на краткий миг нашли ту часть тела, которую Филип мысленно называл «свистком».