Париж Ады, как у многих русских, вырос из груды книг. Вместо домов – тома Дюма, Гюго, Флобера, Золя, Мопассана, Сартра, Камю, Гюисманса и Монтерлана. У Бодлера – целая улица, у Рембо – аллея, у Верлена – площадь. Еще и Хемингуэй, и любимый Ремарк, и Кортасар. И Маяковский. И Волошин – «…Парижа я люблю осенний строгий плен и пятна ржавые сбежавшей позолоты». И Цветаева – «В большом и радостном Париже».