© Анна Инк, 2017

ISBN 978-5-4483-3735-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

– У меня плохое предчувствие, – я замираю и напрягаю слух, будто пытаюсь определить, откуда надвигается опасность. В тусклом мартовском небе гудит вертолёт, он проносится над нами быстро, создавая вибрацию в груди.

– Всё плохое, что могло случиться – уже случилось, – мой муж бросает в багажник домкрат и колесо, искорёженное грыжей.

Мы долго стояли в пробке, безнадёжно опаздываем на добрых три часа, а в нескольких метрах от населённого пункта, в котором расположен пункт назначения, мы налетели на выбоину.

Пока муж менял колесо, я выбралась из машины, чтобы немного размять тело. Спину ломит от долгой дороги. И голова устала от высокого конского хвоста. Я распустила волосы, и прохладный ветер взбил их резким порывом. Я подняла упавшие на лицо пряди и прищурилась, читая надпись на табличке рядом с дорогой. И в эту секунду меня посетило это странное ощущение дежавю. Этот ветер, мой муж, меняющий колесо, огромное поле, почти выползшее коричневым брюхом из-под снега, и лес по его краю, похожий на пятно из чёрных волокон – я всё это уже где-то видела. Хотя мы здесь впервые.

– Поехали! – я слышу раздражение в его голосе.

Мы въезжаем в посёлок Нара. Безлюдно, дома здесь выглядят просто, дорога ровная, и высокие деревья растягивают над ней свои ветви. Я пытаюсь представить это место в летнюю пору – наверняка здесь очень умиротворённо. Мой муж нетерпеливо сверяет цифры на навигаторе с номерами домов.

– Кажется, мы, наконец, приехали, – с облегчением выдыхает он, и останавливает машину.

Номер на табличке совпадает с другими ориентирами, данными Мариш: красная крыша двухэтажного дома, серый сайдинг, зеленый забор. Впрочем, здесь таких обычных домов много. Ах да, она говорила про флюгер с совой, и ещё (не вижу флюгера) про куст Жасмина (очень актуально в марте) перед домом. Я выхожу из машины и иду по вымощенной серой плиткой дорожке, заглядываю поверх калитки. Строения на участке выглядят аккуратными и простыми, даже в поворотах тропинок есть нечто строгое. Вот, вижу, как она идет к нам.

Мы обнимаемся, она целует нас обоих в щёки, и приглашает войти. Я уже различаю шум голосов в конце участка, слышу треск костра в мангале. Мы, конечно, пропустили всё самое интересное. Костёр теперь горит только для тепла, но нам оставили шашлык, и могут его разогреть. Мы радостно соглашаемся поужинать после утомительной дороги.

Сначала заходим в дом, в довольно тесную, но уютную прихожую, отделанную вагонкой.

– Пойдём к ребятам, или здесь покушаете? – спрашивает Мариш.

– Давай здесь, – устало говорит мой муж.

– Да, – вторю я.

Мы разуваемся и проходим по коридору в кухню. Она не очень большая, но довольно уютная. Широким пустым комнатам я предпочитаю тесноту – разговоры в таких помещениях развиваются ладно, а обозримость границ создаёт чувство безопасности, и кажется, что никто вас не подслушает. Не случайно самые интересные разговоры идут на кухнях – таких, обычно, тесных в стандартных квартирах.

Мы едим, болтаем о пустяках. Хвалим мясо. Мариш предлагает показать дом, но приходит Илья. Жмёт моему мужу руку, меня целует в щёку. Улыбается, и, как часто происходит между людьми, с которыми пока нет (или никогда не будет) общих тем, начинается разговор о погоде. Обмен стандартными впечатлениями плавно перетекает на тему дорог и пробок. Чтобы остаток дня не превратился в такую же серую бесформенную массу, как сегодняшнее небо, я настаиваю на том, чтобы пойти, наконец, к остальным.

Мы выходим из дома и следуем за Мариш по вымощенной красной плиткой дорожке. Беседка, где все собрались, представляет собой крытое красной металлочерепицей строение, с двумя сплошными стенками из дерева, а две другие подняты до половины посредством железных ограждений. Мангал стоит поблизости, и небольшой огонь в нём создаёт иллюзию тепла. Пол поднят на высоту одной ступеньки, а внутри стол и скамейки со стульями.

