что вопросы могут быть неприятными.
– Я не вижу в таких вопросах смысла.
– Мы установили в бассейне и примыкающих помещениях камеры, чтобы следить за тренером. Нам не хватало доказательств. Можете представить мое удивление, когда я увидел вас с капитаном. Мисс Хейн…
– Мистер Канрик, – я сделала глубокий вдох, – мы находимся в имперском образовательном учреждении. Вы поставили камеры в женской раздевалке. Там, где девушки порой ходят голые. Ни я, ни мои однокурсницы не давали разрешения на такую съемку. В академии учатся много детей из правовых династий. Не мне вам рассказывать, что будет, если они узнают о камерах. Поэтому свои неприятные вопросы вы будете задавать мне в присутствии адвоката. Я имею на него право.
Следователь выглядел ошеломленным.
– У вас аналитический ум, мисс Хейн…
Но я не собиралась больше ничего говорить. Надо было сразу отказаться. Слишком мало опыта. Но почему он обо всем этом спрашивал? Что-то мне подсказывало, что неспроста.
– Вы действительно отказываетесь больше разговаривать? – поразился полицейский.
Я кивнула. Дурой не была. Может, я и импульсивная, излишне деятельная и немного раздолбайка, но не тупая. Они не станут давить дальше на предмет отношений с Линдвеллом. Иначе придется обнародовать записи с камер, да и вообще наличие этих самых камер. А за записи переодевающихся студенток адвокаты академии сожрут их и чайком запьют.
Но как же меня трясло! А главное, я совершенно не понимала, почему.
Когда вышла из кабинета, несколько метров прошла в полной прострации. Только голос Линдвелла вывел из состояния сомнамбулы:
– Похоже, у этого парня на меня зуб. Зубище, я бы сказал, – безмятежно произнес он.
– Они записали на камеру нашу встречу в раздевалке.
– Ага, – фыркнул он. – Хотели заставить меня вернуться в УКБ. Мол, не место тебе среди студенток, пошли обратно на работу. Почему ты меня не сдала? Ведь обещала.
– Потому что я не понимаю, чего хотел Канрик, – призналась я. – Он задавал странные вопросы.
– Пошли, – хмыкнул Лиам, – за ужином расскажешь.