«Там, где пепел оседает, тьма молчит, но не спит. Там, где огонь горит, он не согревает, но зовет. Там, где духи шепчут, их голос – первый гром перед бурей.» – Из древних свитков Пепельных Пустошей

Тьма, Огонь и Пепел

«Из пепла рождается сила, из крови – судьба, а из тьмы – те, кто изменит миры.»

Огонь и тьма

В глубине Пепельных Пустошей, где небо рвалось в кровавых судорогах, а земля дышала ядом древних извержений, жил орк по имени Грак’зул Пожиратель Пепла. Его кожа, словно потрескавшийся базальт, хранила шрамы тысячелетних войн с огнем, что лизал плоть до костей, но не смел забрать душу. Здесь, среди грохочущих бездн и рек расплавленного камня, время теряло смысл, а граница между жизнью и вечным горением истончалась, как дым над кратером Горна Скверны – исполинской гряды, чьи пики пронзали облака, словно клыки забытого бога. Воздух густел от вони серы и гнили, а под ногами Грак’зула трескалась кора застывшей лавы, обнажая подземные жилы, где шептались тени. Они звали его именами, которых не знал даже вождь Кровавого Холма – клана, чьи барабаны давно умолкли под пеплом. Но орк не слушал. Его глаза, горящие желтым пламенем, видели лишь то, что скрывалось за завесой огня: силу, выкованную не в битвах с людьми или эльфами, а в тихом противоборстве с самой землей, что пыталась его поглотить. Однажды, когда багровое солнце Бездонного Жерла погрузилось в озеро магмы, а тени удлинились, как щупальца голодного зверя, Грак’зул нашел в расселине череп. Не простой – черный, словно выточенный из ночи, с рунами, что пульсировали тусклым багрянцем. Они жгли пальцы, но орк не отпустил находку. Вместо этого он засмеялся, и смех его слился с ревом подземного шторма, будто сама Пустошь ответила ему. А где-то вдали, за горами, чьи вершины были скрыты вечным смогом, завыл рог. Не клана, не армии – нечто древнее, слепое, жаждущее. Но Грак’зул уже шел вперед, сжимая череп в руке, не зная, что огонь под его ступнями начал менять форму. И тени за ним двигались чуть быстрее, чем должны были…Тропа, по которой шел Грак’зул, извивалась меж трещин, словно змея, сбросившая кожу. Каждый шаг оставлял за ним отпечаток, который тут же заполнялся кипящей жижей – земля здесь не терпела следов, словно стыдилась собственного нутра. Стервятники из Безглазых Ущелий кружили выше, их крылья, сшитые из лоскутов тухлой плоти, хлопали в такт подземным толчкам. Но даже они не решались снизиться: то ли боялись жара, что лизал плечи орка, то ли чуяли в нем нечто большее, чем мясо для своих клювов. Он шел через Разоренные Равнины, где ветер гудел сквозь останки каменных идолов, чьи лица были стерты в кровавую кашу временем. Их пустые глазницы следили за ним, и в их молчании слышался вопрос, который Грак’зул давно перестал задавать себе: что ждет того, кто вырвет тайну у огня? Череп в его руке тяжелел с каждым часом. Руны на нем теперь светились ровным, зловещим багрянцем, словно в такт ударам невидимого сердца. Иногда орку казалось, что из глубин черной кости доносится шепот – не слова, а звуки, напоминающие треск ломающихся ребер, вой затравленного зверя, звон цепей, рвущихся в темноте. Он отвечал на них гортанным рычанием, заставляя тени отшатываться, но они возвращались, гуще и настырнее, цепляясь за его пятки словно липкие щупальца. К ночи – если здесь можно было назвать ночью багровый мрак, утяжеленный пеплом – Грак’зул наткнулся на лагерь. Вернее, на то, что от