© Интернациональный Союз писателей, 2022

Предисловие

Мастерство настоящего гения многогранно и многообразно, а его глубина неисчерпаема.

Одним из великих писателей, создавших русскую литературу, стал Николай Васильевич Гоголь. Он как никто иной умел весело смеяться над странностями человеческой жизни, удивлять яркими фантасмагориями и поражать сатирой пороки общества, высвечивая мельчайшие детали. И в то же время Гоголь создавал масштабные картины, обращаясь к истории в «Тарасе Бульбе» и к современности в «Мертвых душах». Последнее произведение он назвал поэмой, отсылая не только и не столько к современной ему лирике, сколько к эпическим повествованиям Античности.

Памяти великого юмориста и мудреца посвящается данное издание. В нём объединены очень разные авторы, у каждого из которых свой неповторимый талант.

Константин Джагарьянц – ветеран Великой Отечественной войны, который представляет на суд читателя свои воспоминания. Ему есть что рассказать – и не только о сражениях, но и о периодах затишья, когда можно вглядеться в незнакомую, иную жизнь; о солдатской и морской дружбе, которой не страшен ни обстрел, ни языковой барьер. Многих из тех, о ком пишет Джагарьянц, уже, по всей вероятности, нет в живых. Его повествование – дань памяти тем, кто дорог.

Александр Горностаев начал свой творческий путь в советское время – в основном как поэт. В данном издании представлена его проза, рассказы различного направления. Печальные и даже страшные картины недавней жизни тревожат читателя, но начинается новый рассказ – и вот уже автор с иронической улыбкой рассказывает некую забавную историю… которая, впрочем, забавна только на первый взгляд, а при внимательном рассмотрении даёт повод для серьёзных размышлений.

Олег Штельман в своих стихах и прозе не просто творит – он проповедует словом, обращаясь к вечности и святым христианским истинам. Героями его произведений становятся Ной и Христос, святые древности и близкого к нам времени, а ещё просто люди, которым приоткрылась сокровенная истина Божьей мудрости, и даже животные, ибо, как сказал царь Давид, «всякое дыхание хвалит Господа».

Так что с этой антологией можно и поразмышлять, и улыбнуться, и поразмышлять с улыбкой.

Приятного чтения!

Александр Горностаев

Окончил два высших учебных заведения в Саратове. В конце восьмидесятых – начале девяностых активно публиковался в различных областных и городских изданиях Саратова и Тулы.

Стихи звучали на радио, были выступления по областному телевидению. Публиковался в журналах «Волга XXI век», «Сура», «Современник», в альманахах и сборниках, в периодике…

В 2002 году издал книгу «Галактик вьюга». В 2018 году после долгого перерыва в творчестве появилась вторая моя книга «Подсолнухи». В неё вошёл цикл новых стихотворений и наработки предыдущих лет.

Обобщая изложенное, хочется всё-таки сказать, что какие-либо жизненные вехи и этапы слабо характеризуют человека как творческую личность. Где он родился, как жил – всё это отражается на его творчестве, но совершенно непредсказуемо.

И со временем я только больше убеждаюсь в высказанной ранее мысли, что мало чего сообщают истинно значимого о писателе его годы жизни, время учёбы, работы и прочие реалии обыденности, в которых жил человек. И говорить о них, акцентируясь на подробностях, в контексте представления автора нет смысла, пока жизненному и творческому пути человека не видно конца.

Но добавлю ещё: третья книга, вышедшая в 2019 году, называется «Третье небо». Четвертая – «Стихопроза и Прозостишия». Год выпуска – 2021.

Готовы к изданию ещё три. И ещё две – на подходе (дорабатываются). Издаю за свой счёт и за счёт своих друзей.

У колодца в воду смотрит солнце

Испытание жестокостью

Дворяжкин был охотником. Настоящим. Ходил с ружьём, добывал зайцев, уток, ондатр… А бывало даже, подстрелит по зиме какую-нибудь лису на шапку. Сам в лисьей шапке и ходил в холодную пору. И был он в деревне кумиром у ребят. Рассказывал иногда, возвращаясь с охоты, где-нибудь на краю огородов собравшейся ребятне о своих подвигах.

