У стен, как известно, есть уши – но в том доме, где жили Лина и Муся, стен вообще как будто не было – соседи могли слушать друг друга, точно радиоспектакль. Ванечка часто плакал, иногда Лина слышала, как ворчит Муся, а потом покрикивает Валерий. Иногда раздавались глухие шлепки и удары – как будто кто-то не слишком большой и тяжелый падал на пол.
А вот бабушка-Бах пусть и выглядела строго, но так щебетала за стенкой, что Лина невольно улыбалась, слушая – тоже, кстати сказать, невольно.
Она не сомневалась, что Муся вскоре начнет приходить к ней, как прежде, – теперь уже с Ваней у ноги и Лукасом у груди, но соседи неожиданно собрались и переехали. В считаные дни – Лина даже не успела толком попрощаться. Муся не оставила ни адреса, ни телефона, квартиру сдали молчаливому бирюку, который жил один в трех комнатах, но не издавал, если верить стенке, ровным счетом никаких звуков.
Лина чувствовала обиду, но в большей степени – облегчение. Никто теперь не мешал ей учиться, никто не напоминал о том, что главное предназначение женщины – это материнство.
Она получила диплом в тот год, когда умерла их страна. Та, новая, что пыталась занять ее место, была слаба – и сама в себя не верила. Как некоторые больные не верят в то, что поправятся, – и отдают концы.
Однокурсницы Лины торговали в «комках», сама она безуспешно пыталась найти работу по специальности, но в конце концов начала возить по домам дешевые польские костюмы. Костюмы были синтетические, от них летели искры, как от трамвайных проводов, – и Лина, предлагая