Как мне кажется, большинство известных и популярных писателей воспринимается обычными читателями скорее всего через их произведения — рассказы, повести и романы. И особенно это имеет отношение к писателям из школьной программы, тем более к писателям-классикам. Трудно воспринять обыкновенным живым человеком со всеми присущими таковому слабостями и нюансами Льва Толстого и Николая Некрасова, Николая Гоголя и Ивана Тургенева, Фёдора Достоевского и Антона Чехова. Вот даже тут, в этом тексте, написанные без отчества их имена выглядят странновато и чужеродно, так и хочется самого себя поправить и написать привычное: Лев Николаевич, Николай Алексеевич, Николай Васильевич, Иван Сергеевич, Фёдор Михайлович, Антон Павлович. И чтение сохранившихся и опубликованных писем этих людей поможет сгладить такой барьер, перешагнуть искусственную черту пьедестальности, мешающую нам узнать этих талантливых творцов ещё и просто как людей.
Восемь женских имён и фамилий, восемь корреспонденток, переписка с которыми вошла в эту книгу. С каждой из дам у Чехова были некие отношения. У одной семья Чеховых летом отдыхала в течение нескольких лет (Мария Владимировна Киселёва), с большинством других (Елена Михайловна Шаврова, Лидия Алексеевна Авилова, Татьяна Львовна Щепкина-Куперник) Чехов переписывался по литературным вопросам, ибо этих он опекал и по мере сил и возможностей помогал (рецензировал, просто советовал, помогал издаваться), кто-то был просто хорошей знакомой (Александра Александровна Хотиянцева), а другая была известной всему миру театральной актрисой (Вера Фёдоровна Комиссаржевская). И в зависимости от характера и степени этих отношений и письма к каждой корреспондентке имеют свои особенности: с кем-то он обсуждает дела писательские, кому-то пишет о самочувствии и ближайших планах, кому-то просто описывает своё бытие на тот момент, в который пишется письмо.
Однако по мере чтения этих писем перед нами постепенно всё больше открывается не Чехов — писатель и драматург, а Чехов-человек. Человек гуляющий и болеющий, отдыхающий и работающий, думающий и рассуждающий, активный и неравнодушный.
Несколько особняком стоят в книге (и, видимо, и в жизни) переписка Чехова с Ликой (Лидией Мизиновой) и конечно же с Ольгой Книппер-Чеховой.
В аннотации к книге утверждается, что АПЧ испытывал к Лике Мизиновой особенные чувства (т. е. попросту он её любил). Честно говоря, такого ощущения при чтения переписки Чехова и Лики у меня не возникло. Думаю, что интерес Чехова к Лике не был проникнут чувством настоящей большой любви. Симпатия — безусловно, возможно даже на какой-то момент времени влюблённость, но вот с любовью всё гораздо сложнее. И хотя Чехов в одном из поздних писем к Лике говорит о том, что он её «упустил», но скорее всего это просто сожаление о чём-то светлом и прошедшем, нежели о несостоявшейся любви. Однако переписка с Ликой была довольно продолжительной и после чтения её осталось светлое чувство лёгкой грусти и сожаления, что вот не срослось, не случилось, не совпало...
Переписка Чехова с Ольгой Леонардовной Книппер занимает львиный объём этого своеобразного романа в письмах. И условно эту переписку можно поделить на два периода — просто знакомство и взаимный интерес (с обращением корреспондентов друг к другу на «Вы») и затем после очередной личной встречи вдруг письма начинают идти с обращением на «ты» и с нескрываемым уже выражением чувств любви, нежности, тоски от разлуки и жажды встреч. И если в первом периоде переписки Чехов обращается к Ольге даже с некоторой робостью и почтительным уважением, то после явного сближения этих двух людей письма всё чаще и всё в большей степени носят личный и отчасти интимный характер. Оба корреспондента пишут друг другу с явной заботой и нежностью, обращаясь при этом полупридуманными ласковыми прозвищами и шутливо-ругательными словечками — моя собака, немочка, дусик, пупсик мой, радость моя, лошадка моя, милая моя конопляночка… От всего этого порой чувствуешь себя неловко, как будто присутствуешь на свидании двух близких и родных людей после их долгой разлуки и подобно тюремному надзирателю мешаешь их доверительному и любовному общению своим незримым присутствием.
Чтение писем Чехова своим адресантам и их ответных корреспонденций только ещё в большей степени убедила меня в том, что эпистолярный жанр играл в своё время чрезвычайно важную роль. И не только в коммуникации людей друг с другом. Но написание писем вручную (без помощи клавиатуры и возможности мгновенно стереть написанное и отредактировать письмо на любой его стадии) приучало людей не просто думать, но развивало способности и умение чётко формулировать свои мысли и точно передавать свои чувства. Что теперь почти полностью заменено sms-вариантами общения. Понятно, что мир изменился и неизмеримо выросли скорости обмена информацией, но всё-таки нет-нет, но при очередном вскрытии своего почтового ящика ловишь себя на сожалении, что кроме навязчивой рекламы и нескольких счетов за коммунальные услуги в ящике ничего нет...