«Быть в мире и ничем не обозначить своего существования – это кажется мне ужасным». Николай Гоголь

«Эта книга написана кровью моего сердца, густой или жидкой – уж какая есть; большего я не могу.» Джон Толкиен

От автора

Мой роман посвящен жизни и творчеству уникального артиста, актрисы, имидж-модели, исполнителя, композитора и поэта – Жанэ Пати (Александра Брагина) (1973 – 2020 гг.).

Да, талант творческого человека всегда имеет свою тёмную сторону. Счастливые люди не пишут стихов и не выходят на сцену, заставляя публику умирать и воскресать по одному мановению пальца Артиста и взмаху его ресниц. Цена такого дара слишком высока. Всегда, всегда в судьбе таких людей есть какой-то излом, надрыв, какой-то страшный вывих, что ли, то, чему они, собственно, и обязаны своим талантом.

Создавая эту книгу, я хотела, чтобы она стала не «окном», через которое можно «подсмотреть» за жизнью другого человека, но – зеркалом, в котором каждый увидит, в какой-то степени, и самого себя. Моей целью было не просто рассказать о яркой и глубоко трагичной судьбе Жанэ, но, главным образом, о психологических аспектах формирования подобной личности, о тех роковых ошибках, которые совершают многие родители в отношении своих необычных детей, а также, о том, к каким непоправимым последствиям приводят и эти ошибки, и неспособность талантливого творческого человека в полной мере распорядиться собственной яркой одаренностью.

***

Жани, когда-то я обещала, что обязательно напишу о тебе… Я сделала это.

Слишком поздно, но сделала. Потому что забыть любимого человека – можно. Но вот когда любимый "перерождается" в родного, о нем не забываешь. Ведь он – часть собственной души. Да, любимыми становятся сплошь и рядом, на уровне эмоций, гормонов, фантазий, не важно. С родными – нужно многое пережить, вытерпеть, выстоять намертво…

Теперь я знаю одно: за тех, ктo стал больше, чем просто любимым, держаться следует до конца, не смотря ни на что. Когда теряешь такого человека, становится бесконечно тяжело и бoльно, и эта боль не утихает никогда.

Об авторе

Анна Варенберг – психолог, журналист, редактор. Член Союза писателей России с 1997 года. Сотрудничает с разными издательствами (такими как «Эксмо», «Астрель СПБ», «Северо-запад пресс») в качестве автора художественной прозы. Автор шестнадцати опубликованных романов и сотен публикаций в периодических изданиях.

Вместо предисловия

Этот роман посвящен самому удивительному, яркому, невозможно талантливому человеку… Он был – мальчик-девочка, артист, потрясающе харизматичный, уникальный. Моя бесконечная любовь, мой ангел, свет и радость, и одновременно – такая невыносимая боль, от какой просто останавливается сердце.

Мне повезло: он был еще и моим мужем, а я, какое-то время, его администратором, костюмером, пресс-секретарем. Хотя я практически никогда и нигде об этом не говорила. Потом, когда мы расстались. Вернее, когда я ушла от него, потому что тогда по-другому было просто нельзя поступить. Но, конечно, – "ты была безумием моим или дивной мудростью моею…"

Думаю, тем, кто не был близок с такими людьми буквально 24/7, этого не понять. Состояния, когда вот просто смотришь на человека, и боишься моргнуть, чтобы не потерять даже доли секунды, когда можешь видеть его. Когда бесконечное восхищение его талантом, его творчеством долгое время многократно перевешивает абсолютно всё: сложнейший характер, депрессии, рефлексии… Да что угодно. И нет ничего, что ты не готова отдать за счастье просто быть с ним, поддерживая где только можно и невозможно. И не веришь, что Вселенная оказалась настолько милостива к тебе, что ваши пути пересеклись, и именно ты оказалась с ним рядом.

