"Так говорите и так поступайте, как имеющие быть судимы по закону свободы"
(Иак.2:12)
В Священном Писании можно повстречать удивительный оксюморон: "закон свободы". Парадокс этого несовместимого явления мы проанализируем в данной главе. Мы обозначим грани любви к себе, переходя которые человек теряет едва уловимое равновесие благочестивой жизни. Основу сбалансированного подхода для понимания благочестивой любви к себе мы будем искать в моральном законе, с его ответственностью и свободой, окрылённой благодатью. Закон и свобода – эти два крыла истинной любви, которые нас смогут вознести к созерцанию красоты духовной высоты.
Когда я первый раз в своей жизни посетил святую гору Афон, я в духовно-романтическом порыве спросил, в чём смысл жизни и как спастись у старца о. Николая Генералова, который там прослужил на тот момент уже 40 лет. Я ожидал очень пространной инструкции, которую планировал свято воплотить в свою жизнь. И услышал ответ, который меня как молния поразил до глубины души. "Живи, как хочешь" – сказал он. Много лет я несу это наставление в своём сердце, и одна из причин написания этой книги – посеянное старцем зерно любви. Но только ли он так учил?
В рассуждениях на Послание Иоанна к Парфянам38 блаженный Августин предлагает нам рассмотреть, как наши намерения влияют на ценность поступков, и какая роль в наших намерениях отведена свободе и любви. Давайте внимательно вникнем в суть.
"Бог есть любовь. Любовь Божия к нам открылась в том, что Бог послал в мир Единородного Сына Своего, чтобы мы получили жизнь через Него" (1Ин.4:8-9). А в другом месте Господь сказал: "Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих" (Ин.15:13). И в этом доказана любовь Христа к нам, что Он умер за нас. Святой Августин спрашивает, в чём доказана была любовь Отца к нам? В том, что Он Сына Своего послал умереть за нас? Так и апостол Павел говорит: "Тот, Который Сына Своего не пощадил, но предал Его за всех нас, как с Ним не дарует нам и всего?" (Рим.8:32).
"Вот предал Христа Отец, предал Его и Иуда – не кажутся ли эти действия как бы подобными? Иуда – предатель, так что же, и Бог Отец предатель? "Ни в коей мере", – говоришь ты. Не я говорю, а Апостол говорит: Тот, Который Сына Своего не пощадил, но предал Его за всех нас. И Отец предал Его, и Сам Он предал Себя. Тот же Апостол говорит: Который возлюбил меня и предал Себя Самого за меня (см. Гал.2:20). Если Отец предал Сына, и Сын Самого Себя предал, то что же сделал Иуда? Отец предал, Сын предал, Иуда предал – действие было одно и то же. Но в чём различие между Отцом, предающим Сына, Сыном, предающим Себя, и Иудой, предающим своего Учителя? – В том, что Отец и Сын сделали это из любви, а Иуда сделал это из предательства" 39.
Далее блаженный Августин делает вывод, что надо принимать во внимание не то, что человек делает, но с каким намерением и волей он это делает. Казалось бы, Бог Отец и Иуда делают одно и то же, но Отца мы прославляем, а от Иуды отвращаемся. Благословляем любовь, а от беззакония отрекаемся. Насколько благодарен род человеческий тому, что Христос был предан на смерть, но Иуда об этом явно не помышлял. Бог заботился о нашем спасении, которым мы избавлены от греха. Иуда же помышлял о цене, за которую продал Господа. Итак, разница намерений придаёт разную цену и поступкам. И хотя поступок, по-видимому, одинаковый, однако если измерить его разными намерениями, найдём, что одно заслуживает любви, другое – осуждения, одно – прославления, другое – отвращения. Только любовь показывает настоящую разницу между поступками людей.
Это было сказано об одинаковых поступках. Если же говорить о поступках различных, то мы найдём, что одного человека любовь заставляет быть жестоким, а другого беззаконие – ласковым. Отец наказывает ребёнка, а вербовщик проституток может быть ласков с ними. Если предложить две вещи: наказание и ласку, кто не выберет ласку и не станет избегать наказания? Если посмотришь на личность действующего, то любовь наказывает, беззаконие ласкает. Смотрите, что получается: людские дела можно судить по тому, происходят ли они из любви. Много можно увидеть такого, что на вид хорошо, но не происходит от любви.
Поэтому блаженный Августин даёт нам своё знаменитое краткое наставление:
"Люби – и делай, что хочешь. Молчишь ли ты – молчи по любви, вопиешь ли – вопи по любви; если наказываешь – наказывай по любви, если щадишь – щади по любви. Пусть будет внутри корень любви – от этого корня не может произойти ничего злого" 40.
