Глава 1

Женщина заходилась кашлем. Черный едкий дым разъедал легкие изнутри, застилая собой просвет окна, который становился все тусклее и тусклее, пока не исчез вовсе. Вокруг бушевал огонь. Слишком горячо, чтобы сделать вдох, слишком горячо, чтобы попытаться выбраться. Вспыхнула прядь волос, она отшатнулась, сбила пламя и зажмурилась, заслонив лицо руками в беспомощной попытке защититься от стихии. Но огненные языки уже не собирались отпускать добычу, они тщательно вылизывали ее руки, пока тонкая кожа на кистях не лопнула. Мир исчез. Осталась только нестерпимая боль, проникавшая сразу со всех сторон.

***

Веренир резко вдохнул и открыл глаза. Его разбудил кошмар. Вспомнить, что привиделось, он не мог, но на коже сохранилось неприятное ощущение сухого жара. Мужчина потянулся и перевернулся на другой бок, устраиваясь удобнее. Полежав так еще некоторое время, он понял, что заснуть теперь все равно не удастся. Еще немного, и совсем рассветет, пора вставать.

Он подошел к умывальному тазу с водой и, зачерпнув оттуда несколько раз ладонями, плеснул на лицо. Холодная жидкость бодрила. Сегодня будет трудный день. Сперва нужно выслушать отчет дружины о том, как прошла ночь, а потом – разбудить правителя.

Но великий князь Тройтан бодрствовал. Он сидел за столом, склонившись над чистым листом бумаги с пером в руках. Рядом стоял канделябр с тремя свечами, которые уже порядком оплавились, но продолжали гореть, хотя из окна в покои давно проникали яркие утренние лучи. На его еще не старом лице, выражавшем сейчас крайнюю сосредоточенность, уже залегли морщины, самая глубокая из которых проходила вдоль лба. Почти черные глаза сейчас были прищурены, а взгляд устремлен куда-то в бесконечность. Он не услышал стука и не обратил внимания на гостя, который тихо притворил за собой тяжелую дубовую дверь с замысловатыми резными узорами и постоял некоторое время, наблюдая, как Тройтан потирает каштановые с уже заметной проседью виски. А потом прокашлялся, чтобы сообщить о своем присутствии. Князь несколько раз моргнул, будто очнулся от сна.

– А, это ты, Веренир, – он сжал переносицу пальцами и зажмурился, а потом медленно поднялся с кресла. – Я и не заметил, что уже утро.

Вошедший находился в том возрасте, который можно назвать самым расцветом: уже далеко не желторотый юнец, но достаточно молод, чтобы ни в его темно-русых волосах, доходящих почти до плеч, ни в черной жесткой бороде не проскальзывало ни единой серебряной нити. Голубые глаза сейчас смотрели серьезно и слегка обеспокоенно. Князь сразу понял, что его ждут новости не из приятных.

– Господарь, я пришел доложить о беспорядках на улицах, – он резко сжал длинные пальцы в кулак, одновременно что-то коротко шепнув, и все три свечи разом потухли, даже не задымившись. Князь лишь мимолетно улыбнулся этой ребяческой выходке. – Наши задирают имперцев. Случилось уже несколько мелких драк, а одного купца, который привез товар на праздник, ограбили прямо посреди площади и закидали повозку гнилой репой.

Тройтан подошел к окну и, поразмыслив несколько мгновений, тихо сказал:

– Мы же предполагали такое развитие событий, Веренир. Увеличь число дружинников на улицах, пусть патрулируют тщательнее.

– Я сделал это, как только начались первые стычки.

Князь, не поворачиваясь к своему деснице, одобрительно кивнул. Тот, помедлив, все же решил добавить:

– Тебе следовало меня послушать и закрыть ворота для имперцев в этом году, – мужчина сверлил тяжелым взглядом затылок правителя так, что тому стало немного не по себе.

– Нельзя, Веренир, это было бы почти прямым объявлением войны, – он одним быстрым движением сдернул через голову белую рубаху, обнажив подтянутый жилистый торс. – Ты же это сам прекрасно понимаешь. Аррек спит и видит, как захватить нашу прибрежную территорию. Я и так балансирую на острие ножа. Одному Ясногорящему ведомо, сколько мне еще удастся сдерживать его! – порядком раздраженный, он уже натягивал другую рубаху насыщенного бирюзового цвета.

Веренир снял с крючка заранее подготовленную расшитую золотом и жемчугом ферязь* [парадная верхняя одежда с длинными рукавами] и привычным жестом придержал ее, помогая князю не запутаться в длинном одеянии.

