Лина вспомнила бабушку-Баха, ее суровое, непрощающее лицо. И как сладко она щебетала за стеной с крошечным Ваней.
– Пусть поживет, конечно. Но всё это неправильно.
Муся махнула рукой:
– Скоро сама поймешь. Не подержишь дверь? Чемодан, зараза, не проходит.
Лина гадала: что же такое она должна понять? Ваня вел себя тихо, как рыбка: из школы приходил вовремя, ел, смотрел телевизор. Говорить с ним было мучительно – он отвечал так скупо, как будто тратил с каждым словом не слова, но деньги.
Кстати, о деньгах. Мусе даже в голову не пришло оставить сыну хоть сколько-то – скорее всего, она об этом просто не задумалась. А может, Лина казалась ей обеспеченной – кто знает? Но сбережений у Лины не было – то, что платили за уроки, она сразу проживала. Ваню нужно было кормить мясом, он рос – и ел с такой неряшливой жадностью, что Лина выходила из кухни, лишь бы этого не видеть.
В ее кошельке всегда лежала неприкосновенная купюра – на черный день. Для Лины – вполне крупная. Однажды днем, когда Ваня был в школе, а Лина ехала от ученика, ее как будто дернул кто-то изнутри – проверить кошелек.
Купюры не было.
Лина решила, что сама где-то обронила. Или в магазине вытащили. Расстроилась, конечно, и, чтобы прикрыть прореху в чувстве безопасности, тем же вечером положила в кошелек другую купюру. Номиналом пониже.
Через день исчезла и она.
– Ваня, ты случайно не брал у меня деньги? – спросила за ужином Лина.