– Обвиняемая, – прокурор упирается руками в бока, от чего пуговицы синего кителя трещат на животе, – вам уже исполнилось восемнадцать, когда вы решили убить отца?

– Мне было семнадцать…

Не успеваю договорить, как адвокат срывается с места:

– Ваша честь!

Испарина, проступившая на его лбу, видна даже со скамьи подсудимых. Почему он так сильно волнуется? Пока все идет нормально, но, если адвокат не возьмет себя в руки, обвинение обзаведется новыми несуществующими доказательствами.

– Поздно! – торжествует прокурор. – Она уже призналась.

– Защита, обвинение, – снимает очки и складывает дужки судья, – позвольте присяжным дослушать ответ.

Двенадцать голов поворачиваются в мою сторону. Пытаюсь сглотнуть, но в пересохшем горле начинает першить. Откашлявшись, проговариваю на одном дыхании, чтобы никто не успел перебить:

– Мне было семнадцать лет, когда папа умер.

Надо было пойти после школы домой и прямо рассказать обо всем папе. Я догадывалась, на него не подействуют манипуляции. Слишком хорошо он знал мои уловки. И все-таки решила попробовать задобрить его тортиком. Алкоголь справился бы с задачей лучше. Вот только побочные действия могли осложнить и без того непростой разговор. А может, нормально пройдет? Я же никого не убила, наоборот…

По дороге в кондитерскую я куталась в воротник дубленки и наслаждалась колким морозным воздухом. Начало марта, а снег по-зимнему скрипел под ногами. Неужели всего через три месяца я стану совершеннолетней? Казалось, лето уже никогда не наступит. Неважно. Зажатый в кулачке листок согревал лучше мартовского солнца и тем более искусственного меха. Сердце металось от тревоги к предвкушению.

Из остановки мне вслед долетело: «Все-таки наши девчонки самые красивые!» Вот это мы сейчас и проверим. Автобус постоит на конечной минут пять и, если не успею вовремя, вернется за мной через час. Раньше никого не интересовало, во сколько я прихожу домой, но с тех пор, как папа вышел на пенсию, меня проверяют по «Улицам разбитых фонарей» на НТВ. С пособия в двадцать окладов он купил новый телевизор и засел дома. Сегодня опаздывать нельзя – тянуть с разговором уже некуда.

У входа в кондитерскую морозный воздух обострил аромат ванили, но стоило открыть дверь, как в нос ударил запах псины. Возле порога, подергивая раздвоенным на кончике ухом, лежала тощая дворняга. Ряженая в черно-серые пуховики очередь тянулась до самого выхода. Чтобы протиснуться внутрь, мне пришлось прижаться спиной к дверному косяку. К белой дубленке припечаталась грязная полоса.

В очереди, в преддверии Восьмого марта, стояли женщины. Отыскав единственного мужчину, я поднялась на цыпочки, чтобы его разглядеть. Лет пятьдесят, не меньше. Такие любят пышек, а я тонкая, как армянский лаваш. Зато это помогло мне пробраться к кассе. Увидев меня, продавщица опустилась грудью на прилавок и, подперев кулаком щеку, приготовилась смотреть представление.

– Извините, пожалуйста! – не то проговорила, не то пропела я самым нежным из всех голосов, которыми владела. – Не могли бы вы меня пропустить? Я вас очень прошу, мне срочно нужен торт!

Очередь загудела как мобильный на вибро. Поймав взгляд мужчины, я в стеснении опустила веки и медленно посмотрела на него из-под ресниц. В такие моменты мое зрение теряло четкость, зато расширялись зрачки, а без того выразительные глаза приобретали томный блеск.

– Во дает, кукла! – вытаращился он. – Здесь все за тортами стоят, чего это я должен тебя пропускать? – и прежде, чем я успела воспользоваться заклинанием «белозубая улыбка», от которого на щечках появляются ямочки, добавил: – Зенками в меня стреляет, шалашовка малолетняя.

Очередь прыснула и захихикала. Кукольное выражение съехало с моего лица, к щекам прилила кровь. Легко смеяться над чужим унижением. Посмотрим, как они отреагируют, когда дело коснется их.

– Вы правы, простите, – отступила я на шаг. – Зачем пропускать вперед женщин…

Гудение стихло.