него осталось. Палатки из шкур мамонтовралов обуглились, превратившись в хрупкие скелеты, а тела… Тела лежали в странных позах, будто их кости растаяли до того, как души покинули плоть. Лица, или то, что от них осталось, были обращены к Горну Скверны, словно в последний миг путники увидели в его огне нечто, заставившее их забыть о бегстве. Среди пепла орк нашел амулет – расплавленный кусок металла с клыком, оплетенным черными волосами. Знак клана Кровавого Холма. Его собственного. Грак’зул сжал обгоревший символ в кулаке, и вдруг череп в его другой руке вздрогнул, выпустив струйку дыма. В тот же миг земля под ним дрогнула, и где-то в глубине, далеко под слоями камня и расплава, застонал голос. Нечеловеческий. Не звериный. Словно сам ад зевнул, пробуждаясь от долгого сна. Орк двинулся дальше, в сторону Жильных Пропастей – каньонов, где лава текла не вниз, а вверх, к небу, словно кровь из перерезанной артерии. Воздух здесь пах железом и чем-то сладковато-гнилым, как будто впереди гнил целый лес, превращенный огнем в карамельный кошмар. Тени теперь шли не позади, а по бокам, принимая смутные очертания: то ли воинов с искривленными клинками, то ли существ со слишком длинными суставами и ртами, полными углей. Грак’зул не оборачивался. Он знал, что за ним уже не просто Пустошь. За ним шло нечто, что огонь не рождал, но что рождалось из огня. И череп в его руке, кажется, знал это лучше него. Жильные Пропасти дышали. Стенки каньонов, покрытые пульсирующими прожилками, сжимались и расширялись, будто гигантские легкие, втягивающие ядовитый воздух. Лава, струившаяся вверх, брызгала сгустками пламени, и каждый такой всплеск оставлял на камнях черные ожоги в форме рун – похожих на те, что плясали на поверхности черепа. Грак’зул чувствовал, как находка в его руке резонирует с этими знаками, словно ключ, вставленный в замок, который вот-вот щелкнет. Тени по бокам сгустились в подобия фигур. Они не нападали, не шептались – лишь повторяли его движения, как отражения в кривом зеркале. Когда орк останавливался, они замирали; когда он поднимал череп к багровому небу, их «головы» запрокидывались синхронно, будто в немом поклонении. Иногда в их очертаниях проступали детали: обломок рога, коготь, обвитый цепью, глаз, горящий слишком ярко даже для этого места. Но стоило Грак’зулу приглядеться – и тени снова становились просто тенями. К полуночи – а здесь ее отмечал вой Странствующих Духов Пепла, бродячих огоньков, что закручивались в спирали над трещинами – орк достиг Моста Костей. Сооружение, сплетенное из позвонков существ крупнее мамонтов, висело над пропастью, где внизу клокотало озеро жидкого обсидиана. Мост дрожал, словно живой, и с каждым шагом Грак’зула кости под ним начинали скрипеть мелодию, напоминающую плач. На середине моста орк замер. Череп в его руке внезапно стал холодным, как лед, и руны на нем погасли. Тишина навалилась густой пеленой, заглушая даже рев лавы. И тогда он увидел их – фигуры на другом берегу. Не тени. Существа в доспехах из спрессованного пепла, с лицами, скрытыми за масками в форме черепов, идентичных тому, что он нес. Они стояли неподвижно, но Грак’зул чувствовал их взгляды: тяжелые, липкие, словно смола. Один из воинов поднял руку, указывая на череп. Его пальцы были слишком длинными, словно кости под кожей растянули плоть в попытке сбежать. Грак’зул ответил рычанием, сжимая находку так, что треснула базальтовая кора