Пролог:

Может многое говорить о тебе – сегодня. О чувстве, в

котором ты бы хотел приобрести новую реальность. Ходить под

окружением старой Москвы или гулять по улицам Парижа, а может

просто витиевато думать о лучшей судьбе. Для себя и своих друзей,

среди которых много нехороших людей. Они прячут свои

подземные взгляды прямо в воду и тонут там же, поглядывая

вровень с ощущением полного маразма в своей жизни. Но ты не

прячешь искушение за подлинником своих ожиданий и ждёшь, что

завтра будет уже философским продолжением бури. Она настала

тебе, как леди в множестве цитат, по которым странным образом ты

можешь выявить ту форму необъятности земного взгляда на свои

идеалы. А быть может, стать ещё более глупым и простительным в

своём человеческом посвящении в древней жиле происходящей

внутри жизни. Закрыв ранами свой стиль европейского утра – ты

ожидаешь ему новое прочтение, чтоб также сияло солнце и новые

виды моральности шли по угодной небу колее. Но твои противные

черты смотрят тебе в лицо прямо из зеркала, и затаившись там

неминуемо просят, чтобы оценки из прошлого ушли там назло

субъективным будням.

Ты искал свой противный ад и не нашёл его, но по голове

бьёт эта оземь мучительная просьба говорить себе правду. Имея за

душой огромный множитель философского опыта и прожитой

жизни. В неё хочется вернуться или стать немного большим

клоуном, но всё же прочесть по-иному свой завтрашний вид идеалов

в уме. Когда бы утренник состоялся на ветреном поле вдали от

человеческой важности быть состоятельным и громким словом.

Когда притворяешься и ждёшь душевный покой, а он просто так не

приходит. Его нужно приладить внутри к опротивевшей мудрости в

новом поле изгнания, чтобы завтра стало лучше в аллегорическом

смысле бытия. И ты ходишь по Москве или по Питеру, как слон в

опочивальне множества проигранных ролей в голове, а они просто

не знают, что сказать тебе на этой полосе жизни. Ты не стал умнее

или хитрее, но отжил своё слово в происходящем и прошлом, чтобы

выиграть путь солидарности в судьбе. Чтобы там в себе найти

опротивевшую ясность, что дальше так нельзя ни говорить ни

делать. Но заново пройти круг фатализма, увы, не хочется ни при

каких обстоятельствах.

Тут твоя редкая натура замирает, и глядя в своё отражение

верит, что гуляющий и робкий ливень души – только часть твоей

внутренней образом печали. Его нужно, как бы собрать воедино и

настроить, чтобы вылечить форму нового дождя. А потом

прирастить к существующей важности человеческой жизни. Так и я

приняла себе образ многомерной рассказчицы, на внутреннем имени

которой нет поднятого идеала в судьбе. Я просто вышла за грани

интеллектуального снобизма и вылечила свой ливень души через

составление цитат. Их можно найти в большом количестве в этом

сборнике и перечесть, как образ воспроизведения гиперреальности

или вдруг оценить, что чего-то внутри не хватает. Этим утром на

каждом теле новоявленной позы личности, когда просто живёшь и

ждёшь казус следующего дня. По нему можно многое сказать о

торжестве в склепе внутренней жизни и идти, мерно покачиваясь на

боках своего тщеславия. А можно передать символический ужас

власти над самой собой, чтобы немного внутренне усилить свои

противоречивые чувства и стать обилием критики для себя. В

словах, что содержат аллегории на обещании быть человеком, в

словах, что ищут твоего признания внутреннего чуда личности. Ты и

сам ведь веришь, читатель, что полные блики луны не всегда – итог

твоих видимых миров в воображении ужаса. Он только притворился

и ждёт, что новая цитата станет для тебя, чем-то вроде роковой

оценки твоих сильных и слабых сторон личности. К коим ты

приращён с детства и с юности ищешь им оправдательный приговор,

чтобы заметить ещё больше идеалов внутри своего эго. Над

нераздельной головой сомнения и философской картиной

требовательной жизни. Для которой ты стал думать и говорить, как

будущий человек.