О, Жани! Я помню так ярко, будто это было только вчера… Вот ты, в ярко-розовом платье, выходишь на сцену посреди площади провинциального города. Прекрасно зная, что выступаешь перед толпой дикарей в чудовищно нетолерантной стране, и в любой момент сцена эта может стать твоим эшафотом, твоей ареной со львами. Ты беззащитен перед ними, у тебя ведь даже охраны никогда не было. Мало того, на втором выходе ты исполняешь песню Аллегровой, это практически откровенная провокация! Твой голос летит над площадью, все взгляды обращены на тебя.

«Люблю мужчин, люблю мужчин,

И, если честно,

Они всегда не прочь ухаживать за мной.

И для любви есть сто причин,

Они известны,

А мне, как правило, хватает и одной!…»

Я стою рядом со сценой, и у меня только одна мысль: "Если они бросятся на тебя, Жани, любовь моя, сначала им придется убить меня…" Но меня это совершенно не пугает. Рядом с тобой не бывает страшно. За себя – не бывает.

***

Но талант творческого человека всегда имеет свою тёмную сторону. Счастливые люди не пишут стихов и не выходят на сцену, заставляя публику умирать и воскресать по одному мановению пальца Артиста и взмаху его ресниц. Цена такого дара слишком высока.

Всегда, всегда в судьбе таких людей есть какой-то излом, надрыв, какой-то страшный вывих, что ли, то, чему они, собственно, и обязаны своим талантом. И этот излом становится не только его, но и твоим проклятьем. И как бы отчаянно ни хотелось принять на себя всю тяжесть его саморазрушительного начала, сделать это невозможно. Потому что и свет, и тьма в нем неразделимы, они равно составляют самую его суть. И да, тьма – неизмеримо сильнее.

Наступает такой момент, когда понимаешь: ты больше ничего не можешь для него сделать. Как ни старайся, и какие жертвы ни приноси, против его тьмы ты просто бессильна. Теперь случилось то, что случилось, как ни чудовищно это осознавать.

***

О, Жани! Как в калейдоскопе: та залитая солнцем площадь, на которой ты выступал – не исключаю, что, на самом деле, погода в тот день была совсем другой, но, когда ты выходил на сцену, всегда было ощущение яркого солнечного света… Десятки китайских фонариков, которые мы все вместе выпустили в небо в честь Майкла Джексона на вечере, организованном тобой: Виват, Король!..

Или, вот ты идешь по подиуму в зоопарке, ведешь в поводу черного пони и поёшь «Колыбельную медведицы» на благотворительном показе… Ты в обнимку с Патрисией Каас… В образе Леди Гага в Мюзик-холле… А вот – мы в приюте для бездомных животных, ты входишь в эти грязные клетки, и каждая собака и кошка тянутся к тебе, как металлическая стружка к магниту; у тебя жуткая аллергия на кошек, ты держишься только на таблетках, ты почти уже не можешь дышать, но это мощную акция в помощь самым обездоленным существам, и бесконечные часы идет съемка…

…Ты выступаешь на корпоративе, выходишь на головокружительно тонких высоких шпильках, сцена скользкая, я, как в замедленной съёмке, вижу – у тебя подворачивается лодыжка, ты спотыкаешься и удерживаешься на ногах только чудом. Отрабатываешь номер, как всегда, на высочайшем уровне, идёшь в гримёрку. У тебя растяжение связок. Это безумно больно. Но ты переодеваешься для следующего выхода и вылетаешь на сцену снова, как ни в чём не бывало, ни единым жестом или изменившимся выражением лица не показав, что танцуешь, будто на остриях кинжалов. И только потом, отработав всю программу, падаешь на стул в той же гримёрке. Нога опухает так, что едва влезает даже в разношенный ботинок, и ты идёшь до машины, почти теряя сознание. Следующие несколько дней ты не можешь встать без опоры. Блошиный рынок на Удельной, где мы с тобой покупаем по дешевке чуть ли не у бомжих бижутерию, и твое выступление на открытии бутика астрономически дорогих швейцарских часов, среди богатейшей публики.