– У баб ног нету, чтобы пять минут постоять? – хохотнул он, наслаждаясь собственным остроумием. – Или вам чего для равновесия не хватает?

Хохот перешел в нервный смешок, когда со всех концов очереди в его сторону полетела брань.

– Бессовестный, – выкрикнула самое приличное слово стоявшая впереди бабушка и подтолкнула меня под локоть: – Иди, деточка, я тебя пропущу. Пусть ему стыдно будет.

– Огромное вам спасибо!

Я улыбнулась и протянула продавщице двести рублей. Она, не спрашивая, достала «Паутинку». Нащупав в кармане мелочь, оставшуюся от репетиторских заработков, я оглянулась. Женщины продолжали поносить остряка. Автобус за их спинами уже поглощал замерзшую человеческую массу.

– Сосиску в тесте, пожалуйста.

Продавщица покачала головой, глядя на пререкающуюся очередь. Да, это манипуляция. Но разве от моей проделки кому-то станет хуже? Пусть женщины в очереди научатся сочувствовать униженному. Мужчина в следующий раз подумает, стоит ли оскорблять беззащитную девушку. Дворняга съест сосиску в тесте. А я, если на бегу не поскользнусь и не уроню торт, успею запрыгнуть в отъезжающий автобус…

Отец, как я и думала, сидел на потрепанном диване перед плазменным телевизором. На экране пританцовывали девушки в бюстгальтерах тигровой окраски и кожаных мини-юбках. Звук был отключен, поэтому папа сразу же повернулся в мою сторону. Телевизор подсветил морщины на его переносице, натруженные вечно сведенными бровями. С прижатым к шее подбородком отец походил на шарпея. Он специально отклонял назад верхнюю часть туловища, чтобы казаться значительнее. Вместе со складками под подбородком, выпяченный живот прибавлял к его сорока пяти годам еще пару десятилетий. Нахмуренный образ отца в отсвете телевизора мог бы показаться мне забавным, если бы впереди не ждал серьезный разговор.

– Почему опаздываем?

– Заехала в кондитерскую, за тортиком.

– Опять приведешь подруг?

– Нет, это для тебя, – я протянула ему коробку. – Паутинка.

Он окинул меня недоверчивым взглядом, но подставил ладонь под дно.

– Хочешь то фиолетовое платье из универмага? Или насмотрела очередные обои? Если собираешься снова выпрашивать ремонт в спальне – забудь, – махнул он свободной рукой.

– Нет, у меня хорошие новости. Есть что отпраздновать. Сейчас заварю чай.

Я повесила дубленку на плечики и направилась на кухню, когда отец меня остановил.

– Алиса, погоди-ка! А ну, выкладывай, что стряслось?

– Ничего не стряслось. Я же говорю, у меня хорошие новости.

– Знаю я твои новости. Небось, снова дорогущих книжек насмотрела, а на них как раз скидки! Говори давай. А то вдруг не стоит того торт. Устрою разгрузочный день. Если ты опять про телефон…

– Я победила! – набралась смелости и перебила папину тираду я.

– Где на этот раз?

– На олимпиаде «Покори Воробьевы Горы!» от МГУ. Помнишь, я тебе про нее рассказывала?

– Ну, – пожал плечами он.

– Точнее, в заочном туре олимпиады.

– Молодец. А от меня ты чего хочешь? Подарок?

– В апреле будет очный тур, но заявление нужно подать заранее…

– Какое еще заявление? – скрестил руки на груди папа. – Для чего?

– Чтобы организаторы забронировали место в гостинице.

– В гостинице? – скривился отец так, будто это слово застряло у него в горле.

– Да, мне оплатят проживание и билет до Москвы. Деньги нужны только на еду.

– Какая гостиница? – поднялся с дивана папа. – Какая Москва?! Я тебя спрашиваю! Ты куда собралась?!

– Помнишь, я тебе рассказывала, – сглотнула комок и начала заново я, – победители «Воробьевых гор» поступают в МГУ без экзаменов. Я уже прошла полпути. Вот письмо!

Я протянула отцу листок с жирным заголовком: «Поздравление победителю».

– Тьфу! – он, не раздумывая, схватил бумажку, разорвал на мелкие клочки и подкинул в воздух.

