1

1994 год.

В январские морозы сельскую школу протопить тяжело и уроки заканчиваются чуть раньше обычного времени. Зимний день только набрал свои обороты, как тяжелая деревянная дверь распахнулась, и мы с криками и свойственным нам запалом выбежали из школы. Звонок еще не закончил звенеть, мы были первые. Все утро шел снег, покрывая школьные ступеньки ровными белыми, девственно нетронутыми волнами, солнце резало глаза, неудобная шапка съезжала на лицо, я поправлял ее мокрой толстой варежкой, ею же стирал сопли, в то время как Сашка крикнул: «Лови!» – и бросил чей-то набитый рюкзак вперед так, что он перелетел через мою голову, чуть не задев ее. Пашка шел впереди и лепил комок, а Ден где-то сзади, у него все время развязываются ботинки, и он отстает от всех. До дома два с небольшим километра, мы проходим их за полчаса, если идем без остановок, но только не в такую погоду, сегодня мы доберемся до дома только к вечеру, а всю светлую часть дня будем играть в снежки и мерить сугробы. Мы прошли вдоль школы и завернули за угол, где находилась дверь в подсобное помещение, из которого есть проход в столовку и спортзал, это тыльная часть нашей школы, иногда, летом, когда эта дверь открыта, мы проходим через нее, чтобы срезать круг. Пашка остановился и стал ждать, когда подтянутся все остальные.

– Ну, что вы плететесь? – крикнул он, разводя руками.

Мы подтянулись и встали в круг, Пашка положил руку мне на плечо, а вторую протянул к Дену.

– Итак! – наклонив голову и прищурив глаза, тихим, хрипловатым голосом заговорил он: – Бэшки выйдут через урок, нам нужна крепость и запас патронов…

Сашка перебил его:

– Смотрите, санки! – и ткнул пальцем в дверь подсобки.

Мы обернулись, на пороге действительно стояли санки: старые, грязные, без спинки, с коваными металлическими полозьями. Длиннющая веревка, свернувшись словно питон, лежала в снегу. Санок ни у кого из нас не было, не то чтобы дефицит, но просто не сложилось. Отец еще в первом классе обещал подарить, но все как-то не до них. У Пашки отца и вовсе нет, у Сашки на санках возят младших в сад; Ден уже взрослый для них, вымахал выше матери, хотя ему всего 12, тем летом в качестве транспортного средства получил в подарок велик на больших колесах.

Сашка подошел ближе, чтобы посмотреть, Ден подхватил веревку и сунул мне прямо в руку:

– Слабо?

– Нет!

– Бежим! – скомандовал он и бросился прочь через поле наискосок по протоптанной дорожке.

Пашка тоже побежал, я был последний, а за мной, отставая на три метра, неслись старые, ржавые санки. Поле полностью просматривалось из школьных окон, наискосок метров 300–400, снега много, бежать получается не так быстро, как нужно. Казалось, наш побег длился вечно, я запомнил этот момент на всю жизнь: сердце колотилось в груди, ноги немели от страха и ужаса, мороз обжигал щеки и нос. Мы добежали до угла, завернули, чтобы нас не было видно и плюхнулись в снег в попытке отдышаться. Я бросил веревку. Изо рта шел пар, я лежал и смотрел в чистое голубое небо, на котором в тот день не было ни одной лишней точки.

Сашка перевернулся на живот и подполз к углу забора.

– Ну, что там? – спросил Ден. – За нами гонятся?

– Да! Милиция уже подъезжает! – засмеялся Сашка.

– И пожарка! – добавил я.

Мы шутили, но на самом деле всем нам было страшно, мы даже не представляли, какое наказание ждет нас за это импровизированное воровство, в случае если его раскроют. Мы отдышались, поднялись и стали думать, что делать дальше, Ден стоял на шухере. Я знал, почему это произошло, во всем было виновато слово «слабо»: с ним не поспоришь, его не победишь, оно имеет такую власть, что стоит только его произнести, как оно полностью завладевает разумом и все, даже самые взрослые и сильные ребята склоняют головы и неумолимо выполняют его требования. А иначе ждет неминуемая расплата перед всей школой, это знают даже первоклашки!