Разведут костёр вечером где-то у реки пацаны и слушают охотничьи рассказы. Байки эти, в которых, может быть, и правды не было, нравились ребятне. Два Сашки, жившие друг с другом по соседству, часто присутствовали на таких сборищах. Их всё, что касалось охоты, очень увлекало. Дворяжкин даже дал пару раз стрельнуть мальцам из своего ружья дробью. Поставил вдалеке на палки консервные банки, и пальнули по очереди двое мечтателей, будущих охотников, впервые в жизни из настоящего ружья. Банки – как решето. Масса впечатлений.

Тринадцатилетний Шурка тоже мечтал походить на охоту. Зимой, например, на лыжах, в унтах, в тёплом овчинном полушубке, как Дворяжкин. Ему казалось всё это классным, незаурядным, вызывающим восхищение. Таким мужественным выглядел он в своих мечтаниях об охоте… И возраст его как раз подходил к тому периоду, когда очень хотелось выглядеть взрослым, а что для этого надо делать и как в своей взрослости убедить других, представлялось туманным. И прежде всего периодически требовалось доказать себе, что ты не лыком шит. Какой бы случай ни подвернулся, но делалось в этом возрасте всё для того, чтобы доказать свою значительность…

Пришёл к Шурке Сашка (так различались по именам) с новостями: сегодня, мол, много бродячих собак развелось, проходу не дают жителям.

– Вчера, – говорил Сашка, – Дворяжкин двух бродячих собак застрелил. А чё?.. Правильно сделал. Помнишь, как они твою младшую сестру чуть не искусали? Бежала от них, плакала.

– Да помню я, – ответил Шурка, – я их дубиной тогда разгонял.

– Слушай, – предложил Сашка, – пойдём, забьём их камнями. Я знаю, есть тут недалеко одна парочка, постоянно тусуется на свалке…

Никто бы не сказал, что Шурка не любил животных. Наоборот, он очень хорошо к ним относился. И всегда ему нравилось повозиться с пушистым котёнком или с игривым щенком. Очень он любил ходить на конюшню на работу к отцу. Там он без всякого принуждения таскал лошадям корм, кормил их с рук.

Его друг Сашка тоже не был извергом, но здесь, судя по всему, выпал особый случай, возникло такое стечение обстоятельств, когда юношеский максимализм и желание показать свою мужественность приобрели странные формы и отступить от намеченной жестокости было всё равно что смалодушничать, струсить перед опасностью, не вступить в драку с зарвавшимся соперником, и принятое решение – умертвить бродячих собак – стало необходимостью…

Два приятеля быстро собрались и, подбадривая друг друга жёсткими словами о предстоящих действиях, пошли по намеченному маршруту к свалке.

Двух собак они нашли быстро. Те бегали, привычно что-то вынюхивая среди валяющегося тряпья и остатков еды. Чёрной масти животные, обычные дворняжки, не отличающиеся ни рослостью, ни силой, бегали привычно по своим собачьим делам; судя по всему, это была мать и её подросший сын. Друзья остановились вдалеке, чтобы не спугнуть свои жертвы. Решили заходить с двух сторон, загоняя собак в высокий отвал земли, сделанный бульдозером. Набрали разбросанные тут же, рядом, обломки кирпичей и камни сразу по несколько в каждую руку. И пошли, расходясь по сторонам, лишая жертв возможности убежать. Собаки почувствовали опасность, злобно залаяли, попытались выскользнуть из ловушки. Но, забрасываемые камнями, они стали визжать, скулить и отступать в земляной отвал, который невозможно было перепрыгнуть и животным побольше и помощнее, чем они.

Сучка, то ли защищая щенка, то ли просто решила выскочить на свободу, бросилась на наступавшего особенно рьяно Сашку. Ещё бы чуть-чуть, и вцепилась бы в ногу, а быть может, и в туловище своего врага, но Шурка как настоящий друг заметил угрожавшую опасность для товарища, быстро выдвинулся навстречу и двумя ударами камнями, вначале в тело, а потом и в голову, сбил собаку с ног. Она заскулила, заползала по земле, отталкиваясь одной ногой: по-видимому, у неё был перебит позвоночник и действовала только одна лапа… Подоспевший Сашка ещё одним ударом камнем в голову собаки остановил предсмертные муки животного.

– У, какая живучая! – сказал немного дрожащим голосом Сашка. Руки у него подрагивали, несмотря на всю браваду стойкого и непоколебимого в своих решениях охотника, каким он представлял самого себя. Трясущиеся руки говорили о том, что всё сделанное им в том момент было неординарным для психики в общем-то ребёнка. Шурка тоже такую смерть собаки принял тяжело, он был бледен и не мог, кажется, вообще произнести ни одного слова. Губы его подрагивали. Но начатое надо было доводить до конца. Иначе даже в глазах своего товарища любое малодушие выглядело бы позорно. Так им казалось, двум этим друзьям.