– Я все прекрасно понимаю, войну допустить никак нельзя, – согласился Веренир. – Если мы потеряем берег, вся торговля полетит к демонам. Но ведь если убьют какую-нибудь имперскую шишку, исход будет таким же. Им только дай повод. Хорошо еще, что сам Аррек не почтил нас визитом, – Веренир скривился, будто съел кислое яблоко.

Тройтан поднял на него такой взгляд, что тут уже магу захотелось провалиться сквозь землю.

– Хочешь на мое место? – строго спросил он. Веренир примирительно поднял руки перед собой, хотя князь и без того знал, что прыгать выше своей головы десница не намерен. – То-то же, – смягчился Тройтан. – Постарайся, чтобы за эти три дня все остались живы, и Витабуту передай, чтобы усилил бдительность, а то он расслабился.

***

Поговаривали, что она ведьма. Конечно, едва ли кто-то мог сказать такое ей в лицо. Разве что какая-нибудь сгорбленная под тяжестью прожитых лет старуха, завидев издалека копну огненно-рыжих волос на местном рынке, сплюнула бы себе под ноги, проворчав что-то неразборчивое. Впрочем, эти же самые старухи вовсе не гнушались ее помощью, если вдруг заболевала скотина или долго не заживал перелом ноги у кормильца семьи. Действительно ли просящим помогал ее дар или все решал счастливый случай, никто наверняка не знал. Но слухи ходили всякие.

Разумеется, без повода с ней старались лишний раз не заговаривать. А ну как порчу наведет! Зачем ей это могло понадобиться, никто не задумывался. Кто их знает, ведьм этих, что у них на уме? Так и перешептывались за спиной, а, нечаянно встретив насмешливый взгляд мутно-зеленых глаз, растерянно выдавливали улыбку и начинали лебезить да пытались скорее ретироваться.

Никто из местных не знал, откуда она. Просто однажды особо засушливым летом в городе появилась высокая старуха в длинной, до пят, серой льняной рубахе с поясом, расшитым диковинными узорами, да пыльных сапогах. Через плечо ее была перекинута мягкая кожаная сумка. Свои седые доходящие до середины спины вьющиеся волосы женщина не прятала под платок, как это делали замужние или вдовы, не заплетала в косы, как принято у девиц. Бледная кожа и тонкие черты лица делали ее похожей на северянку, но говорила старуха на чистом вольмирском. Одежда ее казалась простой и удобной, и только одна вещь привлекала внимание: ярко-сиреневая с молочными прожилками аметистовая подвеска, формой и размером напоминавшая куриное сердце. Она висела на шее на длинном кожаном шнурке. Самым внимательным могло даже показаться, что камень слегка мерцает, хотя, возможно, просто из-за не в меру разыгравшегося воображения.

Жара долгое время не сдавала позиции, а спасительного для урожая дождя все не было. Логовцы, как и другие жители княжества, уже с отчаянием думали, как трудно придется зимой. Не помогали и постоянные молитвы Ясногорящему в храме, а также денно и нощно пылающие для него костры. И хотя бог обращает свое лицо к зажегшему в его имя огонь, похоже, в этот раз он не собирался даже смотреть на своих почитателей.

В это трудное время и появилась седовласая колдунья, пообещавшая дождь, если ей найдут место и позволят тихо доживать свой век. Ведь она слишком хорошо знала, с каким недоверием относятся обычные трудяги к таким, как она. Как ни крути, а люди, могущие больше, чем другие, встречались. И с этим приходилось считаться. Однако настоящие ведуны стали такой редкостью, что голова Тихого Лога согласился на сделку скорее от безысходности, чем действительно веря в то, что из этого выйдет нечто путное.

Под палящим полуденным солнцем ведьма, опираясь на высокий и крепкий березовый посох, прошлась по полям, окружавшим город, что-то напевая себе под нос. К закату на небе принялись собираться первые тучки, чего не наблюдалось уже много дней. В сумерках небо почти полностью укуталось плотным покрывалом дождевых облаков, а к полуночи разразилась такая мощная гроза, каких не видывали и прадеды жителей Тихого Лога. Так ли это было в действительности или слухи, как это часто бывает, сильно преувеличены, теперь трудно сказать. Да только с этих самых пор ведьма, назвавшаяся Мирам, осталась здесь. Голова отдал ей в пользование старую покосившуюся избу, которая стояла у самого леса, лишенная защиты укрепленных городских стен. Женщина не привередничала и с благодарностью приняла дар. Когда-то давно здесь жил городской палач, но он состарился и умер. Зим двадцать, а то и дольше, в домишке обитали только пауки да мелкие грызуны. И вот он снова обрел хозяйку. Впрочем, она поселилась здесь не одна. Тенью за старухой ходила тихая худая девчушка лет десяти с длинными вьющимися волосами насыщенного медного цвета – ее внучка Исха.