Однако, хотя мотив любви был необходимым условием хорошего действия, св. Августин никогда не считал его достаточным. "Люби и делай, как хочешь" не означало, что любое действие могло быть хорошим, поскольку определённые действия могли быть противны природе человека. Он, вероятно, сказал бы, что тот, кто искренне мотивирован любовью, не захочет делать то, что так запрещено41. Но мне очень часто не хочется совершать хорошие поступки, а вместе с тем, любить хочется. Почему так?
Митрополит Антоний Сурожский, изъясняя заповедь "люби ближнего, как самого себя", раскрывает глубокий смысл понимания своей личности, которая в себе скрывает и тёмную и светлую сторону. И исходя из такого понимания он пытается сформулировать принцип благочестивой любви к себе:
"Любить себя" не значит исполнять или потакать всему, что только "хочется": мне хочется лёгкой жизни, удовольствий, хочется того или другого. Это самое поверхностное "Я". А полюби того глубинного человека, который есть икона Христа, образ. В тебе живёт образ Христов – так его полюби и его защити от того поверхностного, жадного, мелкого человека, которым ты являешься на другой плоскости. Полюби вот этого человека. И когда ты его полюбишь, когда для тебя эта икона станет драгоценнейшей, тогда ты сможешь, с одной стороны, с глубокой болью обнаружить, как некоторые свойства или черты твоей личности эту икону уродуют, портят, оскверняют. И с другой стороны, поняв это, ты сможешь смотреть на других людей совершенно другими глазами. Ты увидишь в них две вещи сразу: и икону, и раненность этой иконы, тогда как мы, большей частью, видим только изуродованность и забываем, что за ней – икона. И к этой иконе мы должны относиться бережно, с такой любовью, так нежно и благоговейно, именно потому, что она осквернена, и испорчена, и ранена; это одно"42.
Аристотель ещё ранее заметил эту особенность нашего устроения и назвал страстные порывы низшей частью души, а благочестивые – высшей43. В своей книге "Этика" он утверждает, что влечение к прекрасному, соединённое с рассуждением – это и есть добродетель, и такое стремление достойное похвалы. По Аристотелю добродетельный человек больше всего наслаждается практикой рационального различения и выбора добра и зла, и поэтому в нем гармонично сочетаются разум и страсть. Счастьем же Аристотель называет деятельность сообразно добродетели. Он говорит: "Поскольку высшее благо – это счастье, и оно – цель, а совершенная цель – в деятельности, то, живя добродетельно, мы можем быть счастливы и обладать высшим благом"44.
Но далее Аристотель замечает, поскольку счастье – это совершенное благо и цель, оно будет уделом совершенного, не ребёнка, а взрослого человека, который достиг совершенства в познании. Ведь счастье – это не просто знание того, как хорошо жить, а в первую очередь – деятельность сообразно добродетели. И мы не согласимся назвать счастливым человека, проспавшего всю жизнь – именно потому, что в этом случае он живёт, но не живёт сообразно добродетели, т. е. не действует.
Из такого понимания следует, что "дети умом" нуждаются в законе:
"Всякий, питаемый молоком, несведущ в слове правды, потому что он младенец; твёрдая же пища свойственна совершенным, у которых чувства навыком приучены к различению добра и зла" (Евр.5:13-14).
Доводы и обучение не на всех имеют силу, но необходимо, чтобы душа человека заранее была подготовлена привычкой наслаждаться благом и ненавидеть неразумные порывы. Человек, живущий страстями, вряд ли станет выслушивать доводы, удерживающие его от греховного разрушительного наслаждения, и даже не поймёт их. Ведь страсть повинуется не доводам, а только силе, говорит Аристотель. Поэтому необходимо, чтобы заранее был воспитан характер, родственный добродетели, любящий прекрасное и ненавидящий злое.
"Трудная вещь – в молодости получить правильное воспитание, ведущее к добродетели, если не живёшь в соответственных законах: ибо для большинства людей неприятно жить благоразумно и воздержанно, в особенности же для молодых; поэтому-то телесное воспитание и занятия должны быть определены законами: что привычно, то перестаёт быть неприятным. Но может быть недостаточно правильного воспитания и заботы в одной только молодости, а возмужав, мы должны заботиться о том же и привыкать к тому же, так что и относительно этого мы нуждаемся в законах и вообще относительно всей жизни, ибо большинство повинуется скорее необходимости, чем разуму, и скорее наказаниям, чем прекрасному"45.