Неизменный восторг зрителей, реки сообщений от знакомых и вовсе незнакомых людей со всей страны о том, как они любят тебя и восхищаются твоим дарованием, – и полное неприятие со стороны твоих кровных близких: ты для них позор семьи, мать и отец вычеркнули тебя из своей жизни, просто стёрли, будто ластиком – неудачный рисунок, и это убивает тебя. Всего не перечесть.

Наша первая встреча с тобой, когда я пришла брать у тебя интервью, и ты вышел мне навстречу, я и думать не могла в тот момент, что отныне мы окажемся связаны так неразрывно – и этот зал прощания в морге, и закрытый гроб, и твоя фотография на фоне крымского заката расплывается перед опухшими от слез глазами: финал.

***

Мой Жан, моя Жани, тебя нет, и это был твой осознанный выстраданный выбор – накинуть петлю на шею и… прыгнуть… Хотя, пожалуй, выбора не было. И это действительно страшно.

Не представить себе того внутреннего ада, в котором ты жил последнее время, раз решился на этот шаг. Ни один человек такого не заслуживает.

Прости меня. Прости всех нас.

Глава 1. Начало

…Впервые я узнала о Жанэ еще в 2002 году: делала большой материал об его творчестве для журнала, в котором работала и как автор, и как редактор. Но тогда мне просто переслали материалы в электронном виде, вместе с фотографиями. Помню, фото меня потрясли, однако, дальше того материала дело не пошло, и лично я с Жаном так и не встретилась. Наше тесное знакомство началось намного позже, и по причине, казалось бы, ни к моему, ни к его творчеству не имевшей никакого отношения. Кроме прочего, я зоозащитник, и некоторое время работала волонтером в приютах для бездомных животных, причем, достаточно активно. Мы не только драили клетки и кормили животных (в приюте было триста собак и около четырехсот кошек, так что работы хватало выше головы), но и участвовали в отловах бродячих собак для стерилизации и чипирования, пристраивали кошек после смерти хозяев, занимались организацией выставок обитателей приюта, чтобы те получили больше шансов обрести новых хозяев, и так далее.

Однажды мне написала знакомая, Елена Ю., тоже активная зоозащитница. К ней обратился некий артист, собравшийся снимать ролик «Антимех» – о недопустимости использования натурального меха, с просьбой помочь ему в этом начинании. Елена, в свою очередь, перенаправила его ко мне, так как я располагала большей информацией и возможностями – «связи с общественностью» были одним из основных направлений конкретно моей деятельности. Идея была мне очень близка. Хотя мы занимались спасением исключительно собак и кошек, то есть, животных-компаньонов, ставших жертвами человеческого предательства и безответственности, я также считала, что убийство диких представителей фауны ради шуб и шапок – это дикость и варварство. И, если кто-то хочет активно выступить против этого, то респект такому человеку, чем смогу – помогу.

Так я получила ссылку на страницу Жана и сама, первой, написала ему. Это произошло 25 сентября 2008 года. Открыв его анкету, я сразу поняла, кто он, и мне еще больше захотелось с ним пообщаться. Это лицо я никогда не могла забыть…Сохранилась значительная часть нашей с ним переписки за все годы общения, поэтому сейчас и в дальнейшем я позволю себе приводить некоторые отрывки из нее, иногда дословно.

Анна:

Добрый день! Ко мне обратилась Елена по поводу фотосессии для антиагитации меховых изделий. Я журналист и участник зоозащитного движения, поэтому данная тема мне интересна вдвойне. Хотелось бы узнать, нужна ли вам какая-либо помощь в подготовке такой фотосессии и/или съемок. Пишите в личку.

Жанэ:

приветствую, Анна!

