У женщин, совершающих противоправные деяния сексуального характера, могут быть выявлены различные психологические механизмы защиты, включающие идентификацию с агрессором, т. е. насильником, совершившим надругательство над ними; идентификацию с ребенком-жертвой через выбор жертвы того же возраста, в котором они сами когда-то подвергались насилию; идентификацию со своими не предоставившими им защиты матерями; отрицание и проекции, с помощью которых женщины-насильники могут приписывать личные мотивы или заинтересованность в сексуальных деяниях своим жертвам в лице детей и отметать при этом собственное сексуальное возбуждение и агрессию.
Они категорически отрицают любую ответственность за совершенные ими противоправные действия сексуального характера, поскольку воспринимают детей как заинтересованных в сексуальном взаимодействии, заведомо на него согласных и искушенных в этом отношении.
Другие бессознательные защиты включают в себя диссоциацию и проективную идентификацию, позволяющие женщинам-насильникам отделить те неприемлемые чувства и ощущения, что у них есть, например, сексуальное возбуждение и агрессию, приписать их детям, а затем идентифицироваться с этими, приписанными детям, но не позволяемыми самим себе, чувствами. То, что женщина-насильник воспринимает детей подобным образом, впоследствии может использоваться ею как для оправдания совершаемых злоупотреблений и насилия, так и для временного освобождения себя от таких непереносимых чувств. Для многих женщин, совершающих преступления сексуального характера, сексуальное насилие над детьми становится мощным средством решения собственной психической проблемы.
В приведенном выше случае преступления сексуального характера, совершенные Лаурой, оказались для нее способом на время победить чувства собственной неадекватности, бессилия и подавленности, а также ясно выразили ее первертную сексуальность. Поведение Лауры может быть рассмотрено как перверсия в том смысле, как ее определяла Э. Вэллдон, поскольку это поведение характеризуется дегуманизацией жертвы, повторяемостью поведения и компульсивностью, а также тем фактом, что целями извращенных действий были не только стимуляция гениталий или оргазм. Лаура достигала сексуального удовлетворения путем сокращения объекта до частичного объекта. Ребенок рассматривался ею не как человеческое существо в полном смысле, как субъект, а сводился к проводнику сексуального удовольствия для взрослого, чье удовлетворение частично зависело от степени контроля и способности манипулирования ребенком, посредством чего и совершалось это насилие (Green, Kaplan, 1994, p. 958). Судя по всему, Лаура могла в значительной степени предупреждать проявления депрессии, прибегая к первертному поведению.
Для Лауры ребенок или дети, в отношении которых она совершала насилие, представляли ее собственное детское Я, которое «наслаждалось» опытом сексуального насилия или, по крайней мере, тем его аспектом, который рассматривался как проявление внимания и привязанности. Казалось, что самоощущение Лауры было всецело сексуализировано и относительно, поскольку она существовала лишь в той степени, в которой была желанна или же сама была наполнена желанием. Сексуальное взаимодействие с детьми было способом подтвердить ее собственное существование и взаимодействовать с другими, при том что она была лишена подлинной близости с полноправным партнером по обоюдному согласию. Она одновременно идентифицировалась как с жертвами, детьми, которые, по ее представлению, оказались, как это было с ней в детстве, лишены иных форм привязанности или внимания, так и с преступником, становясь сильной авторитетной фигурой, контролирующей своих жертв.
Сформулированная Глассером концепция ядерного комплекса перверсии применима для понимания как женского, так и мужского сексуального насилия, совершаемого в отношении детей (Glasser, 1979). Акцент в этой концепции делается на страхе быть уничтоженным и ужасе реальной близости. Корни этих страхов происходят из опыта ранней депривации и пренебрежения со стороны матери. Манифестацией данной психопатологии во взрослом возрасте является постоянная борьба между желаниями сблизиться с другими людьми и отдалиться от них, а также нарциссический комплекс, препятствующий достижению истинной близости с другими. Именно дефицит близости и нарушения в формировании генитальной сексуальности являются характерными чертами перверсии.