Постепенно чужачки освоились в Логе. Поправили избу, даже построили рядом небольшую баньку, завели хозяйство: кур с гусями и несколько коз. К счастью, больше сильных засух в княжестве не случалось. Была ли в том заслуга ведьмы или так решил Ясногорящий, никто уже не скажет. Но жители, хотя и втайне от соседей, и тем более от жреца, то и дело обращались к ней за помощью. Она лечила домашний скот, заговаривала раны, помогала в родах горожанкам. Ведьма никогда не назначала цену за свои услуги, но в благодарность за помощь ей несли мясо, сыр или овощи, а то и выуживали из-за пазухи припасенных на случай чего несколько медных или даже серебряных монет.

Наверное, единственным, кто открыто показывал свое враждебное отношение к ней, был старый сгорбленный жрец Эхрес, который служил Ясногорящему всю свою долгую жизнь. Как и все жрецы, он не имел семьи, с самой юности посвятив себя религии. По правде говоря, человеком он слыл хорошим: верил в свое дело, никогда не жалел себя для помощи другим и служения своему богу. При нем двери храма не закрывались для нуждающихся ни днем, ни ночью. А его проповеди вдохновляли на добрые поступки. Один лишь недостаток имел этот добряк: он совершенно не признавал чудес, сотворенных человеком. И когда вслед за пришедшей в Лог ведьмой начался дождь, старик крайне разозлился на местных, которые благодарили эту женщину, вместо того, чтобы стать усерднее в молитвах. Саму ведьму он предпочитал и вовсе не замечать, пока она и ее внучка держались подальше от храма. А так и произошло после одного события, о котором еще долго перешептывались логовцы.

Это случилось почти сразу после появления Мирам в Логе. Лето подходило к концу, вечернее жнивеньское* [августовское] солнце окрасило небо в причудливые алые, золотые и пурпурные оттенки. Время сбора урожая всегда печалило Эхреса, потому что храм становился почти пустым, лишенным большей части верян. Ведь, хотя Лог и считался городом, в основном местные жили за счет своих хозяйств и того, что давала земля, в отличие от столицы – Вольмиры, где процветали ремесленники, мелкие торговцы, купцы, а то и владельцы собственных кораблей.

Уставшие за день в поле работники предпочитали пропускать ежевечернюю проповедь и молитву, а вместо этого выпить пару кружек пива в «Старом кроте». Да, напитки там подавали отвратительные – хозяин, тот еще скряга, разбавлял и пиво, и квас, и мед водой, даже не скрывая этого. Но зато и цена была соответствующей. А местным работягам только и требовалось что вытянуть натруженные ноги в мужской компании да промочить горло чем-то холодным. Любое пойло, даже самое омерзительное, станет не столь противным, если подавать его таким ледяным, чтобы аж скулы сводило, а уж об этом хозяин «Крота» исправно заботился.

Как бы там ни было, но жрец всегда старательно выполнял свой долг. Каждый вечер он шире распахивал двустворчатые кованые двери, ведущие в святое место, чтобы показать горожанам, что скоро начнется молитва. Конечно, логовскому храму далеко до столичных гигантов – длинных, как свечи, каменных сооружений с диковинными куполами, устремленными к солнцу. В Тихом Логе храм возвели совсем простой: одноэтажный и прямоугольный. Однако он был сложен из темно-серого камня, с красной черепичной крышей. Внутри убранство также не отличалось разнообразием. С двух сторон от входа шло несколько рядов каменных скамей, вдоль стен расположились восемь невысоких столбов, по четыре справа и слева, на них стояли глубокие и широкие металлические чаши с толстыми боками для священных возжиганий. Венчал все большой алтарь, на котором постоянно поддерживали огонь. Рядом располагался короб для пожертвований. И только самый внимательный верянин мог разглядеть в противоположной от главного входа стене узкую дверь, ведущую в небольшую пристройку – жилище жреца.

Тот вечер начался как обычно. Эхрес зажег во всех восьми чашах специально привезенные для этого кедровые дрова, которые использовали только для ритуальных костров и в кораблестроении из-за твердости древесины. Затем старик распахнул двери и вышел на крыльцо посмотреть, нет ли рядом желающих почтить бога. Несколько горожанок сразу же вошли внутрь, поприветствовав служителя. Люди, хотя и не так много, как бывало, постепенно подтягивались. Эхрес решил, что пора начинать: занял привычное место перед алтарем, воздал хвалу Ясногорящему и уже было открыл рот, чтобы произнести несколько слов для собравшихся, когда увидел входящую в столь святое место Мирам, под руку с которой шла ее юная внучка. Они остановились в проходе и взглядами искали, где присесть. Жрец подавился на полуслове. Раньше он никогда не сталкивался с ведьмой, а потому даже подумать не мог, что та захочет посетить дом божий. Видя заминку, люди стали оборачиваться, чтобы узнать, в чем причина. Еще через мгновение по помещению пополз шепот. Женщина и девочка замерли, похоже, они не ожидали такого приема. Тем временем Эхрес как мог взял себя в руки, набрал побольше воздуха в грудь и сорвавшимся голосом воскликнул:

– Да не войдет в дом сей ни один нечестивый! – сказано это было так однозначно, что никто не усомнился в том, кому адресованы слова.