– Это распечатка, – я проводила взглядом обрывки. – Письмо прислали по электронной почте.

– Ты что, не понимаешь?! Это же фикция. Обман!

– Нет, это ты не понимаешь, – смахнула выкатившуюся слезу я. – Это Московский Государственный Университет.

– Ну и что? Думаешь, там все честные? Зачем, по-твоему, порядочным людям вызывать безмозглую пичужку в Москву?

– Я не безмозглая пичужка! Задания выполняли десятки тысяч старшеклассников отовсюду, где только есть интернет, а я попала в сотню победителей!

– Я тоже победил, и не в каком-нибудь интернете, – он поднял со стола кипу конвертов. – Выиграл автомобиль «Киа». Вот, смотри! Осталось только заказать по почте товаров на триста тысяч.

Отец сунул мне в лицо пахнущий типографской краской каталог. Бумага скользнула по коже, кончик носа защипал. Я спрятала лицо в ладони и глубоко вдохнула. Плакать нельзя. Это не поможет, только сильнее его разозлит. Я уже совершила ошибку, когда упомянула интернет – инкубатор для аферистов в папином представлении. Надо сдерживать эмоции и мыслить ясно.

– Папа, ты прав, – сказала я единственное, что он мог услышать. – И все-таки, пожалуйста, попробуй вспомнить, как ты в юности хотел стать милиционером. В моем возрасте у тебя тоже были честолюбивые цели.

– Не цели, – выдохнул он, – пустые мечты.

– Пап…

– Алиса, – он присел на диван и похлопал по обивке рядом с собой, – ты у меня всегда такая рассудительная была, практичная. Вот уж не думал, что придется тебе все это объяснять. Считаешь, почему я до пенсии на зоне вкалывал?

– Из-за травмы, – я села рядом. – Тебя не взяли в милицию по здоровью.

– На милиции свет клином не сошелся. Ты пойми, в работе что главное?

Я пожала плечами.

– Чтобы вовремя выдавали получку. Можешь мне поверить, я жизнь большую прожил. Хоть все конкурсы на свете выиграй, а без денег ты никто.

– Журналисты тоже получают зарплату.

– Журналисты? Где ты их видела, этих журналистов?

– По телевизору, – поднялась я и указала пальцем на экран. – Ты сам на них целыми днями смотришь.

– Вот ты чего удумала! В телевизор она захотела…

– Не в этом дело.

– Тогда в чем? – наклонился в мою сторону отец.

– В профессионализме. Я создам собственную программу.

– Их и так миллион. Зачем придумывать еще одну?

– Миллион бестолковых шоу с надуманными скандалами и семейными потасовками. В моей программе все будет по-другому, – я опустилась перед отцом на колени и заглянула ему в глаза. – Только представь. Я буду находить самые сложные сюжеты, где вообще непонятно, кто виноват. В начале передачи я буду проводить журналистское расследование. Выяснять, на чьей стороне правда. Потом искать решение. В конце расскажу о реальных изменениях в жизни героев.

Вместо заинтересованности на лице отца отразилась усмешка.

– Если не получится самой все уладить, – попыталась развеять еще не высказанные сомнения я, – попрошу помощи у зрителей. Представь, сколько пользы такая программа может принести. Это нужно людям!

– Людям может быть. Я в толк не возьму, ради чего тебе это?

– Ради самореализации, уважения.

– Своими выкрутасами, увертками всякими, ты уважение не выторгуешь. Его не хитростью, а трудом заслужить можно.

– Только не здесь, – горечь сорвалась с губ раньше, чем я успела подумать.

– Интересно получается. С каких это пор за уважением в Москву ехать надо? По-твоему, в нашем городе его не заработать?

– Не такое, – я поднялась с колен и расправила юбку. Толку от разговора уже не будет. Обида на папу и злость на собственную опрометчивость встали в горле комом.

– А какое? Я что, по-твоему, – брызжа слюной, закричал отец, – какое-то другое уважение заслужил?! Да ты хоть знаешь, из каких низов я поднялся? Сам выбился в люди. По сравнению с нищенским существованием моих родителей я богатей. Живу припеваючи. Я король! Они батрачили в две смены, ходили глаза долу, а я всю жизнь других работать заставлял.

