Я люблю его за то, что он всегда может заставить меня рассмеяться.

Хиллари Родэм Клинтон о Билле Клинтоне

Я люблю ее за то, что она никогда не смиряется с поражениями.

Билл Клинтон о Хиллари Родэм Клинтон

Большой выдумщице и креативной душе, дорогой тете Тане, чьи «страшные истории» стали прологом к моему литературному творчеству, с благодарностью и любовью посвящается

* * *

– Мадам президент, до прямого эфира осталась минута! – сказал один из телевизионщиков.

Кэтрин Кросби Форрест, первая женщина-президент за всю историю США, сидевшая за столом в Овальном кабинете, посмотрела в камеру, что стояла напротив нее. Всего лишь шестьдесят секунд, и начнется прямой эфир из Белого дома. Прямой эфир, во время которого она объявит, что уходит в отставку. Часы показывали два сорок пять ночи.

Около Кэтрин возникла дама-стилист, которая в последний раз поправила ей прическу, провела по лицу пуховкой, стряхнула невидимую пыль с темно-красного брючного костюма, в который была облачена президент Соединенных Штатов.

– Благодарю вас, – сухо произнесла Кэтрин тоном, который давно стал ее фирменным знаком, и дама ретировалась.

Кэтрин посмотрела на суетившихся телевизионщиков – за время ее президентства ей четыре раза приходилось выступать в прямом эфире, обращаясь к стране и миру. Однако не думала она, что настанет момент, когда ей придется глубокой ночью сообщать Америке о своей добровольной отставке.

Еще бы, ведь если она не уйдет в отставку по собственной воле, то ей грозит процедура импичмента, так же, как и ее покойному мужу, президенту Тому Форресту. Его обвиняли в даче ложных показаний под присягой, сокрытии истины и принуждении к тому же сотрудников Белого дома. Том пытался спасти собственную репутацию и утаить от нее, тогдашней первой леди, страшную правду – он занимался сексом с практиканткой, причем не где-нибудь, а именно здесь, в Овальном кабинете (получившем после этого ироническое прозвище Оральный кабинет).

– Мадам президент, двадцать секунд до эфира! – предупредили Кэтрин, и мадам президент взглянула на экран телесуфлера, установленный около камеры. Именно там и появится текст, который ей предстоит считать, – текст, ею же и одобренный. Последний текст, который она произнесет в роли президента США.

А что будет дальше? Ведь ее обвиняют в ужасных преступлениях. Новый хозяин Белого дома, вице-президент Джеффри Гриффит, который через четверть часа будет приведен к присяге и станет первым чернокожим президентом США, не предоставит ей иммунитета по уголовным делам – значит, ее ждет судебное разбирательство...

Кэтрин посмотрела на своих бывших соратников и помощников, толпившихся в дверях. Министр юстиции, министр национальной безопасности, лидер сенатского большинства, советник по национальной безопасности, госсекретарь, министр юстиции, вице-президент.

– Пять, четыре, три, два, один... – считал вслух бородач в гавайской рубашке навыпуск, разгибая пальцы.

Он кивнул, и мадам президент, увидев красную лампочку, загоревшуюся на камере, поняла, что прямой эфир начался. Несмотря на поздний час, наверняка десятки миллионов американцев смотрят ее выступление, ведь в последние дни все ждали одного – ее неминуемой отставки.

Президент США Кэтрин Кросби Форрест произнесла:

– Дорогие сограждане, неотложные обстоятельства вынудили меня обратиться к вам, чтобы внести ясность в сложившуюся нелегкую политическую ситуацию...

Кэтрин заметила ухмылки на лицах некоторых из ее бывших приверженцев. Да, кое-кто с нетерпением ждет ее отставки, они знают, что другого выхода у нее не остается – ведь речь идет о престиже страны и интернациональной репутации.

