указывали на привычное отношение пациентки к самой себе, когда эмоции нежности, желания или тревоги готовы были всплыть в ее аффективной жизни. Чем сильнее аффект овладевал ею, тем сильнее и злее она себя высмеивала. Аналитик стала адресатом этих защитных реакций лишь вторично, поскольку она поощряла стремление пациентки к осознанной проработке своей тревожности. Интерпретация содержания тревоги, пусть даже и правильно выведенная на основе другого общения, не приводила к результату столь долго, сколь долго каждый подход к аффекту лишь усиливал защитные реакции. Было невозможно сделать это содержание сознательным до тех пор, пока мы не ввели в сознание – и тем самым не нейтрализовали – способ защиты пациентки от своих аффектов при помощи презрительного уничижения – процесса, ставшего привычным во всех областях ее жизни. Исторически этот способ защиты при помощи насмешки и презрения объяснялся ее идентификацией с покойным отцом, который пытался воспитать у маленькой девочки самоконтроль, делая насмешливые замечания, когда ею овладевали эмоциональные вспышки. Способ стал стереотипом благодаря памяти об отце, которого она горячо любила. С точки зрения техники, необходимой для понимания этого случая, нужно было начать с анализа защиты пациентки от ее собственных аффектов и продолжать, идя к разъяснению ее сопротивления в переносе. И