на его ладони. В ту же секунду череп вспыхнул ослепительным багрянцем, и мост содрогнулся. Кости под ногами орка начали шевелиться, щелкая, как челюсти голодного зверя. Он побежал. Впереди воины расступились, растворяясь в воздухе, будто дым. Тени по бокам взвыли – впервые издав звук, – а за спиной Грак’зула мост начал рушиться, позвонки падали в пропасть, шипя в кипящем обсидиане. Он прыгнул на край утеса в тот миг, когда последняя опора рассыпалась, и приземлился на колени, чувствуя, как лава сочится сквозь трещины в набедреннике. Когда орк поднял голову, перед ним открылась Долина Молчащих Языков. Бескрайнее поле черных стеблей, похожих на застывшие языки пламени, тянулось к горизонту. Каждый «стебель» был увенчан шарообразным соцветием, внутри которого мерцали огни – словно фонарики, зажженные для тех, кто заблудился меж мирами. Но здесь не было ветра, не было звуков, только гнетущая тишина, густая, как смола. Череп снова стал теплым. Руны замигали, будто передавая код, а где-то в глубине долины, меж черных стеблей, что-то зашевелилось. Нечто огромное, волнообразное, словно хребет подземного змея, плывущего под самой поверхностью. Грак’зул встал, смахнул пепел с плеч и двинулся вперед. Он не знал, ведет ли его череп, голод или та самая сила, что годами копилась в его жилах. Но он чувствовал: то, что началось в Пепельных Пустошах, уже нельзя остановить. Долина Молчащих Языков поглощала каждый звук, словно жадно глотая последние крики умирающих миров. Черные стебли скрипели при касании, их соцветия поворачивались за Грак’зулом, следя мерцающими «глазницами». Воздух здесь был густым, словно желе из растопленного свинца, каждый вдох обжигал легкие, оставляя на губах привкус старой крови и горелого миндаля. Череп в руке орка пульсировал теперь в такт его шагам. Руны то вспыхивали, то гасли, будто вели немой диалог с чем-то, что пряталось под землей. Волнообразное движение в глубине долины приближалось, выгибая почву волнами, из которых сочился липкий дым. Грак’зул прислушался к тишине – и услышал. Не звук, а вибрацию, пронизывающую кости. Словно кто-то бил в гигантский барабан, обтянутый кожей… нет, не кожей. Он ускорил шаг. Стебли начали смыкаться за его спиной, образуя плотную стену, а впереди земля внезапно оборвалась, открывая Безмолвный Улей – пещеру, чьи стены были усеяны ячейками, словно гигантские пчелиные соты. Но вместо воска они состояли из застывшей слизи, мерцающей синеватым светом. Внутри некоторых ячеек виднелись силуэты: то ли людей, то ли существ, чьи конечности были скручены неестественным узлом, рты растянуты в немом крике, глаза заменены угольными впадинами. Грак’зул приблизился к одной из ячеек. Слизь дрогнула, и лицо внутри повернулось к нему. Черные жилки поползли по поверхности, складываясь в слова на забытом языке. Орк не успел прочесть – череп в его руке внезапно вырвался на свободу, повис в воздухе и ударил лучом багрового света в стену. Сотни ячеек застонали, их содержимое начало шевелиться, вытягивая костлявые пальцы к лучу. Орк отпрянул, но было поздно. Слизь лопнула, и существа выпали наружу, обтекая его, как вода камень. Их тела были лишены костей, плоть перетекала, принимая формы то пауков, то змей, то человеческих фигур с вывернутыми суставами. Они не атаковали. Они наблюдали. Один из них, с лицом, напоминающим расплавленную маску, протянул руку к черепу. В его ладони открылся рот, полный игл.