– Над зэками ты издевался и перед вышестоящими выслуживался! – слезы, застлав глаза, полились через край. – Вспомни, как твой начальник к нам на ужин приходил и в твоем же доме командовал!

– Начальники – другой разговор! Над каждым кто-то есть. Но и они ко мне со всем уважением. Получше, чем к другим!

– Например?

– Хватало примеров! Не об этом речь, – вытер рукавом пот со лба отец. – Совсем ты на своих сказках двинулась. Жизни красивой захотела, славы.

– Ты что, меня не слышишь?! Я учиться хочу, а не задом по телевизору вертеть!

Я схватила пульт и замахнулась в сторону выгибающих спины тигриц. Отец вскочил с дивана. Заломил мне за спину руку.

– Может, еще наручники наденешь? Я закон не нарушала. Я победила на олимпиаде и прошу тебя только об одном: подпиши заявление. Клянусь, уеду в Москву и больше ни с чем к тебе не обращусь. Денег ни копейки не попрошу: дорогу и жилье оплатят организаторы, еды мне Лилька даст…

– Лильке своей передай, чтоб не рыпалась, а то придет к папке с мамкой в гости дядя Валера, следователь. Доложит, что их умница прошлым летом утворила. А я расскажу, как дело замять договорился. Посмотрим тогда, в какой институт ее отпустят. В наше медучилище будет с батькой за ручку ходить.

Письмо из МГУ Лилька все равно не получила, поэтому ее поступление откладывалось до лета. У нас оставалось четыре месяца, чтобы натаскать ее к вступительным экзаменам. Я собиралась поехать в Москву первой и разузнать все о поступлении на факультет химии.

– Только через мой труп вы в свою Москву попадете, поняла?! – прокричал у меня над головой папа.

– Поняла, – всхлипнула я, пытаясь высвободиться, – через труп, так через труп…

Вместо желанной свободы я тут же получила удар в ухо. В голове зазвенело, комната подпрыгнула перед глазами. Только не хватало оглохнуть или ослепнуть. Такой журналист никому не нужен. Идиотка! Пора бы научиться сдерживать эмоции… Отец схватил меня за волосы и поволок в спальню. Я прикрыла лицо руками, чтобы защитить от столкновения с дверным косяком. Уж лучше выбитый локоть, чем шрам на щеке.

– У меня в Москве дочек нет! – захлопнул дверь папа.

Я рухнула на пол и уползла под кровать, опасаясь, вдруг он вернется, чтобы вбить мне в голову последнее заявление. На этот раз повезло – его шаги отдалились, а потом из зала донеслось музыкальное сопровождение заставки новостей. Всхлипывая и трясясь, я потянулась к допотопному телефону. Переведя дыхание, дрожащими пальцами прицелилась в нужные отверстия и покрутила диск. Сквозь хрип старого аппарата послышался голос матери.

– Ало? Говорите!

– Привет, это Алиса.

Я давно не называла ее мамой и даже сейчас не смогла пересилить себя.

– Доченька! С тобой все нормально?

– Лучше не бывает.

– Ты что-то хотела?

– Вообще-то, да. Я выиграла олимпиаду.

– Умница! По какому предмету?

– Это не важно.

– Еще как важно! Расскажи маме, чем она может гордиться?

– По литературе.

– Какое было задание?

– Мотив одиночества в «Капитанской дочке», – протараторила я. – Вообще-то, мне нужна твоя помощь.

– Я окончила школу лет пятнадцать назад, – хихикнула мать в трубку. – Вряд ли от меня будет толк.

Скорее лет сто. Я поборола желание произнести это вслух и продолжила:

– Это был только заочный тур. Очный пройдет в апреле, в МГУ.

– В МГУ? Доченька, я так тобой горжусь!

– Спасибо. Мне нужно, чтобы ты подписала заявление на участие. Я не смогу поехать без согласия родителей.

– Тогда попроси папу.

– Я тебя прошу!

– Но я не могу…

– Мама, я не так часто к тебе обращаюсь!

– Я бы с радостью тебе помогла. Но моя подпись ничего не значит. Папа – твой официальный опекун. Я не имею никаких прав.

– Да, точно, – стукнула себя по лбу я.