Мирам стояла спокойно, только ее губы превратились в одну тонкую ниточку, а девчушка, казалось, вся сжалась и приготовилась в любой момент сбежать. Начавшийся снова шепот резко оборвался, когда ведьма тихо ответила:

– «И пусть не поднимает никто головы выше ближнего своего, ибо Он равно смотрит на всех, возжигающих Огонь в Его имя», – Мирам дословно процитировала святое писание.

– Вон отсюда! – задохнулся от гнева Эхрес.

Мирам высоко вздернула подбородок и, сощурившись, развернулась к выходу, потащив за собой внучку. В этот момент все восемь священных костров и главный – на алтаре – взмыли к потолку и резко потухли. Жрец схватился за сердце.

– Ведьма, – с ненавистью прохрипел он, сползая на руки подскочивших к нему горожан.

В храме поднялся сильный переполох, кто-то из парнишек побежал за врачом, благо тот жил на соседней улице. Хвала Ясногорящему, со стариком все обошлось. Видимо, он сильно переволновался, все-таки возраст уже давал о себе знать. Но сам жрец был убежден, что во всем виновата чужачка. Больше возле храма ни Мирам, ни ее внучку не видели.

Глава 2

– Слыхала, Полонья? Ведьма-то померла! – огласил окрестности однажды утром крик высокой и крепкой бабы средних лет с малиновым румянцем на пухлых щеках. В руках она держала корзину, из которой кокетливо выглядывали два свиных копытца. Завидев соседку, идущую навстречу с двумя полными ведрами воды, она воспользовалась случаем и поскорее поделилась последней новостью с рынка.

Тихий Лог не зря носил свое название. Мало-мальски значимые события редко колыхали местное население. Время шло. А, как известно, оно не щадит никого. Даже людей, наделенных даром. И пускай они проживали на несколько десятков зим дольше остальных, конец всегда был один.

– Да наслышана уж! – окликнутая поставила ведра на землю и всплеснула руками. – Жаль девчушку, одна теперь, сиротинка. Ни отца, ни матери, ни мужа… А, поди, семнадцать скоро, ей бы детишек вовсю рожать. Так кто ж ее такую-то замуж возьмет? – женщина потерла натруженную поясницу и, подняв ношу, собралась продолжить свой путь.

– А вот мне не жаль, – скривилась румяная. – Ведьмино отродье, тьфу!

Она плюнула себе под ноги и, дернув плечом, отправилась домой.

***

Исха стояла перед телом единственного родного человека. Лицо ее не выражало ровным счетом никаких эмоций. Оно было абсолютно пустым. Только по щекам двумя непрерывными струйками стекали слезы, ползли по шее и пропитывали светлую льняную рубаху.

Мирам не стало ранней весной, когда на полях еще лежал снег. Женщина уснула в своей постели и больше уже не подняла тонких, почти бумажных век. Эта весть разлетелась по Логу быстрее молнии. Конечно, ведьма заранее готовила Исху к самостоятельной жизни, потому что достигла очень преклонного возраста. Почти все знания, которыми обладала сама Мирам, так или иначе уже стали доступны преемнице. Что-то было показано или рассказано, что-то записано. Ведьма знала: лета ей уже не видать. Но как ни готовься, а смерть всегда приходит неожиданно, даже когда уже ждешь ее на пороге.

– Он отказался, – донесся до нее голос ближайшего соседа Клума, который сам вызвался сходить к жрецу, чтобы узнать, совершит ли тот поминальную молитву над Мирам. Теперь вестник переминался с ноги на ногу за ее спиной и неловко мял шапку в больших, черных от въевшейся грязи ладонях. Девушка не оборачивалась и хранила молчание.

Клум потоптался еще немного, а потом решил добавить:

– Ну, мы это… Позже зайдем, поможем, чем можем, – здоровяк каких мало, съежившись, постарался поскорее оставить эту маленькую хрупкую девчушку наедине с ее горем и выскочил наружу. Он уже не услышал, как звенящую тишину избы нарушил прерывистый вздох, а сразу за ним – сдавленные рыдания.

Немного успокоившись, Исха заметила нечто странное: амулет, с которым Мирам не расставалась ни на минуту, пропал. Его не оказалось ни на шее покойной, ни в ее вещах.