Антонин Капустин, таким образом, прибыл в Константинополь в чрезвычайно сложный момент развития церковно-политической ситуации. С одной стороны, налицо был конфликт между митрополитами-геронтами, сочувствующим им высшим духовенством и мирянами-членами смешанного совета; с другой стороны, Порта и народное собрание требовали скорейшего принятия нового устава. К этому прибавлялось несогласие в мнениях русского МИДа и посольства с точкой зрения Св. Синода. Как было сказано выше, на дипломатические способности Антонина возлагались большие надежды. «Прямое, формальное сношение [Русской церкви с Константинопольской. – Л. Г.] не принесет той пользы, которую принесло частное и косвенное, – писал по поводу константинопольских церковных дел митрополит Филарет. – Не думаю, чтобы можно было действовать иначе, как до сих пор действовано. В такое действование, может быть, не без пользы был бы введен архимандрит Антонин, если бы он был перемещен в Константинополь (записка от 17 декабря 1859 г.)».^[44] Был ли готов архимандрит Антонин к подобной ситуации? Конечно, уже из Афин он многое знал и о реформах в Патриархате, и о греко-болгарском вопросе. Однако на первых порах ему было непросто разобраться во всех тонкостях константинопольской жизни и правильно действовать в каждом случае. Горячий поклонник греко-византийской культуры и греческих церковных обычаев, Антонин, однако, не был склонен сочувствовать греческому национализму, тем более что этот национализм был зачастую направлен и против России. Впрочем, движение болгар также не вызывало у него особых симпатий.

Между тем конфликт по поводу принятия церковного устава привел к патриаршему кризису и отставке Патриарха в июле 1860 г. Русское посольство не только внимательно следило за ходом событий, но и старалось на него воздействовать: так, дипломатия настаивала на том, чтобы Порта отказалась от своего намерения вычеркивать политически неблагонадежных кандидатов из предвыборного списка.^[45] В октябре 1860 г. на патриарший престол был выбран Иоаким II (1860–1863). Неофанариотские круги, определявшие закулисный ход патриарших выборов, к этому времени претерпели определенные изменения. Великий логофет Николай Аристархис, который до Крымской войны возглавлял прорусскую партию, был отстранен от дел; С. Вогоридис и И. Психарис, стоявшие во главе проанглийской и профранцузской партий, скончались, первый в 1859 и второй в 1861 г. Фактически положение в Константинополе в 1860 г. определялось двумя банкирами – Христаки Зографосом и Георгием Зарифисом, которые в союзе с консервативным крылом Н. Аристархиса и И. Психариса, при поддержке Аали-паши и Фуад-паши (руководителей Танзимата) возвели на престол Иоакима II.^[46] Вопреки всеобщим ожиданиям, Иоаким не стал действовать в пользу восстановления режима геронтов, но, напротив, активно поддерживал проведение реформ в Патриархате.

Архимандрит Антонин в это время только начал входить в константинопольские дела. О патриарших выборах в своем дневнике он замечает кратко: «Фанарь весь в эти дни находится ἄνω-κάτω по случаю патриарших выборов. Кандидаты на высокую кафедру суть: Анфим, бывший Патриарх Вселенский, Каллиник П[атриарх] Александрийский и Иоаким митрополит Кизический» (запись от 4 октября). Так же лаконично сообщает он на следующий день о выборе Иоакима II.^[47] 12 октября Антонин отправился с визитом к новому Патриарху. «Был с визитом у нового Патриарха, всесвятейшего Иоакима, – пишет он в дневнике. – Нашел его человеком весьма ласковым и умным, по крайней мере – отлично смышленым. Более часу я разговаривал с ним, преимущественно занимаясь вопросом болгарским. Ни малейшей уступки соплеменникам нашим нельзя ожидать от упорного старца. Я уже предлагал ему в образец устройства систему церковного управления на 7-ми островах». Патриарх пытался уверить Антонина, что болгарский вопрос есть интрига немногих лиц. «Пусть только церковь поступит по всей строгости с Иларионом, от него все отступятся и дело кончится», – уверял Иоаким. После того Антонин посетил митрополита Илариона, который также не был согласен ни на какие уступки.^[48] Русской Церкви не оставалось ничего другого, кроме нейтралитета. После праздника Рождества 1860 г. Антонин получил просфору от попечителей болгарской церкви с приглашением служить литургию на престольный праздник Св. Стефана. «Попробуй-ка, сходи. Еще не то заговорят гръци», – с грустной иронией комментирует он это в дневнике (запись от 26 декабря 1860 г.).^[49]