Кто у нас тут? Яночка! Уже изрядно навеселе, и приветствует моего мужа не менее охотно, чем меня. Она беспрерывно заводит новые романы, а в промежутках между ними страдает от томительного одиночества. В такие периоды она много пьёт, становится необычайно хабалистой, и не может глаз отвести от моего мужа. Поэтому я не была удивлена, когда она, повиснув на моей шее, горестно проскулила, что рассталась с «мусиком».

Теперь я высвобождаюсь из горячих объятий брюнетки и вижу Антона, мужа Маришкиной сестры. Целую его в щёку. Спрашиваю, не его ли это новая машина – блестящая, ярче солнца, изящная чёрная красавица – стоит на улице у забора. Пару месяцев назад Мариш упоминала, что Антон собирался купить Mazda. Антон сам начинает блестеть ярче машины. Мужчины такие красивые, когда они довольны… Я направляюсь к Кате, Маришкиной сестре, и краем взгляда цепляюсь за лицо моего мужа. Мне становится грустно, потому что, будучи младше Антона на десяток лет, он кажется старше его. Он выглядит усталым, хотя его работа, в отличие от Антона, не требует таких многократных разъездов. К тому же мы не обременены детьми, вечно гиперактивными и эгоцентричными, но Катя, к которой я сейчас направляюсь, тоже выглядит моложе и свежее меня – а у неё старшенький уже пошёл в садик.

Кате я особенно рада. В отличие от остальных здесь присутствующих (кроме, конечно, моей подруги детства Мариш) с ней меня объединяют не только схожие интересы, но и общие воспоминания. К тому же мне симпатичен её характер. Она склонна быть пассивным собеседником, умеет слушать, и обладает, также как и Маришка (правда, в гораздо меньшей степени), эмпатическими способностями, которые для меня всегда были сродни экстрасенсорным. Как можно так мастерски угадывать настроение человека, если он умеет держать лицо? Как у них получается понимать, что чувствует другой на самом деле, если слова его противоположны подноготной?

Но сегодня я хочу быть оживленной и обсуждать не то, что меня пугает (мой брак трещит по швам!), а то, что меня просто волнует. Например, почему из сериала «Мыслить как преступник» ушёл агент Гидеон? Катя любит американские детективные сериалы, и порекомендовала мне на досуге посмотреть пару серий про специальный отдел ФБР, где работают первоклассные психологи, и вычисляют преступников на основе гениальной аналитики паттернов поведения. Видимо, она, как обычно, угадала моё намерение, потому что отодвинулась немного в сторону после приветствия, уступая мне место рядом с собой на скамейке.

– Хочу обсудить с тобой, – заговорщически начинаю я, – моё впечатление от «Criminal minds».

Катя хитро улыбается:

– Сейчас ты скажешь, что это типичный «макдональдс-детектив».

– Какая проницательность! Тебе не кажется, что некоторые из его персонажей в пух и прах разбивают самооценку любого рядового профессионала. А что касается до людей науки… Мой муж, – я киваю на него взглядом. Тот даже не замечает меня, он увлечён беседой с Антоном, – просто ненавидит доктора Рида, у которого в его двадцать с хвостиком лет сто пятьдесят научных степеней, в то время как бедный Саша никак не состряпает свою кандидатскую. – И понижаю голос до полушепота: – К своему-то тридцатнику… – И снова увеличиваю децибелы: – Но меня смущает много других вещей, помимо этой повальной гениальности каждого персонажа: жестокость раскрываемых дел смягчается и стушевывается шутками, улыбками, и ярким образом их квир-программистки, например. Разве массовый потребитель не начинает рассматривать агрессивность как естественное проявление человеческой природы?

– Когда ты перестанешь искать в таких сериалах что-то, помимо динамики? – улыбается Катя.