– Ты не свой, – прошипел рот, говоря на языке кланов, но голосом, в котором смешалось сто чужих гортанных скрежетов.

Грак’зул выхватил топор, но оружие прошел сквозь существо, как сквозь дым. Череп, все еще висящий в воздухе, вспыхнул ярче, и твари отпрянули, зашипев. Их формы расплылись, превратившись в лужицы черной смолы, которые тут же втянулись обратно в ячейки. Пещера содрогнулась. Со свода посыпались осколки слизи, и Грак’зул увидел, как луч от черепа выжигает в дальней стене проход – арку, за которой виднелись Огненные Чащобы. Лес из кристаллов, растущих из земли, как копья. Их грани искрились, отражая несуществующий здесь свет, а между стволами метались тени, напоминающие детей с обугленными крыльями. Орк схватил череп, все еще излучающий жар, и шагнул в проход. В тот же миг арка схлопнулась за ним, отрезая путь назад. Кристаллы вокруг загудели, их вибрация сливалась в мелодию, от которой кровь в жилах Грак’зула вскипала. Он двинулся вперед, ломая хрупкие на вид вершины, но каждая сломанная ветвь оставляла на его коже раны, из которых сочился не кровь, а черный дым. В глубине чащобы его ждало озеро. Не из лавы – из жидкого серебра, кипящего без огня. Над поверхностью кружили те самые дети-тени, их крылья оставляли на воде рябь, складывающуюся в руны. А посреди озера возвышался остров. На нем стоял трон, сплетенный из шипов и когтей, а на троне сидела фигура в плаще из пепла. Рог завыл снова. Теперь он звучал не сзади, а спереди. Грак’зул сжал череп. Он знал, что следующий шаг будет последним. Или первым. Озеро Холодного Пламени дышало тишиной, нарушаемой лишь шелестом крыльев теней-детей. Их смех, похожий на треск ломающегося стекла, резал воздух, оставляя невидимые шрамы. Грак’зул ступил на серебряную гладь, ожидая, что жидкость обожжет плоть, но вместо этого ступни погрузились во что-то вязкое и живое. Поверхность озера не была водой – она тянулась за ним, словно паутина, цепляясь за броню, пытаясь вплести его в свою мертвую ткань. Дети-тени сомкнулись вокруг, их обугленные крылья касались его плеч, оставляя метки в виде рун, которые тут же начинали кровоточить пеплом. Один из них, с лицом, словно вырезанным из угля, прошептал:

– Он ждет. Но трон пуст для тех, кто несет ложный лик.

Грак’зул не ответил. Череп в его руке дрожал, как пойманный зверь, а руны на нем теперь светились синим – холодным, чужим, непохожим на багрянец Пепельных Пустошей. Орк двинулся вперед, разрывая серебряные нити подошвами. С каждым шагом остров становился ближе, а трон обретал детали: шипы на его спинке были не металлом, а костями, покрытыми инеем, хотя вокруг стоял невыносимый жар. Когда он достиг середины озера, жидкость закипела. Из глубины поднялись фигуры – Стражи Вечного Начала. Гиганты в доспехах из спрессованного льда и пепла, с лицами, скрытыми под шлемами в форме черепов мастодонтов. Их пустые глазницы полыхали голубым пламенем, а в руках они сжимали копья, чьи наконечники были выкованы из звездного света.

– Отдай ключ, – прогремел хор голосов, и озеро содрогнулось, выплевывая вверх капли серебра, застывавшие в воздухе кристаллами.

Грак’зул оскалился. Череп в его руке взорвался сиянием, и голос, который он слышал лишь в шепотах теней, заговорил впервые – низко, как грохот обвала:

– Они не враги. Они дверь.