Наиболее подвержены греху люди, желающие избавиться от любых ограничений. То есть, они не хотели бы никогда и ни при каких обстоятельствах чувствовать дискомфорт или прилагать усилия для того, чтобы вписывать свои потребности и инстинкты в рамки каких-либо правил. Они очень сильно радуются, когда им удаётся обойти какие-либо человеческие нормы, обмануть правила или законы и избежать преследования или наказания. И думают, что это потому, что они такие умные. Однако, это не ум. Это самая настоящая глупость.
Ограничения или закон – это не человеческая выдумка, а Богом данная закономерность, заповедь. Если перевести на человеческий уровень – ограничения рано или поздно всё равно настигают. Здоровый организм чувствует насыщение и останавливается. Нездоровый не чувствует и потому рано или поздно разрушается сам или разрушает ту самую среду, которая его питает.
Человек, желающий избавиться от всех заповедей или ограничений – глуп, поскольку не осознает, что, безгранично употребляя окружающую среду, он выжигает те самые ресурсы, которые его питают. Радость от безнаказанности взращивает в нем ещё большую слепоту и ограниченность, поскольку ему ещё больше кажется, что границ не существует, и что он горделиво всемогущ. Пока он не столкнётся с регулирующими силами, которые намного больше и могущественнее его самого. Это происходит с каждым.
Человек разумный принимает ограничения и обучается благодаря им создавать и творить в сотрудничестве с Богом. Самонадеянный горделивый глупец просто расточает самого себя и мир, приходя к концу полностью обнищавшим и отвергнутым в лучшем случае. В худшем – погибает.
Христианин, у которого чувства, как сказано в Писании, "навыком приучены к различению добра и зла", будет повиноваться разуму, между тем как страстный человек, стремящийся к наслаждению, может по словам Аристотеля быть удерживаем лишь страданием, подобно животному, несущему ярмо. Более того, философ говорит, что "разумный человек не может быть невоздержным"46.
Подобным образом рассуждает и апостол Павел. Поначалу он говорит так: "по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих" (Рим.7:22-23). Апостол освобождает от обвинения существо души и плоти человеческой, толкует Иоанн Златоуст47, всю же ответственность переносит на порочную деятельность. Т.е. ответственность лежит в воле человека: если человек не хочет зла, то душа свободна, а если он не делает зла, то и тело свободно. Далее Златоуст поясняет, что душа, тело и воля в сущности не одно и то же. Душа и тело – творения Божии, а воля есть движение, рождающееся из нас самих, которое мы направляем, куда хотим. Воля сама в себе есть природная способность, данная от Бога. Но та же воля есть нечто и наше собственное и зависит, как говорит и Аристотель, от нашего разума. "Помышления плотские суть смерть, а помышления духовные – жизнь и мир… А если Христос в вас, то тело мертво для греха, но дух жив для праведности" (Рим.8:6,10). Таким образом апостол Павел подтверждает мысль Аристотеля о невозможности невоздержания для того, чей ум помышляет духовно, благочестиво любя себя. Помышления духовные открывают нам новый закон Духа. "Потому что закон духа жизни во Христе Иисусе освободил меня от закона греха и смерти" (Рим.8:2). Хотя апостол немного ранее закон Моисеев называл духовным (Рим.7:14)48, но здесь он говорит уже о законе Духа. Златоуст49 показывает, что отличие этих законов большое и бесконечное, т.к. один закон дан Духом, а второй даёт Самого Духа Святого. Потому апостол и называет его также законом жизни в противоположность закону греха, а не закону Моисея. Благодать Духа, умертвившая грех, и делает борьбу лёгкой для нас.
Когда благодать пережита таким образом, тогда закон перестаёт быть законом, так как человеку не нужно бороться, чтобы сделать то, что требует закон. Но когда благодать теряется, закон приобретает свой повелительный характер. Закон показывает отделение человека от исконно благой своей природы, созданной Богом, и бессилие человека самому преодолеть это отделение. Поскольку человек болезненно осознает, что он не тот, кем должен быть, и неспособен стать им, закон порождает беспокойство, вину и отчаяние. Христианское благовестие – это свидетельство о принятии благодати и о принятии Богом тебя самого. Было уже сказано о темной и светлой стороне каждого человека, о высшей и низшей душе, о разумном влечении и о чувственном, о помышлениях плотских и духовных. И мы говорили о том, что всё то, что есть благое в нашем влечении – это и является основой благочестивой любви к себе. Но теперь мы можем сказать, что всё это наше естество в его единстве Бог принимает, как одно целое.
Это означает, что благочестивая любовь к себе не про то, чтобы выглядеть нравственно порядочным человеком. Мы должны отказаться от своей внешней моральной добродетели как от орудия самооправдания, как от источника самоуспокоенности или лени, как от жезла, которым можно бить себя. Мы можем пойти дальше и сказать про неуместность внешнего показного благочестия. На это есть как минимум две причины.
