бы их не узнали, приходилось думать постоянно.
– И давай быстрее. Тяжело, – проворчал Келла.
– Ты же сильный, – встал в позу культуриста Рэн, подняв руки с туфлями вверх и напрягая мышцы, демонстрируя несуществующие бицепсы. – Крепись, чувак! А лучше положи ее на асфальт, – посоветовал он и под прищуренным взглядом друга скрылся на стоянке, где бросил машину.
Келла вздохнул, поудобнее взяв свою ношу. Как бы он ни ненавидел эту наглую высокомерную взбалмошную девицу, как бы она ни топталась на его гордости и мужском самолюбии, как бы ни издевалась, он все равно не мог ее ударить.
Она – смогла. А он – нет.
«Я мужик», – с долей ехидства подумал Келла и заботливо поправил импровизированный разрез на платье Нины. Едва парень только представил, как кто-то пристает к ней, разрывая ткань платья, ударяя по губам, хватая за волосы, как он непроизвольно сжал челюсти, как его обжигало непонятной бессильной ненавистью.
Через минуту черная машина остановилась около синеволосого и тот, бережно уложив Ниночку на заднее сиденье, сел рядом, так, что ее голова покоилась на его коленях. Выглядела при этом девушка так женственно и беззащитно, что Келла только сглотнул. Все его боевое настроение, задор и желание показать ей, где раки зимуют, исчезли.
– Чем пахнет? – подозрительно спросил с переднего сиденья Рэн, громко театрально принюхавшись.
– В смысле? – не понял Келла, который пытался понять, что теперь делать.
– Не чувствуешь? – повернулся к нему друг. – Серьезно?
– Не чувствую, – нахмурился барабанщик, который не мог оторвать взгляда от лица спящей пьяным сном девушки: алые губы ее были чуть приоткрыты, на лицо налипли светлые пряди.
– Странно. Этот зловонный запашок… Ваниль, все провоняло ваниль