Новый Патриарх Иоаким II занял позицию крайней неуступчивости в болгарском деле. При поддержке Зографоса и Зарифиса Иоаким предпринял все усилия к нейтрализации влияния бывшего Патриарха Григория VI, стремившегося достичь компромисса в болгарском вопросе и имевшего репутацию русофила. В этой обстановке часть болгарских церковно-политических деятелей (Д. Цанков, игумен Габровского монастыря Иосиф Сокольский, архимандрит Макарий) решили прибегнуть к унии с Католической Церковью. Первые официальные переговоры по этому вопросу были проведены в декабре 1860 г., а уже в апреле 1861 г. Иосиф Сокольский был рукоположен в Риме в качестве болгаро-католического епископа. Иларион Макариупольский отказался присоединиться к унии; напротив, он обращался к своей пастве с призывами не поддаваться соблазну. Уния с папским престолом, предпринятая частью болгарских церковных политиков, была политическим маневром, который имел довольно широкий резонанс и повлек за со бой присоединение к Риму целого ряда населенных пунктов в разных частях Болгарии, Македонии и Фракии. Прочного успеха это движение, впрочем, не смогло добиться.

Меньший резонанс имели попытки воспользоваться болгарскими событиями, предпринятые в начале 1861 г. протестантскими миссионерами в Константинополе. По инициативе доктора И. Ригса был подготовлен меморандум к отделению Евангельского союза в османской столице. Под ним подписались несколько десятков выдающихся болгарских деятелей, в том числе митрополиты Иларион и Авксентий. Надежды болгар на поддержку со стороны протестантских государств, в первую очередь Великобритании, не оправдались.^[50] На нежелание Евангельского союза открыто вмешиваться в греко-болгарскую распрю указывали российские дипломаты^[51]; в том же ключе комментировал эту переписку и Антонин (Капустин) (донесение от 7 февраля).

Намерение Патриарха предать митрополита Илариона отлучению вызвало сильную тревогу в Петербурге. В самом начале 1861 г. Иоакима II посетил посланник Лобанов-Ростовский. Из его краткого донесения от 5 января понятно, что Патриарх настаивал на том, чтобы сохранить любой ценой полноту своей власти; он никак не мог согласиться с тем, чтобы болгарский митрополит встал во главе других болгарских архиереев. Единственное, что Иоаким мог допустить, – это выборность архиереев и частичную финансовую самостоятельность болгарских епархий.^[52] Визит Антонина к Патриарху 20 января 1861 г. показал, что ссылка Илариона неизбежна. «Направил стопы свои к Вселенскому Патриарху, с которым и имел продолжительную беседу о делах болгаро-греческих. Хитрый и у прямый до самого краю старик! Не подается нисколько. Илариону не миновать ссылки», – комментирует он в дневнике.^[53] В Петербурге разрабатывался план составления особого письма к Патриарху от Св. Синода с предупреждением против решительных шагов. В этой острой ситуации обер-прокурор выступление против греков считал особо опасным.^[54]

Точка зрения митрополита Филарета была близка к позиции А. П. Толстого. Углубление греко-болгарских противоречий к началу 1861 г. и особенно действия болгар в пользу унии привели московского митрополита к убеждению, что Русская Церковь не должна выступать более официальным посредником в деле примирения. «Мысль о том, чтобы архимандрита Антонина употребить скромным посредником, была представлена прежде с большею надеждою, нежели ныне. И теперь можно поручить архимандриту Антонину изъяснить разделенным сторонам крайнее сожаление российской иерархии о происшедшем разделении (…) и искреннее желание, чтобы единение и мир церковный восстановлены были посредством взаимных уступок. Но он должен быть только конфиденциальным, а не официальным действователем, по той предосторожности, чтобы невнимание к официальному доверенному лицу Российской Церкви не уменьшило мира, который она старается умножить».^[55] Тем более с крайним неодобрением отнесся Филарет к идее командирования в Константинополь особого миротворческого посольства от Русской Церкви во главе с епископом. Помимо щекотливого положения такого епископа в каноническом отношении, подобная акция несомненно была бы истолкована в политическом смысле.^[56]