– Агрессия и есть естественное проявление человеческой природы, – вмешивается мой муж. – Если бы ты была внимательна к изучению антропологии и этологии, то поняла бы, что это всего-навсего механизм для выживания…

О господи! Какой же он зануда!

– Этот «механизм для выживания» выжил из сериала одного из актеров, игравших главную, можно сказать, роль, потому что никакие деньги и слава не затмили для него той простой истины, что он является частью некоего продукта, который хавает человечество, отравляя свою эмоциональную систему равнодушием.

– У людей много инстинктов, – мой муж лениво меняет положение тела и подается немного вперед. – И не у всех есть возможность сублимировать агрессивные побуждения в социально одобряемые формы. Как удовлетворять Мортидо человеку? Он не идёт бить и убивать, он смотрит, как это делают другие. Торжествующая справедливость снимает стресс. Добро побеждает зло. Ну и потом, сравнение своей относительно благополучной жизненной истории с тем маргинальным миром, в который окунаются персонажи фильма, позволяет даже малоудачливому зрителю с облегчением вздохнуть: «а у меня всё хорошо, по сравнению с этими-то». И этот свойственный людям негативизм: бывает и хуже… Человек смотрит и успокаивается.

– Или становится параноиком, – заключаю я. Поворачиваюсь к Кате, надеясь, что такой откровенный жест в языке тела объяснит моему мужу моё намерение вести диалог с ней, а не с ним. – Зачем они бегают с пистолетами и проводят аресты преступников? Их дело – аналитическая работа. Чем тогда занимаются другие отделы этого их ФБР?

– Никому не интересно слушать размышления персонажей, разглядывая сменяющие друг друга крупные планы, это не артхаус. Ты и в блокбастерах хочешь реалистичности? – Катя всматривается в меня добрыми карими глазами, будто с сожалением. – Ди-на-ми-ка.

Я отвожу глаза в сторону, и случайно встречаюсь взглядами с Маришкиным мужем. Илья смотрит мне в глаза и спрашивает:

– Что такое «макдональдс-детектив»?

– Это я придумала, – довольно ухмыляется Катя. – Я использую это понятие для тех голливудских детективов, в которых способности героев гиперболизированы почти до фантастических. По аналогии с понятием «спагетти-вестерн». Герой и необычайно умен (даже, скорее, гениален), и метко стреляет, и пользуется популярностью у противоположного пола, а на досуге (видимо, у них 25 часов в сутках, потому что они, обычно, трудоголики) пишет бестселлеры, – выдает Катя.

Кажется, она опять намекает на Темперанс Бреннан из сериала «Кости», которую терпеть не может.

– Ага. Понятно, – протягивает Илья.

Я думаю о том, что он, наверное, не знает, что такое «спагетти-вестерн». В его глазах определённо замер вопрос, но он ничего не спрашивает. Я ловлю себя на мысли, что мне хочется что-то сказать ему. О чём-то спросить. И составить о нём мнение. Но вопрос не зреет, и этот импульс тоже замирает где-то глубоко в моей голове.

Ну вот! Я сбилась с мысли. И Яне, кажется, нехорошо…

– Может в дом? – вклиниваюсь я в суету вокруг пьяной брюнетки.

Кажется, её сейчас стошнит. Она клонится головой к земле, резко вскидывает её, улыбается, закатывая глаза и победно заявляя:

– Всё нормально!

Такой я её никогда не видела. Мой муж пытается поставить Яну на ноги, но она беспомощно болтает ногами, как бы намекая, что хочет на ручки. Я смотрю на своего мужа. Да бог с ней, неси уже её в дом! Я не буду ревновать, хотя мне очень хотелось бы.

Мне хотелось бы хоть как-то оживить наши чувства. Пусть даже таким, казалось бы, неестественным способом. Я представляю, что Яне плохо не от алкоголя, а от перепадов погоды. И как она такая красивая, мягкая, упадёт в его объятия. Он подхватит её и понесёт в дом. А я буду ужасно ревновать. Ведь мы такие разные с ней. Ведь мужчинам нужно разнообразие. И, наверное, не только мужчинам. Наверное, я тоже хочу… разнообразия.