Во-первых, наши моральные поступки не заслуживают и не зарабатывают спасения. Они не являются заслугами перед Богом, но имеют значение. Нельзя заставить Бога больше любить тебя. Но благочестиво любя себя, можно стать ближе к Богу. Посредством добрых дел мы стремимся к реальным благам, к самим себе, друг к другу, к Богу.
Во-вторых, наши морально-похвальные поступки не имеют значения из-за соизмеримости любви к себе и любви к Богу. Благочестивая любовь к себе выражается в глубоко близких, особых и личных отношениях с Богом. Это означает, что суждения, которые составляют основу традиционного христианского благочестия, неполны, когда они изолированы от истории этих отношений любви и от конкретного человека. То, что происходит между Богом и человеком, может пробудить понимание и любовь к закону:
"Как сладки гортани моей слова Твои! Лучше мёда устам моим. Повелениями Твоими я вразумлён; потому ненавижу всякий путь лжи" (Пс.118:103-104).
Человека привлекает добро, которое является целью благочестия. Желаемое добро превосходит внешнее благочестие, как стадию поиска добра. Внешние правила благочестивого или морального поведения преследуют сверхморальную цель – участие в божественном. Закон, понимаемый как требование изменить самих себя, не может нас мотивировать. Но закон, понимаемый как наша природа, является влечением любви, к которой мы стремимся. Это стремление к воссоединению – дар, благодать, потому что это наше стремление к Богу, данное нам Богом. Благочестивый поступок является не только актом послушания вечному закону, человеческому или божественному. Это ещё и внутренний закон нашего истинного существа, нашей созданной Богом природы, который требует, чтобы мы осуществили то, что из него следует. Неблагочестивое действие – это не столько нарушение одной или нескольких точно сформулированных заповедей, сколько действие, которое противоречит раскрытию талантов человека и ведёт к распаду.
Благодатное целомудрие или целостность объединяет в себе веру и дела. Она направлена на то, чтобы человек научился благочестиво любить себя. Эта целостность, устраняющая разрыв между разумом и природой человека, возможна, когда человек не подавляет существенную часть своей личности, а наоборот, развивает её в направлении добродетели. Такое сочетание мудрости и добродетели делает возможной творческую и благодатную свободу во Христе. Только приобретая в себе эту свободу, христианин может развиваться, реализовывать себя, умножая свои таланты. Важно заметить, что свобода у человека проявляется, как спонтанная активность, а не как принуждение. Это результат того, что через самопознание человек возвращается к своей Богом созданной природе и в сотрудничестве с благодатью Бога творит спонтанно нечто новое. Мы помним, что любить заставить невозможно, и заповедь Господня о любви не говорит нам о том, что ты обязан любить, но предлагает такую возможность. Если ты хочешь, ты можешь любить.
Небольшой и несовершенный, но всё же пример спонтанности – это дети. Ведь и Христос нам ставит детей в пример50. Они способны чувствовать и думать на самом деле по-своему, эта непосредственность выражается в том, что они говорят, и в том, как себя ведут. Я уверен, что та привлекательность, какую имеют дети для большинства взрослых, объясняется именно спонтанностью детей. Непосредственность глубоко трогает каждого человека, если он ещё не настолько мёртв, что уже не способен ощутить её. В сущности, нет ничего привлекательнее и убедительнее спонтанности, кто бы её ни проявлял: ребёнок или любой другой человек.
И самая главная черта спонтанности51 – это проявление любви. Неспособность действовать спонтанно, выражать свои подлинные мысли и чувства, и вытекающая из этого необходимость выступать перед другими и перед самим собой в какой-то роли – под фарисейской маской – это источник чувства слабости и неполноценности. Сознаем мы это или нет, но мы ничего так не стыдимся, как отказа от себя, а наивысшее достоинство, наивысшее счастье испытываем тогда, когда думаем, говорим и чувствуем подлинно самостоятельно.
В заключение, в данной главе нужно сказать, что в Церкви необходимо одинаково почитать закон и свободу, уважать консервативные правила и поощрять творческое новаторство. Церковь находится, в совокупности, в стадии роста. В ней есть духовные младенцы и взрослые, и каждому здесь есть место. Поэтому и существует, и действует оксюморон в церкви – закон свободы. Это как альфа и омега, начало и конец, и каждый из нас где-то в пути. Или на пути к благочестивой любви к себе.
В следующей главе мы как раз рассмотрим, какой отказ от себя является созидательным для нашей личности, а какой разрушает нас. В третьей же части данной книги мы продолжим наше рассуждение о свободе и покажем, как оно влияет на самореализацию тех наших талантов, которые нам вверил Господь, ожидая их умножения.
О проекте
О подписке