Трудности, с которыми столкнулась Лаура, судя по всему, отражали то, что Глассер назвал «ядерным комплексом» перверсии, при котором страх перед близостью приводит к тому, что объект сексуального желания удерживается в напряжении, под жестким контролем, и насильник относится к нему садистично. В ядерном комплексе присутствует фундаментальный нарциссизм, а также и главенствующий страх быть либо поглощенным, либо уничтоженным другим, сформировавшиеся в результате раннего опыта взаимодействия с матерью, которая воспринималась как потенциально подавляющая и разрушающая.
Агрессия приобретает сексуальный характер, а объект сексуального желания удерживается под строгим контролем, что позволяет субъекту получить чувство господства. Корни перверсии материнского поведения Лауры можно отследить вплоть до ее собственного детского опыта эмоциональной депривации и сексуального насилия. Нынешнее положение, в котором она чувствовала себя униженной, способствовало желанию обрести власть и контроль над другими. Ее искаженное представление о приемлемых границах между детьми и взрослыми отражало не только участие в сексуальном взаимодействии со взрослым в ее детские годы, но также и то, что мать использовала дочь в качестве замены родительской фигуры для младших братьев и сестер, не признавая и не удовлетворяя ее потребностей. Мать Лауры была и сама подавлена и изолирована, а потому стремилась найти утешение в сексуальных связях с различными партнерами, один из которых совершал действия насильственного характера в отношении ее дочери. Пренебрежение Лаурой со стороны матери, а также отсутствие заботы о безопасности и эмоциональном развитии дочери явно способствовали тому, что Лаура ощущала себя нежеланной родителями, бесполезной, не имеющей какого-либо чувства собственной идентичности.
В случае Лауры ее мать была «неуловимой» и отвергающей, она была тем объектом, который Лаура хотела «заполучить», которым хотела обладать и который сильно сопротивлялся этим попыткам. У нее было мощное желание слиться с материнским объектом, стать частью идеализированного союза, однако это стремление было очень опасно для ее хрупкого самоощущения, и она боялась, что может полностью утратить свою идентичность в ходе такого слияния, к тому же без какой-либо возможности восстановления.
Глассер описывает главный компонент «ядерного комплекса» как «глубоко укоренившееся и всепроникающее стремление к интенсивной и наиболее тесной близости с другим человеком, равносильной «слиянию», «состоянию единства», «союзу, преисполненному блаженства» (Glasser, 1979, p. 278). Похоже, что глубинное чувство пустоты, омертвения и подавленности Лауры на какое-то время смягчались вуайеристской сексуальной деятельностью. Ее страхом полностью затеряться в ком-то другом, оказаться уничтоженной этим другим психически было обусловлено то, что только первертная сексуальность воспринималась ею как безопасная. Ей было необходимо держать объекты в страхе и контролировать сексуальное взаимодействие, и как раз в ситуации сексуального насилия в отношении детей возможность подобного контроля появлялась. Она описывала ненавистное ей половое сношение с мужем как то, через что ей «было необходимо пройти», просто чтобы получить прикосновения и объятия. У нее никогда не было оргазмов во время полового акта.
Примечательно, что Лаура употребляла пищу компульсивно с того времени, когда была маленьким ребенком, и это, вероятно, было отчаянной попыткой успокоиться и позаботиться о себе. У нее развилось, таким образом, то, что можно расценить как расстройство пищевого поведения. Она была очень полной, что, в свою очередь, усугубляло ее негативную самооценку и ее уязвимость перед садистичными мужчинами, склонными к жесткости, которых она, казалось, привлекала, но которые насмехались над ней и унижали ее. Она хотела быть наполненной чем-то хорошим, и еда, которую она компульсивно поедала, символически выполняла эту функцию, хотя такое переедание никогда не смогло бы восполнить ее страстное желание эмоциональной поддержки. Она была и жертвой, и мучителем, используя детей для того, чтобы избавить себя – лишь на время – от невыносимых чувств отвращения к себе и подавленности.