Пока я раздумывала, мой муж уже и вправду несёт Яну в дом. Катя и Мариш у входной двери, Антон идёт следом. Про себя я отмечаю, что у моего мужа сейчас, когда он несёт на руках чужую женщину, отличная осанка, уверенные шаги… вот он исчез в доме… да, он гораздо красивее того же Антона. А Ильи? Ищу взглядом Илью, чтобы сравнить их. Он сидит у мангала и смотрит в оранжево-чёрные угли.

Меня вдруг поражает, что он не принял участия в судьбе Яны. Не пошёл в дом за женой. Не сделал хотя бы вид, что ему небезразлично. Он вообще хотя бы подходил к нам, пока мы пытались поставить Яну на ноги? Кажется, нет.

Я чувствую возмущение от такого равнодушия. И раздражение о того, что лично мне не хочется идти в дом, но вроде как нужно попросить разрешения, чтобы остаться. Он-то уже всем видом даёт понять, что будет здесь. И получается, что я напрашиваюсь, и мне придётся самой проявлять инициативу в беседе.

Ладно. Что лучшее из двух зол: пытаться помочь Яне проблеваться, или остаться здесь, у тлеющего костра, посмотреть на затихающее пламя… Ну, в крайнем случае, он неохотно будет отвечать на мои вопросы, разговор быстро сойдёт на нет, и между нами повиснет вечная пауза.

Я беру стул, ставлю его напротив Ильи, по другую сторону от мангала, и решительно заявляю:

– Я побуду здесь.

Он молча кивает, не отрываясь от костра. Вид у него очень задумчивый. Мда, это буде сложнее, чем я думала.

Он берёт в руки железную кочергу и тянется к тлеющему костру – я про себя отмечаю, что кочерга украшена красивыми витиеватыми узорами, и место её скорее у добротного камина, нежели рядом с мангалом. Он помешивает угли, они трещат и выпускают искры. Я невольно слежу взглядом за его длинными тонкими пальцами.

О чём мы будем говорить? О погоде и пробках? Я судорожно пытаюсь вспомнить, что знаю о нём. Честно говоря, Мариш очень много о нём рассказывала. Она часто приходит ко мне в гости по выходным, поскольку её мама живёт в соседнем подъезде. Илья обычно приезжает за ней вечером, и ждёт внизу. Он звонит ей по телефону, и я слышу его голос в трубке – размеренный и вежливый. Пожалуй, за всё время их 3-х летнего брака я видела его не больше пяти-шести раз, и то мельком. Господи, да мы не разговаривали никогда толком… И о чём мне его спросить? Что я про него помню? Что он не любит детей. Мда. Что он читает Чейза!

– Ты тоже любишь детективы? – спрашиваю я.

– …да, – неуверенно протягивает он. Как будто я застала его врасплох вопросом. Я была права, он хотел побыть в гордом одиночестве, а тут я напросилась в компаньонки, да ещё и разговариваю.

– Читать или смотреть?

– Я люблю Чейза, и Дойля. Мне нравятся детективные сериалы в том числе, если ты к этому клонишь. И, конечно, динамика в них необходима. Но остросюжетность можно создать через непредсказуемых персонажей, долгую интеллектуальную работу следователя и его внезапное озарение на основе малозначительной, казалось бы, детали… это захватывает дух больше, чем беготня с пистолетами, как ты выразилась, – он внимательно смотрит на меня. Уже сумеречно, и я плохо вижу его.

Илья встаёт, заходит в беседку, щёлкает выключателем, на мангал и наши посадочные места падает полоска жёлтого света. Спасибо, так гораздо лучше. Он возвращается, и я продолжаю диалог:

– Поэтому мне нравятся скандинавские детективы, – я с удовольствием вспоминаю педантичную, и иногда до занудства внимательную Сару Лундт из сериала «Убийство». – Кому-то они кажутся затянутыми, но, на мой взгляд, они реалистичны.

– Ты близко знакома с тем, как ведётся расследование в реальной жизни? – спрашивает Илья.