– Давайте вернемся? – скромно, дрожащим голосом предложил я.

– Ты дурак? – Ден дал мне ногой по рюкзаку. – Представляешь, что с тобой сделает отец, когда ему позвонят из школы и директриса своим тонким, противным голоском расскажет о твоем сегодняшнем подвиге? У тебя еще с прошлого раза на заднице синяк, а ты хочешь новых? – Ден толкнул меня в сугроб, я бы устоял, если бы не портфель с книгами, они меня перетянули, и я завалился.

– Пути назад нет! – громко сказал он всем нам, щеки его еще больше порозовели, то ли от мороза, то ли от страха, он поправил куртку, вытряхнул снег из ботинка и дал команду бежать. Никто не посмел ослушаться.

Мы зарыли санки глубоко в снег на склоне песчаного карьера, что находился на краю города, и поклялись молчать об этом, что бы ни случилось. Молчать вечно!

2

Всю ночь я не мог уснуть, ворочался с боку на бок, переворачивался на живот, потом обратно, поправлял задравшуюся футболку, пытался расслабиться – все было тщетно. И вот наконец-то, спустя несколько беспокойных часов, я провалился в глубокую темную яму. Сначала не было ничего – ни мамы, ни папы, ни директрисы, даже самого себя я не ощущал, чувство сродни тому, когда человек умирает и забывает все, что было с ним при жизни. Затем я увидел голубое небо – то самое, что запомнилось навсегда, оно было высоко и одновременно низко, прямо над моим носом. Я проснулся и тут же вспомнил про санки, сел на край кровати и начал слепо моргать в ночной темноте, будто бы в ней есть какая-то правда. Санки, снег, ребята, школа, дорога. Наши следы в гладком карьере видны издалека, мы думали, за ночь их заметет, но снег ни разу не шел с тех пор, а днем так солнечно и ярко, вдруг их найдут? Я стиснул зубы очень крепко, от этого свело челюсть. Вдруг мои глаза привыкли к темноте и я увидел темные силуэты мебели, стоящие в комнате. Все были привычные, кроме одного. Я подошел ближе и разглядел санки – те самые, что мы украли у школы и зарыли в песчаном карьере на краю города. Сердце заколотилось так же часто и громко, как и в тот момент. Я запаниковал, но свет включать не стал, потому что боялся разбудить маму и папу. Дрожащей рукой я провел по холодному железному лезвию, снег таял и скатывался вниз словно слезы, или это и были мои слезы, вырывавшиеся из глаз навстречу страху? Проще умереть, чем узнать правду. Максимально заглушив панику, я стал думать так, как не думал никогда, даже на итоговой контрольной. Я решил одеться, взять санки и отправиться в карьер, чтобы снова захоронить там улику нашего преступления, но это было бы рискованно, так как провернуть это беззвучно не получится, еще и с санками в руках, а куртка и варежки сохнут в маминой комнате на батарее, туда пробраться бесшумно точно не получится. Придется идти без одежды, но дверь закрыта на ключ, открыв ее, я точно привлеку внимание, и меня сразу же поймают с поличным, еще и с украденными санками в руках. Папа вызовет милицию, потому что не станет скрывать такое преступление, оно ляжет темным пятном на его идеальную, прозрачную биографию, он откажется от меня, потому что не такого сына он хотел бы иметь. Мама промолчит и сделает так, как сказал папа, скрыв от всех свое чувство любви и сострадания ко мне, проигравшее папиной репутации. Нельзя так нельзя. Я вылезу в окно своей комнаты, это будет надежнее всего, меня никто не заметит, надену две кофты, нет – три, мне будет тепло. Но как спуститься вниз?! С санками?! А потом забраться обратно за третий этаж?! План провалился, я снова сел на кровать и начал думать еще сильнее. Если бы я был девчонкой, то мог бы громко заплакать и забить ногами, вытянув указательный палец в сторону санок.

Начало светать, темно-голубой свет придал санкам более отчетливую форму, багровая коррозия проступила словно кровь, они высохли, и я почувствовал специфический запах школьной столовой, он быстро распространялся по комнате и наполнял ее энергетикой страха и преступления. Времени оставалось мало, я схватил санки, открыл окно и выбросил их. Улика упала и беззвучно воткнулась в мягкий, как масло, сугроб. Я бросился в кровать, натянул одеяло на голову и мгновенно уснул.