– В силу обстоятельств я приняла нелегкое решение – сложить с себя добровольно и досрочно полномочия президента Соединенных Штатов, – стальным голосом, глядя в камеру, продолжала Кэтрин. Она подняла несколько листов бумаги и сказала: – Вы видите декрет о моей отставке. Мне остается подписать его, и я перестану быть президентом.

Кэтрин понимала, что не только десятки миллионов американцев прилипли сейчас к экранам, но и все, кто находится в Овальном кабинете, затаили дыхание. Кэтрин не торопясь взяла чернильную ручку с золотым пером, медленно открутила колпачок, еще раз пробежала глазами текст декрета, а затем, в прямом эфире, поставила под ним свою подпись...

За неделю до этого

Таня

Темный особняк в Александрии, штат Вирджиния, походил на старинный испанский галеон на дне океана – такой же неприступный и вызывающий трепет. Сравнение с древним кораблем было подходящим: как и в затонувшем галеоне, в особняке находилась чертова уйма сокровищ, и, чтобы завладеть ими, я и пожаловала на Восточное побережье.

Работать в столице и ее окрестностях мне уже доводилось, причем не раз, однако я не любила идти на дело в Вашингтоне: здесь обитают «шишки» или те, кто мнит себя таковыми, а это значило: у каждого из тех, к кому я наведывалась, имелись влиятельные друзья в полиции, Министерстве юстиции или ФБР, и всякий раз, когда хозяин или хозяйка обнаруживали пропажу своих любимых драгоценностей или раритетных картин, поднимался вселенский хай.

Но, с другой стороны, игра стоила свеч: в Вашингтоне и округе всегда можно поживиться кое-чем стоящим. А если повезет, то и без большого скандала обойдется – некоторые из людишек, проживающих в особняках, походящих на затонувшие галеоны, преступают закон, чтобы набить свои сейфы, и после потери их содержимого далеко не всегда сообщают об этом в полицию. Главное в моей профессии – верно выбрать жертву!

Я затормозила, спрыгнула с сиденья и прислонила свой спортивный велосипед к стволу мощного вяза. Я уже давно взяла за привычку прибывать на место преступления не на автомобиле, а именно на нем – привлекает меньше внимания, к тому же никто и представить себе не в состоянии, что в заплечном мешке велосипедистки может находиться многомиллионное сокровище.

Июльская ночь выдалась на редкость прохладной – что ж вы хотите, все-таки Восточное побережье. Хотя всего неделю назад Вашингтон и окрестности походили на раскаленное пекло, столбик термометра зашкаливало, и все только и говорили о том, что аномальная жара – прямое следствие изменения климата. Еще год назад ни газеты, ни телевизионные программы не стали бы так громогласно заявлять об этом – еще бы, предыдущий президент (теперь безвылазно проживающий на своем техасском ранчо) открыто заявлял, что никакого изменения климата не существует, и высмеивал всех, кто пытался отстаивать другую точку зрения. Но времена изменились, его президентский срок закончился, и в Белый дом, впервые за всю историю Соединенных Штатов, въехала женщина – в роли полновластной хозяйки. Да, не скрою, я тоже голосовала за сенатора Кэтрин Кросби Форрест и льщу себя надеждой, что именно мой голос помог ей одержать нелегкую победу на первичных выборах над внутрипартийным конкурентом, чернокожим сенатором Джеффри Гриффитом, ставшим в итоге ее заместителем, а затем и над соперником-республиканцем и войти в историю США как первая женщина-президент.

Однако если я и думала о мадам президентше в тот беззвездный вечер (тучи закрыли звезды и луну, что было мне только на руку), то исключительно по той причине, что человек, в чей особняк я намеревалась наведаться, написал книгу о ее покойном супруге, тоже бывшем американским президентом.