Оставался ещё живым щенок. Он выпал на какое-то короткое время из общего пристального внимания приятелей. Но, закончив со взрослой собакой, они двинулись к нему. Он скулил и визжал, только слегка побитый камнями, пытался перескочить через двухметровый отвал, куда его загнали люди. Но тщетно.

Минутную жалость, которая, по-видимому, возникла в сознаниях двух друзей, коль они всё-таки с меньшей решительностью стали подходить к щенку, им удалось преодолеть.

Набрали они снова камней. И начали своё дело. Хватило двух точных попаданий, чтобы щенок затих. Голова у него была разбита, кровь залила всю морду, и выбитый глаз, словно смотрящий в небо, лежал рядом с головой.

– Всё, – сказал Шурка, выбрасывая оставшиеся в руках камни и отворачиваясь от страшного зрелища. – Пошли отсюда.

Они какое-то время шли молча, осознавая только что сделанное ими. Ужас этих смертей на тот романтический образ охоты, который видели они в добыче зверей, не походил совсем. А по замыслу, по тому, который прятали они в глубине души, должно это было выглядеть по-другому. Думали они, что это просто некое испытание, как школьный экзамен: смогут ли они умертвить предполагаемую добычу, если бы случилось им охотиться. Только выбранный метод, способ доказательства своей готовности к охоте выглядел жутко. И они, кажется, уже понимая содеянное, пошли подальше от этого места, к дальним рубежам мальчишьих игрищ. Но игра ни в ножички, ни в чижики как-то не клеилась, не увлекала. И друзья примерно через час своего путешествия решили пойти по домам.

Возвращались той же дорогой, что и пришли.

Ещё издалека они услышали непонятные звуки. Как будто кто-то плакал навзрыд, скулил и визжал одновременно. Робкое предположение закралось в души несовершеннолетних душегубов. Закралось и заставило вздрогнуть все нервные окончания невзрослых людей. Подходя ближе к тому месту, где совершилась расправа, они поняли: кто-то из их жертв остался жив. Они от этого понимания сразу даже остановились и недоумённо посмотрели друг на друга. Что им радоваться, что кто-то остался жив, ведь весь их пресловутый подвиг по избавлению жителей от собак уже не представлялся таким безупречным и необходимым. Огорчаться? Но почему? В душах, по крайней мере, одного из друзей, было смятение.

Первым пришёл в себя Сашка, он как бы встрепенулся и быстро направился к отвалу земли, где оставили они, казалось бы, мёртвых зверей.

Да, щенок был жив. Он тогда просто потерял сознание и теперь шевелился и кричал… Но в каком был состоянии этот несчастный зверёныш? Разбитая голова, залитая кровью, сам он еле перебирал лапами и, конечно, щенок не мог видеть, практически ослеплённый. Ужасен был почти человеческий его крик, в котором невольно слышалась и жалоба, и какой-то плач, сравнимый с рыданьями ребёнка. Жуткое зрелище, как полуживой щенок с плачем и криком пытается карабкаться на совершенно отвесный земляной отвал, могло бы и взрослых привести в шоковое состояние. А для ребят… только теперь и началось испытание.

– Как он мог выжить? – еле пролепетал Сашка. Он был, если говорить абстрактно, растерян. И не знал: то ли бежать за взрослыми и просить их что-нибудь сделать, то ли попытаться как-то помочь щенку… Первым пришёл в себя Шурка. Хотя по характеру он был мягче своего товарища, и жестокость, проявленная в том эпизоде, совершенно не была для него характерна.

– Нельзя так оставлять, – сказал он тихим твёрдым голосом готовящемуся уже бежать подальше от страшного места Сашке.

Он быстрее своего друга понял, что щенок ни при каких условиях не выживет и оставлять его неимоверно страдающим от травм, мучимым страшной болью нельзя. Конечно, друзья видели в фильмах про войну, как приходилось добивать солдатам раненых лошадей. Но понимать необходимость такого убийства и сделать этому самому – большая разница.

Не было уже в мыслях у ребят никакого желания что-то доказать – себе или кому-либо. Они, может быть, в этот миг повзрослели по-настоящему.