Утром я проснулся вспотевшим, встал и медленно подошел к окну. Пока я отдергивал занавеску, чтобы посмотреть вниз, в голове моей разыгрывался сценарий сегодняшнего дня: там, внизу, в этой страшной пропасти уже наверняка куча полиции, они огородили находку красной лентой, чтобы зеваки не подходили и не портили снег, в нем может быть много улик, следователь с собакой ходит вокруг сугроба, он говорит ей: «Мухтар, бери след!» Собака делает несколько кругов и с воем устремляется вверх, будто бы лая прямо в мое окно, я даже чувствую ее горячее зловонное дыхание около своего лица. В дверь уже стучат, папа идет открывать, остались считаные секунды – и его репутация рухнет… стук усиливается, но это стучат не в дверь, это колотится мое сердце в тот момент, когда я свешиваю голову из окна и смотрю – внизу ничего нет, только сугроб, на нем какие-то следы, я видел их еще вчера или позавчера, они точно не свежие. Я пребываю в полном недоумении, потому что уверен, что это был не сон.

В школе все было обычно, ребята подрались, Пашку отправили к директору на разборки, а Ден убежал с последнего урока, потому что у него была записка от мамы. На самом деле он написал ее сам и весь последний урок провел на заднем дворе, дожидаясь меня, чтобы вместе пойти домой.

– Ты чего такой вялый сегодня? – толкнул меня Ден.

В этот момент мы завернули за школу и оказались в том самом месте, откуда вчера увезли санки. Все было обычно, ничего не предвещало беды, и тут я спорол глупость:

– Слушай, Ден, а может, вернем эти санки? Привезем их незаметно, когда стемнеет, оставим на прежнем месте и делов-то. Совесть будет чиста, спать будем спокойно.

Ден резко обернулся, ударил меня в лицо кулаком, схватил за грудки, тряханул так, что воротник с левой стороны затрещал, затем развернул и со всей силы толкнул в снег.

– Ты дурак, что ли? – сказал он тихим, низким голосом, таким, как говорит папа, заглядывая в дневник. – Хочешь нас всех сдать?

Яркий свет резал глаза, а кончики ушей тут же загорелись от мороза. Я не мог встать, портфель с книгами будто пригвоздил меня к земле.

– Не смей даже думать об этом! – я увидел розовый мокрый кулак перед своим лицом, он пах бензином и сырым табаком.

Затем Ден снова взял меня за грудки и поднял, словно пластмассовый манекен. Он безусловно сильнее меня, хотя я старше на месяц, и я не решаюсь ему возразить, нужно просто забыть эту дурацкую историю.

К вечеру я успокоился и уверовал в собственное убеждение, что все это был сон, что никаких санок в моей комнате не было, просто я очень мнительный и много воображаю, как говорит мама. Перед сном я задернул шторы и вдруг увидел на полу два высохших водяных следа от талой воды, как раз в том месте, где согласно моему сну стояли эти злосчастные сани. В горле пересохло, руки затряслись, я был в полном недоумении – это что, такая шутка? Издевательство? Но чья она? Может, папа все знает и таким образом пытается проучить меня? Но на него это уж слишком не похоже, он, скорее, выпорол бы меня ремнем и лишил всех удовольствий до конца четверти.

Я собрался, сделал глубокий вдох и составил план действий. Сначала я хотел все записать, но потом решил, что это лишняя улика, которую наверняка кто-нибудь случайно найдет, и тогда мне точно не поздоровится. Буду держать все в голове. Ночью я побегу в карьер. Мне нужно запастись теплой одеждой и едой, нет – еда не нужна, я же не на всю ночь уйду, а всего на час или два максимум. Моя голова высунулась из-за угла комнаты: перед сном мама идет к входной двери и закрывает ее изнутри на два оборота, затем отправляется в ванну, а после сразу в спальню. Я открою дверь в тот момент, когда будет шуметь вода, этого никто не услышит, и ночью, когда все уснут, незаметно выберусь на улицу.