Она сама была ребенком, подвергнувшимся злоупотреблению, чья эмоциональная депривация привела к тому, что она стала мишенью для взрослого сексуального преступника, «впитав» эту полностью искаженную модель сексуального поведения. Она злоупотребляла детьми, так же как злоупотребляла и своим собственным телом, – и та, и другая формы злоупотребления являлись как актами насилия, так и выражением неудовлетворенной потребности.
Совершая насильственные действия в отношении детей, Лаура получала возможность убежать от чувства страдания и покорности, которое Глассер называет «страхом аннигиляции». По собственному признанию, Лаура прибегала к насилию в отношении детей, чтобы не чувствовать себя столь ужасно и избежать близости с объектами ее желания. По сути, она была гротескной пародией на мать, которая могла якобы утешить детей своей огромной грудью и уютом объятий. И вместо того чтобы предоставить детям защиту, она превратилась в женщину-насильника, которая на определенном уровне приходила в сексуальное возбуждение, стимулируя детей и манипулируя ими. Позднее она признала, что ее возбуждали фотографии детей, но только косвенно, в то время, когда ее муж использовал фотографии, чтобы «завестись», а затем побуждал ее также мастурбировать. Она признала, что в ходе таких действий испытывала сексуальное удовольствие, а также ей нравилось «расслаблять» детей и побуждать их позировать перед камерой, хотя она не считала, что это представляло собой сексуальное злоупотребление в их отношении. У нее было очень мало или вовсе не было сочувствия к детям. Ее понимание происходившего с ними было искажено, поскольку она приписывала им высокую степень сексуальной осознанности и осведомленности, считая, что они добровольно соглашаются на те действия, в которые она их вовлекала. Это характеризует тип «когнитивного искажения», обращенного в прошлое, и это сознательное проявление оправдания насилия вопреки ощущению неправильности происходящего. В случае с Лаурой такой подход к детям позволил ей отыграть ее личный опыт сексуальных отношений между взрослыми и детьми, причем сопереживать душевному состоянию детей она себе не позволяла.
Статус Лауры как матери и ее образ обычной женщины среднего возраста казались противоречащими фактами и приводили в замешательство тех, кто был осведомлен о том, что Лаура была осуждена за сексуальные преступления против детей. Это был явный случай осмысления «немыслимого». Как ни парадоксально, сексуальное насилие, совершенное Лаурой в отношении детей, рассматривалось как явление, прямо противоположное материнству, а не как выражение первертного материнства и следствие ее собственного детского опыта материнского ухода. Это помешало профессионалам увидеть в ней угрозу для детей. Пугающим было и то, что по результатам разбирательств службы опеки было решено позволить Лауре продолжить заботиться о своей дочери без подключения этой семьи к какой-либо программе совместного попечительства, организуемой местными властями, а также без каких-либо требований к участию Лауры в терапевтической работе, направленной на преодоление ее склонности к противоправным деяниям. Для системы оказалось невозможным воспринять концепцию первертного материнства и, соответственно, обеспечить ребенку должный для такого случая уровень защиты.
И вновь представляющая собой угрозу и имеющая психические отклонения женщина и мать была переквалифицирована в жертву мужской агрессии и тирании. Ее женской сексуальностью и перверсиями, с ней связанными, пренебрегли, а степень ее вовлеченности в происходящее и личный выбор отрицались. Совершение этой женщиной преступлений сексуального характера объяснялось ее связью с агрессивным и сексуально ненасытным мужчиной. Данное разграничение позволило специалистам безопасно разместить все «зло» вне самой женщины, которая имела значительно больший доступ к детям и чье взаимодействие с ними предоставляло наиболее доступные и наименее видимые возможности для насилия в их отношении.
О проекте
О подписке