– …нет, – неуверенно отвечаю я. Я как-то даже немного потерялась. – Но мне кажется, что большую часть времени человек, расследующий преступление, внимательно изучает свидетелей и подозреваемых, занимается рутинной бумажной работой, скрупулёзно анализирует условия и мотивы, и, применяя нестандартное мышление, выходит на преступника. А не бегает целыми днями в алебастровой рубашке, при макияже и модельной укладке, постреливая в преступников века и попутно получая от гениального маньяка квазикриптографические послания.

Илья смеётся.

– Да ты сердишься, – хмыкает он. – Какие бурные эмоции могут вызывать американские сериалы, как оказалось. Ты обязана их любить.

– За что? – недоумеваю я.

– Они не оставляют тебя равнодушной. За остроту ощущений, я полагаю.

– По твоей логике ненависть должна также именоваться любовью. Нет ощущений острее, чем те, что приносит конфронтация.

Илья опять улыбается, но по-другому. Он склонил голову набок и щурит глаза, будто знает больше меня и уже победил в споре. Я хочу лучше разглядеть его, но тень от столба, подпирающего крышу беседки, загораживает его лицо от света.

– Ну уж под любовью я понимаю гораздо большее, чем совокупность положительных эмоций, действий, направленных на созидание и… что там ещё, этапов, характеризующих развитие вверх и вперед, – у меня такое чувство, что он зачитывает заученный список. Илья откидывается на спинку стула, складывает руки на груди и спрашивает: – Скажи мне, что, по-твоему, создаёт… неблагоприятные условия для остроты ощущений?

– Хороший вопрос, – протягиваю я. И размышляю вслух: – Предсказуемость, пожалуй. Стабильность. Ты меняешь острые ощущения и риски на относительную гарантию того, что всё останется как есть, на том же уровне, на котором тебе сейчас комфортно. Но чтобы сохранить эту гарантию, тебе приходится тщательно планировать свои действия, ограничивать себя в том, что… скажем так, может нарушить условия контракта. Постепенно это входит в привычку. И человек уже не представляет свою жизнь иначе: спонтанность воспринимается как нечто опасное и угрожающее комфорту. Острые ощущения приобретают негативную окраску.

Мой муж смотрел бы на меня сейчас как на полную идиотку. Как я выразила мысль? Что я имела в виду? Всё спутала, и стабильность, и предсказуемость. А ещё я хотела сказать про искусственность: создание определённых условий требует соблюдения ряда правил, которые вносят ограничения… впрочем, это, пожалуй, связано с предсказуемостью.

Я смотрю на Илью. Он опять щурит глаза. Какого же они цвета? По-моему, он пытается понять, что я имела в виду. У меня плохо получается рассуждать на такие абстрактные темы. Я теперь жалею о том, что сказала. И не знаю, как перевести разговор на какую-нибудь другую тему. Более, скажем так, приземлённую.

– Я бы назвал это шаблонами, – с серьёзным видом говорит Илья. – Если человек пытается по ним жить, не только результат его жизни становится предсказуем, но и каждое его действие. Но по факту то огромное количество правил на все случаи жизни, сконцентрированное в стереотипах, оказывается непригодными для отдельно взятого человека.

– Да! – восклицаю я. – Как здорово ты меня понял про правила! Есть сферы жизни, в которых универсальные правила неприменимы. Вот что касается, например, семейного этикета…

Илья поднимает брови и улыбается:

– Ну-ка, ну-ка, продолжай…

– Кто должен готовить, как нужно проводить свободное время (конечно же, всё время вместе!), о чём рассказывать друг другу и что обсуждать. Если я начну рассказывать мужу, как у меня прошёл день на работе – он сбежит через три предложения под самым прозрачным предлогом.

– Скажи это моей жене… «Рассказывать нужно всё» – гласит золотое правило идеальных отношений (по мнению Марины). Супруги должны всем делиться, в том числе неприятностями. В том числе сугубо личными неприятностями, – я размыкаю губы, чтобы развить эту его мысль. Но он сам продолжает: – Представь себе, я считаю, что даже у женатых людей должно быть личное пространство. Возможно, ты сочтёшь меня эгоистом, но мне совершенно неприятно выслушивать жалобы на физическое самочувствие.