давайте по тел поговорим, у меня много вопросов и разговор

Анна:

Без проблем. Мой телефон (…). А еще было бы очень интересно, если вы не против, сделать с вами интервью для газеты "Секретные материалы ХХ века", но это уже отдельный разговор. Мне можно звонить очень поздно, ночью тоже.

Так всё и началось. Мы тут же созвонились, проговорили минут двадцать, Жан подробно объяснил мне, что и как собирается сделать. Я не люблю откладывать что-либо в долгий ящик, и мы договорились встретиться лично и обсудить детали съемок ролика. Кроме того – о, счастье! – Жан сходу согласился дать мне подробное интервью о своем творчестве. Он пригласил меня к себе, в назначенный день я приехала, Жан открыл дверь, и… ну, собственно, и всё. После того, как я переступила его порог, вся моя предыдущая жизнь будто перестала иметь какое-либо значение. Конечно, он не был так ослепителен, как на фотографиях. Он был прекрасен… по-другому. Живой человек, в обычной домашней одежде, Жан, совершенно не играя, излучал такое естественное обаяние, от него словно шел свет – и тепло. У меня возникло никогда прежде не испытываемое мной ощущение, будто я долго-долго, как неприкаянная, бродила где-то в сыром сером сумраке, и вот, наконец, вернулась домой.

У меня часто бывает такое, что вдруг сама собой приходит в голову цитата из какого-нибудь литературного произведения. Настоящая поэзия хороша чеканной краткостью и точностью, бьющей в цель, и по-настоящему хорошие стихи обычно так легко ложатся на сознание, что запоминаются с одного прочтения, а потом всплывают в памяти в нужный момент. Вот и тогда, беседуя с Жаном, я думала: «Таких очей, благих и ясных, никто не видел никогда…»

Недавно, уже после неожиданной (неожиданной ли?) и страшной его смерти, я, наконец, сформулировала мысль о том, что со мной произошло. Это была даже не только, как точно определил Набоков, «любовь с первого взгляда, с последнего взгляда, с извечного взгляда…» Но и, в то же время, синдром Стендаля, когда у человека начинает кружиться голова при виде выдающихся произведений искусства или красоты природы, а в более тяжелых случаях дело может доходить до галлюцинаций и обморока. Жан был совершенством, и речь не об его необычной внешности, а о том, что с физической его красотой и грацией каждого движения самым гармоничным образом сочетались и трепетность души, и невероятно сильная воля, и, в то же время, беззащитная распахнутость перед людьми и миром. И еще, я как-то сразу очень остро почувствовала его глубоко скрытую обреченность, что ли, как тень какой-то будущей трагедии и беды, о которой он тоже, и очень хорошо, знает… Потому что слишком очевидной была его инаковость, неотмирность, а ничем хорошим у таких редких, особенных людей дело, обыкновенно, не заканчивается.

Мы общались несколько часов подряд, он показывал мне множество своих фотографий в женских образах, говорил, конечно, и о своих идеях в плане защиты животных… Это было очень странное интервью, скорее, исповедь. Жан ничего не скрывал, откровенно рассказывал о себе такие вещи, которые вот так на первой встрече вывалить перед едва знакомым человеком, да еще и представителем второй древнейшей профессии, кто-то другой вряд ли бы смог. Мне и хотелось бесконечно слушать его, и, одновременно, остановить – я думала: «Да что ж ты делаешь, милый, прекрасный, добрый мальчик, нельзя же настолько доверчиво раскрываться перед первым встречным!» Любопытно – мне и в голову не приходило, что в его рассказе может оказаться лишь небольшой процент правды, Жан был очень искренним в каждом слове. Мы в тот же день перешли на «ты», что для меня тоже не характерно, обычно я долго держу дистанцию с людьми, но с ним по-другому было невозможно. Он воспринимался как очень родной, не «свой в доску», а именно близкий, до такой степени, что терялась не то что дистанция и стирались личные границы, а вообще ощущение предела того, где заканчивается он – и начинаешься ты сама. Даже не знаю, как это объяснить иначе.