24 февраля 1861 г. в Патриархии был официально оглашен патриарший акт об отлучении болгарских митрополитов Илариона, Авксентия и Паисия. На том же соборе Патриархия выступила с проектом урегулирования болгарского вопроса (так называемые «15 пунктов»), который предусматривал учитывать при назначении архиереев национальный состав паствы и не препятствовать использованию славянского языка при богослужении. Болгарский митрополит Паисий ответил на собор ответным отлучением Патриарха Иоакима.^[57] «В Фанаре был сегодня случай, редкий в церковных летописях, – писал по поводу собора архимандрит Антонин. – В Патриархии собрались 6 Патриархов и 25 митрополитов для суда над отщепенцами Иларионом, Авксентием и Паисием Филиппопольским. Илариона три раза звали на собор, но он не пошел. Вслед за тем было произнесено соборное низложение его, отлучение от Церкви и приговор к заточению. Той же участи подпали и два другие архиерея. Замечательно, что Паисий – грек. Теперь-то начнутся истории! Болгаре несомненно вступятся за своего „священноначальника“ и поднимут шум на весь Константинополь. Итак, все наше усилие примирить враждующих оказалось = 0!»^[58] Несомненно критически относящийся к поведению Патриарха, Антонин был при этом далек от сочувствия болгарам. «Нет, видно в наше, всему посмеивающееся, время церковные наказания всего лучше держать под спудом», – писал он после известия о служении Илариона вопреки запрещению 26 февраля 1861 г.^[59] 27 февраля им были написаны очередные «реляции графу» (т. е. обер-прокурору А. П. Толстому) о болгарских делах.^[60]

Первые самостоятельные шаги Антонина в Константинополе подверглись критике со стороны духовного ведомства. Обер-прокурор А. П. Толстой, а вслед за ним и митрополит Филарет были возмущены смелостью первого разговора Антонина с Иоакимом II и той свободой суждений, которые он себе позволял в болгарском вопросе. В частности, митрополит Филарет считал недопустимым, чтобы Антонин давал Патриарху советы касательно церковного устройства болгар и ставил ему в пример устройство Церкви Семи островов.^[61] Особенно резким было мнение московского митрополита по поводу донесения Антонина от 6 марта 1861 г.^[62] Совершенно справедливое возмущение вызвало у Филарета наивное предложение Антонина обсудить с Патриархом проблему симонии в Восточной Церкви. Не вызвали у митрополита сочувствия и историко-канонические рассуждения Антонина о правилах Сардикийского собора, согласно которым Римскому епископу принадлежало право верховного суда над всей Церковью. Письмо Антонина от 6 марта, критический отзыв на него Филарета и ответное послание Антонина представляют собой целое полемическое исследование по каноническому праву. «Нимало не думаю, чтобы архимандрит Антонин был наклонен к неправославию. Но так могло случиться с человеком, который получил образование не под твердым руководством, а более собственными усилиями и не очень осторожно доверяет мудрованию собственному», – такую суровую и даже в некотором смысле опасную оценку Антонину дает митрополит Филарет.

Разумеется, подобный «разнос» одного из самых содержательных донесений Антонина константинопольского периода вызвал у него обиду и тревогу. «Из Синода присланы горькие замечания мне по поводу письма моего к прокурору от 6-го марта. Отделал же мою худость неутомимый владыка Московский! – писал Антонин по этому поводу в своем дневнике 9 мая 1861 г. – Вечером уже писал ответ Св. Синоду на делаемые мне упреки в невежестве, в неуважении к духовной власти, в суемудрии, и, наконец, даже в неправославии».^[63] К 16 мая пространные ответные письма были окончены и отосланы.

Немного позднее, в июле 1861 г., во время своего посещения Константинополя, этой перепиской заинтересовался Н. П. Игнатьев (тогда директор Азиатского департамента), который попросил о. Антонина скопировать одно из писем для себя. 18 июля Антонин вместе с Игнатьевым посетил Патриарха, где «пустились в океан дипломации самой тонкой, самой гибкой, самой сладкой».^[64] Это была первая встреча Антонина со знаменитым дипломатом, с которым впоследствии у него установились самые близкие дружеские отношения. По впечатлениям и материалам этой поездки Игнатьев составил записку по церковному вопросу, в которой предлагал следующую программу решения спора; создание болгарских епархий на территориях с болгарским населением; избрание в них болгарских епископов; введение богослужения на языке преобладающей национальности; Патриарх имеет двух наместников, один из которых должен быть славянином; патриарший Синод и смешанный совет делятся на два отдела, один из которых состоит из славянских архиереев. Понимая трудность непосредственного проведения такого плана, Игнатьев предлагал начать пропаганду его в болгарских провинциях с тем, чтобы впоследствии при содействии России он был принят и Патриархией.^[65]