Вообще-то я всегда голосовала за демократов и вместе с другими недовольными политикой предыдущего президента, затворившегося теперь в Техасе, заявляла, что негоже нашей свободной стране дозволять появление политических династий: сын стал президентом, как и отец. Но в этом-то и заключалась невозможность критики: нынешняя президентша пошла по стопам своего мужа и, сотворив невозможное, въехала снова в Белый дом, только уже на правах не первой леди, а самой могущественной женщины в мире. Гораздо более могущественной, чем многие из могущественных мужчин...

Ах да, касательно президента Тома Форреста... Трагедия поистине шекспировского размаха! Кто бы мог подумать, что его президентство, в целом не столь уж и плохое, хоть и далеко не самое удачное, закончится таким вот образом – смертью от пули из пистолета сумасшедшего убийцы. Но гибель позволила ему в течение считаных часов из разряда лжецов и юбочников перейти в разряд героев – почти завидная судьба, если учесть, что президент Форрест все время подавал себя как нового Джона Кеннеди и любил упоминать о том, что в возрасте шестнадцати лет удостоился чести быть принятым в числе прочих в Белом доме, где Кеннеди пожал ему руку. Что же, Форреста и Кеннеди объединяло не только стремление к тому, чтобы произвести переворот в международной политике, и даже не то, что они оба, мягко говоря, не были верны своим супругам, но и, увы, то, что и один, и другой стали жертвами убийц.

Вот именно об этом, об убийстве президента Тома Форреста, и написал книгу, ставшую международным бестселлером, тот человек, особняк которого я желала облегчить от излишнего количества драгоценностей и денег. Сей опус магнус под названием «Падение Камелота» (даже в самом названии прослеживается намек на Кеннеди) имеется в моей домашней библиотеке, и я уже прочитала его не менее пяти раз. Да, по всей видимости, автор прав, так оно и было: президента Форреста, как и президента Кеннеди, убил вовсе не умалишенный одиночка, а оба они стали жертвами разветвленного заговора, корни которого уходят в спецслужбы и реакционные круги.

Честно говоря, изучив книгу, я и обратила особое внимание на автора восьмисотстраничного труда. Впрочем, кто ж не знает Филиппа Карлайла! Он – самый известный журналист Америки и, что немаловажно для меня, без сомнения. самый богатый. О чем имелось упоминание на обложке – все свои миллионы он заработал честным путем, так что имел полное право громогласно заявлять об этом. Звезда Карлайла взошла еще во время Уотергейтского скандала, к обнародованию шокирующих подробностей которого он имел прямое отношение. И с те пор пошло-поехало: его специализацией стало разоблачение небывалых тайн и страшных секретов. Он был автором еженедельной колонки в «Нью-Йорк таймс», а кроме того, с завидной регулярностью выкидывал на рынок одну за другой новую книгу-разоблачение, которая тотчас возглавляла списки бестселлеров, увеличивая и без того колоссальное состояние Карлайла. Последнее его произведение было посвящено шахер-махерам бывшего президента, начавшего войну в Ираке, причем вовсе не для установления демократического режима в Багдаде, как доказал Карлайл, а для того, чтобы помочь своим дружкам из неоконсервативных кругов прибрать к рукам контроль над тамошними нефтяными скважинами. Но лучшей книгой Карлайла я (как и почти все) считаю книгу «Падение Камелота», суммарный тираж которой по всему миру перевалил за сорок миллионов экземпляров.

Вот именно это – бешеные тиражи и, соответственно, наличие в особняке драгоценностей и денег – и привело меня к особняку мистера Филиппа Карлайла. Не стану скрывать: мне будет лестно совершить подобное ограбление – в конце концов, он один из тех людей, которыми я восхищаюсь. Я внимательно изучила информацию в Интернете касательно великого разоблачителя сильных мира сего, однако уделяла особое внимание не столько самому Карлайлу, сухопарому, жилистому старику с длинными седыми волосами, сколько его супруге, кажется, пятой по счету.