– Алисочка, ты такая умничка! Что-нибудь придумаешь, я уверена. Вот увидишь, ты победишь в очном туре, и мы вместе это отпразднуем. Только не ругайся с папой, доченька. Родные важнее любых олимпи…

Я положила трубку. В ушах гудело, ресницы склеила размокшая тушь. Идиотка, чего я ожидала? У меня нет матери, даже по закону. Зато есть папа. Если, конечно, он мой настоящий отец. Судя по близости даты свадьбы и моего дня рождения, на эту роль мама выбрала первого попавшегося ухажера, которому смогла навязать живот. Он годами притворялся, что не замечает ее похождений. Весь город знал, чего стоит его жена, а он закрывал на это глаза, пока она его не бросила. Отпустил благоверную в санаторий, а она даже не доехала – по дороге подцепила проводника. Тот наобещал ей с три короба: путешествий, приключений, романтики. Она заявила, что выполнила материнский долг – дорастила дочку до совершеннолетия – и теперь имеет право на личную жизнь. Мне было четырнадцать!

Ничего, быстро напутешествовалась. Во время одной из поездок «зайчиком» ее высадили. Проводник пообещал за ней вернуться. Она бы до сих пор его ждала, если бы не встретила на станции такого же «зайца». Теперь ищут приключений на пару. Естественно, я узнала об этом не от мамы с папой. Весь город перешептывался за нашей спиной. И после этого отец говорит мне об уважении. О нем сплетничает каждая торговка пирожками на рынке, над ним смеется даже дворник дядя Саша, алкаш в третьем поколении.

Хватит. Надо взять себя в руки, иначе я стану таким же посмешищем, как мои родители. Из-за побед на олимпиадах, публикаций в газетах и конкурсных выступлений на меня и так все в школе смотрят как на ненормальную. Норма здесь – пить пиво на детских площадках и зажиматься в подъездах. Каждый, кто отличается, может либо вырваться отсюда, и тогда ему будут завидовать, либо убить себя, чтобы не мучиться. Я вижу для себя только первый вариант. Второй оставляю слабым, потакающим прихотям людям, вроде моей матери.

Знаю, плохо так говорить. Чтобы стать хорошим журналистом я должна научиться понимать людей. Андрей Малахов говорит, что любит героев своих передач, какими бы они ни были, и искренне хочет им помочь. Нужно ставить себя на место других людей, но родители никогда не пытались понять моего стремления к успеху. Для них это причуда, пустой звук. За что я должна их уважать? Что они сделали в жизни? Только если меня, но родить ребенка – дело нехитрое. Такой, какая есть, я стала только благодаря себе. И это не предел. Я хочу развиваться, хочу работать над собой, хочу в МГУ! Учиться у людей, которые достигли того, о чем я только мечтаю. Общаться с теми, для кого журналист – профессия, а не блажь. Поэтому я не сдамся. Выход обязательно найдется, надо только продолжать поиски. Сегодня у меня еще куча дел. Нет времени плакать.

К приходу лучшей подруги я стерла размазавшуюся косметику и заново наложила макияж. Про то, что папа отказался подписывать заявление, решила умолчать, как и про угрозы рассказать о ее неприятностях родителям. Для Лильки я заготовила другую версию. Если бы она заметила, как покраснели мои глаза, я бы призналась, что плакала из-за ее неудачи на олимпиаде. Когда позвонили в дверь, я уже приготовилась сказать, что никуда без нее не поеду. Лилька вбежала в комнату и, прыгая на месте, протянула мне мобильный:

– Алиса, смотри! На сайте выложили результаты. Я заняла только второе место, но все равно прошла в очный тур!

Тонкие губы все сильнее растягивались в улыбке на ее круглом, веснушчатом личике. Широко распахнутые глаза сияли. Тяжелые груди подпрыгивали. Лилька раскрыла объятия, а мне, вместо нежностей, захотелось встряхнуть ее плотно сбитое тело. Папины угрозы ее сдать способны вызвать куда более сильное потрясение. Хватит с нее переживаний, лучше оставлю их при себе. Меньше всего мне хочется врать единственному близкому человеку. Но правда способна лишить ее уверенности в себе, которую мы так долго восстанавливали. Я взяла подругу за руку и подвела к кровати.

– Что случилось? – ее взгляд потускнел. – Ты не рада?

– Конечно, рада!

– Может, ты хочешь поехать в Москву без меня?