С середины 1861 г. церковное движение болгар перешло в новую стадию. Он и стали искать возможность добиться цели путем непосредственных переговоров с Портой. В Константинополе было учреждено официальное болгарское Народное представительство, которое отвергло условия, предложенные церковным собором и выдвинуло свои собственные (так называемые «8 пунктов»), среди которых наиболее радикальные касались участия болгар в выборах Патриарха (количество голосов соотносилось с численностью паствы), половина членов Синода должна была быть представлена болгарами, в смешанных епархиях национальная принадлежность архиерея определялась этническим составом основной части населения. Российское посольство поддержало требования болгар, Патриархия же категорически отвергла их.^[66]

5 сентября 1861 г. Антонин отмечает в Дневнике: «Писал письмо к московскому великому старцу. Читал заметки оного по болгарским делам, из коих вывел заключение, что майское письмо мое к нему не доставлено. Как это объяснить?»^[67] 18 сентября он получил новые замечания митрополита Филарета. Назревавший конфликт с митрополитом Филаретом вызвал у Антонина опасения, что его отправят в Россию. «Старец, я думаю, постарается упечь меня куда-нибудь посевернее Царьграда», – сетовал он.^[68] Однако быстро развивающиеся события в Константинополе требовали участия архимандрита Антонина.

Российской дипломатии удалось нанести болгарской унии удар весьма оригинальным способом. 6 июня 1861 г архиепископ Иосиф Сокольский был приглашен на посольскую дачу в Буюк-Дере на Босфоре, и в ходе разговоров он взошел на русский корабль, который доставил его в Одессу. Из Одессы Иосиф был препровожден в Киев, где с тех пор проживал в Киево-Печерской лавре. Похищение Иосифа было представлено в официальной версии как желание найти убежище в России и вернуться в православие. Для ускорения этого были приняты все меры. Более того, Киевский митрополит Арсений сослужил с ним литургию, что расценивалось как шаг необдуманный и поспешный. Признание Иосифа в России с канонической очки зрения было невозможно без принятия его в церковной общине Константинопольским Патриархом. Задача переговоров с Патриархом по этому вопросу была возложена на Антонина. При первом разговоре Иоаким II ответил категорическим отказом. Однако надежда на благоприятное решение вопроса оставалась. «Надобно, чтобы святейший Патриарх отступил от своего строгого суждения о Иосифе, которое выразил архимандриту Антонину, и чтобы согласился оставить Иосифа без преследования, – писал митрополит Филарет. – Нельзя ли поручить архимандриту Антонину смиренно довести до сведения Вселенского Патриарха, что российское духовенство находит полезным для Православной Церкви, чтобы Иосифу было оказано снисхождение».^[69] Это поручение, переданное Антонину через посланника, было выполнено им 30 мая 1862 г. В результате беседы с Патриархом выяснилось, что Иоаким II не только не был намерен идти навстречу пожеланиям российского Св. Синода – признать Иосифа Сокольского в сущем сане, но и высказывал мнение, что католики вообще не являются христианами, так как не практикуют правильного таинства Крещения (донесение от 1 апреля 1862 г.). Ввиду неуступчивости Патриарха, по совету митрополита Филарета, и Русская Церковь воздержалась от официального признания архиерейского сана Иосифа Сокольского. Несмотря на не однократные просьбы о возвращении на родину, из Киевской лавры он отпущен так и не был и скончался там 30 сентября 1879 г.

Между тем с июля 1862 г. в Константинополе начала заседания смешанная греко-болгарская комиссия, которая была призвана выработать программу примирения. Болгары настаивали на включении в патриарший Синод половины архиереев-болгар. Патриархия соглашалась допустить не более четырех. Не добившись единогласия, обе стороны в сентябре отправили в Порту свои предложения. Султанское правительство, по обыкновению, отложило решение на будущее время. В октябре сосланные митрополиты были перемещены ближе к Константинополю, что оценивалось как заигрывание Порты с болгарскими лидерами. В феврале 1863 г. Аалипаша внес предложение, чтобы в Синоде заседали митрополиты в зависимости от численности христианского населения епархий, что давало явное преимущество болгарам. 2 июня 1863 г. Порта заявила о роспуске комиссии ввиду безрезультатности ее действий. Воспользовавшись неудачей в работе комиссии, противники Иоакима II 20 июня 1863 г. подали Порте на него жалобу. Главными обвинениями, кроме неспособности решить болгарский вопрос, была невозможность справиться с долгами Патриархии и с проблемой имуществ в Молдавии и Валахии.