Она – мексиканка по происхождению и, помимо всего прочего, на тридцать четыре года моложе своего благоверного. Карлайл без ума от своей жены и заваливает ее побрякушками: он, мультимиллионер, может себе это позволить. Прочесывая Интернет, я наткнулась на интервью с супругой Карлайла (кажется, ее зовут Джинджер), в котором она рассказывала о своей коллекции драгоценностей и скрупулезно перечисляла все подарки богатого муженька. Я не меньше двух дюжин раз перечитала этот список, каждое слово в котором вызывало сладостную истому в моей груди. Тогда я и решила, что не будет зазорным наведаться к Карлайлам и изъять упомянутые драгоценности. Ну, или хотя бы некоторую их часть.

Совесть меня мучить не будет, я ведь занимаюсь воровским промыслом уже давно, да и урона знаменитому инвестигативному журналисту и его пятой жене я не нанесу – все побрякушки застрахованы, а престарелый супруг наверняка в течение полугода купит своей киске Джинджер новые цацки, еще краше прежних, – гонораров за его бестселлеры, думается, с лихвой хватит.

Три недели назад я уже побывала в особняке мистера Карлайла, только тогда он был расцвечен огнями и открыт для гостей. Разумеется, только для избранных, к числу которых я, конечно же, не принадлежала. Облаченная в форму официантки, я усердно трудилась, таская тяжелые подносы, а заодно запоминая планировку дома и вынюхивая важные для предстоящего ограбления детали. Официантов было много, я изменила внешность, и, когда полиция приступит к расследованию ограбления, которое я намереваюсь совершить сегодня ночью, никто не сможет выйти на меня через фирму, порекомендовавшую Карлайлу мое ничтожество в качестве официантки. Ведь рекомендовали не меня, а особу, документы которой я украла еще лет пять назад, так что здесь все чисто, комар носу не подточит.

Мистер Карлайл оказался игривым малым, даром что ему под семьдесят. Он похлопал меня по ягодицам, когда я проносила мимо него поднос, уставленный фужерами с шампанским, а потом, столкнувшись со мной в коридоре (я как раз внимательнейшим образом изучала систему сигнализации), приобнял меня и промурлыкал:

– Ну что, красотка, тебе у меня нравится?

Я понимала, чего он добивается, однако сексуальные утехи со знаменитым журналистом-писателем не входили в мои планы, поэтому дала старичку понять, что его внимание мне лестно, однако я не собираюсь становиться его любовницей. Карлайл оставил меня в покое, переключившись на другую официантку, и я смогла завершить инспекцию великолепного особняка.

В тот вечер я узнала все, что мне требуется, даже побывала в кабинете хозяина, где смогла в течение нескольких минут изучить сейф. Правда, потом в кабинете возник сам Карлайл вместе с рыжеволосой официанткой, и мне пришлось ретироваться на карачках. Но могла бы, собственно, и не прятаться, они меня все равно бы не заметили, поскольку были увлечены друг другом до чрезвычайности.

Оставалось только подождать, когда хозяева покинут особняк, и я знала, что рано или поздно этот момент наступит. Лето в Вашингтоне – пора затишья, политическая и финансовая элита уезжает на отдых куда-нибудь подальше. Филипп Карлайл сам сообщил в своей колонке (которую я каждый раз читаю с большим удовольствием), что уходит в отпуск на две недели и уезжает в Европу, где хочет собрать материал о госпоже президенте Кэтрин Кросби Форрест (та в свое время жила и училась во Франции и Германии).

Я думала, что Джинджер отправится в Старый Свет вместе с супругом, но ошиблась: она осталась в Штатах, но тоже покинула Вашингтон, направившись в Лос-Анджелес, где у Карлайлов имеется вилла. Без особых усилий мне удалось узнать, что ближайшие полторы недели особняк в Александрии будет стоять пустым, а значит, я спокойно смогу привести в исполнение свой план.