Орк бросился вперед, не в сторону острова, а вниз, туда, где копья стражей касались поверхности. Ледяные клинки вонзились в серебро, и озеро раскололось, открывая туннель из черного стекла, уходящий в бездну. Дети-тени взвизгнули, рассыпаясь искрами, а стражи застыли, превратившись в статуи, покрытые паутиной трещин. Падение длилось вечность. Стенки туннеля мелькали тенями былых времен: кланы, сгорающие в пламени, боги, спящие под землей, существа с кожей из тумана, пожирающие собственные сердца. Череп в руке Грак’зула стал тяжелее горы, выворачивая суставы, но он не отпускал. Внизу забрезжил свет. Не огонь, не звездный отсвет – нечто мутное, словно свет сквозь гнилую плоть. Приземление было мягким, словно он упал на тело спящего исполина. Равнина Спящих Снов раскинулась перед ним. Бескрайнее поле, покрытое кожистыми цветами, чьи лепестки шевелились, как губы, повторяющие обрывки забытых молитв. На горизонте возвышался город – не из камня, а из плоти и костей, с башнями, скрученными в узлы, и стенами, пульсирующими в такт неведомому ритму. Воздух здесь был сладким и удушающим, как вдыхание нектара сквозь тряпку, пропитанную ядом. Череп потух. Руны исчезли, оставив лишь шершавую поверхность, напоминающую кожу. Грак’зул почувствовал, как что-то сдвигается у него за спиной. Не тени, не стражи – нечто, что существовало между ударами сердца. Он шагнул к городу, не зная, ведет ли его воля, череп или та сила, что теперь пульсировала в его жилах, замещая кровь. Город из Плоти дышал. Стены, сотканные из переплетенных сухожилий и ребер, сжимались и расширялись, как гортань спящего колосса. Башни, скрученные в узлы мышц, выделяли слизь, стекавшую по фасадам ручьями, пахнущими медью и забродившей желчью. Грак’зул шагал по мостовой, выложенной зубами, каждый из которых шептал обрывки проклятий на мертвых наречиях. Череп в его руке, теперь теплый и податливый, будто свежий трофей, пульсировал в такт шагам, словно пытался слиться с ритмом города. Кожаные цветы, росшие вдоль дороги, поворачивали «головы» следом за орком. Их лепестки, покрытые язвами, раскрывались, обнажая зубчатые рты, из которых сочилась черная смола. Она стекала в трещины между зубами-камнями, и оттуда поднимались пузыри, лопающиеся с хриплым вздохом. Грак’зул чувствовал, как смола тянется за ним, цепляясь за пятки, но каждый раз отступала, едва касаясь тени, отбрасываемой черепом. Впереди зиял проход – арка, обрамленная спинными хребтами, увенчанными черепами неведомых существ. За ней открывалась Площадь Голодных Зеркал. Здания здесь были покрыты чешуйчатыми наростами, мерцавшими тусклым блеском, а вместо окон зияли провалы, из которых свисали щупальца, облепленные глазами. Но главное – посередине площади стояли зеркала. Не стеклянные, а плотоядные: их поверхности колыхались, как воды болота, а рамы были сращены из костей, утыканных клыками. Грак’зул приблизился к первому зеркалу. Отражение моргнуло – но это был не он. Существо с кожей, покрытой трещинами, как потрескавшаяся глина, с глазами, в которых горели не звезды, а черные дыры. Оно подняло руку, и в ладони раскрылся рот, произносящий слово:

– Заменитель.

Орк ударил по зеркалу кулаком. Поверхность прогнулась, как мембрана, и из трещин брызнула желтая жидкость. Отражение засмеялось, а за ним засмеялись все зеркала на площади. Звук наполнил пространство, густой и липкий, словно кипящий деготь. Череп в руке Грак’зула вдруг забился, как птица в ловушке, и из его глазниц хлынули струйки пепла, сложившись в дорожку, ведущую к центральной башне. Он пошел, игнорируя щупальца, тянущиеся к нему из окон. Глаза на них следили, моргая асинхронно, а некоторые плакали густой слизью, пахнущей гнилыми плодами. Воздух здесь был таким плотным, что каждый вдох казался глотком железа. Башня, круглая, как зрачок, пульсировала розоватым светом. Вход в нее охраняли Безликие Певцы – существа без ртов, с лицами, гладкими, как яйца. Их пальцы, длинные и суставчатые, танцевали в воздухе, вырезая руны, которые тут же растворялись с шипением. Когда Грак’зул приблизился, они замерли, а затем, как один, повернулись к нему. На их «лицах» проступили шрамы, складывающиеся в слова:

– Он уже в тебе.