...Итак, прислонив велосипед к могучему стволу вяза, я вытащила из заплечного мешка крошечный прибор, похожий на бинокль, но являющийся прибором ночного видения, и закрепила его на голове. Изучив обстановку, я пришла к выводу, что особняк в самом деле необитаем и никого поблизости нет. Полиция совершает объезд каждый час – я видела автомобиль из зарослей, в которых притаилась на подъезде к особняку Филиппа Карлайла. Наверняка бы полицейские очень удивились, заметив одинокую фигуру на велосипеде, ведь обитатели этого квартала разъезжают на европейских машинах ручной сборки, да и то по большей части возит их шофер.

В моем распоряжении пятьдесят две минуты – когда полицейский автомобиль в следующий раз появится около ворот особняка мистера Карлайла, я буду уже далеко. Вместе с драгоценностями милой Джинджер.

Я закрыла глаза, набрала в легкие воздуха и на мгновение представила, что нахожусь далеко отсюда, в поле, среди одуванчиков. Напряжение как рукой сняло, и я почувствовала, что готова отправиться на дело. Но какое-то странное предчувствие не давало мне покоя. Погруженный в темноту особняк выглядел не то чтобы зловеще, но как-то неприветливо. Можно, конечно, смеяться над подобными суевериями, но у меня имеются свои приметы. Кстати, говорят, регбисты или игроки в американский футбол тоже соблюдают массу примет, например, во время удачной серии игр надевают одни и те же носки или кладут под пятку серебряный доллар, чтобы не спугнуть удачу. Ну, носки я предпочитаю всегда чистые, и серебряный доллар в туфле только мешал бы ходьбе, однако у меня имеются собственные примочки. Сегодня на небе тучи, и я всегда считала пасмурную погоду благоприятным знаком, однако, с другой стороны, за завтраком я разбила тарелку, что, несомненно, плохо. Но самое важное – аура дома. А она казалась мне плохой. Даже очень плохой.

Не стоит смеяться над моими ощущениями и называть их нелепицей и чушью. Когда-то я тоже так думала, но один мудрый человек, выходец с Востока, научил меня вслушиваться в душу дома, куда ты собираешься забраться. Ведь любой особняк или квартира обладают характером и аурой – у одних она хорошая, а у других – дурная. В последнем случае это значит, что дом может помешать твоим замыслам – ты заблудишься, случайно приведешь в действие сигнализацию, или, еще хуже, дверь комнаты-сейфа вдруг захлопнется, и ты окажешься в мышеловке.

Что самое странное, когда я была первый раз в особняке, то не почувствовала этой враждебности, которой сейчас так и лучился похожий на затонувший испанский галеон дом журналиста Карлайла. Такая резкая перемена могла означать только одно – дом предупреждает меня: сегодня в нем что-то случится, и это что-то будет весьма неблагоприятным, а значит, я должна отказаться от своих планов.

Пара минут ушла на принятие решения. Возможно, как сказал бы мой сенсей, то, что я принимаю за враждебную ауру дома, в действительности является отражением моих собственных страхов. Не исключено, что из дома исходит злая энергия, оставшаяся после ссоры хозяина с хозяйкой, или я ощутила сейчас реликтовое излучение прошлых десятилетий – особняк, как мне было известно, был построен в конце девятнадцатого века, сменил нескольких хозяев, а в сороковые годы здесь произошло кровавое убийство какой-то голливудской знаменитости, до сих пор так и не раскрытое. Любое зло можно перехитрить и нейтрализовать, и мне ли отказываться от подобной возможности!

Да, так и есть, успокаивала я себя, просто я почувствовала голоса прошлого. Однако с настоящим это никак не связано, и я могу наконец-то приступить к тому, ради чего прибыла сюда, – к ограблению.

Перебравшись через высоченный забор, я двинулась к особняку. Мистер Карлайл отличался некоторой самонадеянностью, поэтому камер слежения и датчиков перемещения у себя в особняке не установил, что было мне на руку – иначе бы пришлось потерять некоторое время на то, чтобы вывести их из строя.