Цитаты на день:

«Оформив после мнения итог – ты волен убеждать свою мечту, что

вышел на отсталом берегу и хочешь симулировать вопрос».

«Безызвестность ищет сгоряча – самый страшный суд её плеча, и с

него укладывает яд, на котором люди говорят».

«Нечаянный из завтра сложит час – свою свирель в проталине ума,

что смысл подземной лиры из окна, струящейся могилы между солнцем».

«Найден прошлым на глазах шагов – слов последний мир из слёз

грядущих, стоек на гитарной воле сон – ставит роли в право над

фортуной, и за этот мир ему апломб – умирает в тысячах миров, над

своей свободой жить культурой».

«На заходе прошлого ушли – пошлый ад и сумеречный розни снег

игры над апологией войны, что по музыкальным склонам нужного -

убирает ясный цвет сердец, лишь заход в том чувстве современном

психоделикой сулит свой мир нетленный, над культурой проложив конец».

«Медлить будут красные стремнина, над свободой мысли как в

бреду, им вспорхнуло облако ревниво и списал свой век угрюмо суд».

«Будешь ли сражаться честью блага, боль в тоске из человека – вон,

на смотрящем мире эпилога, всё своим виляет в смыслах рока и

свободу тащит на поклон».

«Сердцем чистой красоты ты – рад, будет оборотнем мысли видеть

свет, на шагах из тьмы своей награды, что достаток философского

ума – смотреть назад».

«Если есть фортуна в часе личном, видит смерть свой долг в

купеческом аду, и приравнивает жадностью свои – формы мира, как

один из притчи».

«Никто не смотрит на природу за окном, увидев ясный вид логичной

тени, не скажет миру встретив свой конец – культура времени из

тьмы свободы в нас».

«Возраст отвечает глядя в нас, лишь когда идёт прохожим днём вся

его упущенная нежность».

«Если смог – достать до звёзд, на вопрос ответит цели твой

ментальный свод угрюмой маски, нежели внутри её истории».

«Бездарность учит фортуну любви и некогда спросит о частом

наитии, что было бы завтра из лести её – бездарным ответом на это

уставшее чудо любви?»

«Поздно горесть отнимает вид затеи за тобой в движении быть

тенью, робкой воли сердца из гримасы, что когда – нибудь достигнет

час Земли».

«Награда в человеческой среде в фигурах смысла – так близко

высока, Небо цвета роз из этой дерзости уносят формы риска, чтоб

увидеть утопическую кровь».

«Гордо на счастье стоит в остановке самый угрюмый чернеющий

след, он одинаков в портрете из тени видимой гласности формы за

теми, кто бы успел за неё посмотреть».

«Опыт на цепи тебе даёт любовь вокруг, звёзды шепчут форменное

теми, кто отнял твой задымлённый толк между роскошью

достигнутой мечты».

«Осень ходит по ковровой степи, след её услужливого счастья виден

нам и одним годам на свете памяти поспели – снова открывать её беду».

«Личный цвет за зверем спит мгновением и хохочет рябью в склоке

лет – та же гордость измерять сознанием свой потерянный на

смыслах силуэт».

«Не забывай и не пиши на отчей просьбе полноводный рай, он сон

мечты и волшебство прощания на свете мирного доселе одичания и

цвета робости под силой красоты».

«Потерпит в робкой смене лет – путей иллюзии твоя родная кровь, и

ожидая личности портрет вновь унесёт свою фатальность, как могилу».

«Звук стальной на сердце роет – смысл, в котором сон моральный -

не уносит сквозь зеркальность тело личности на рисках».

«Приподнимаешь важность об итог и хочешь лично проводить

катарсис лет, пока не пишешь звук идиллии из строк – по

собственному счастью утоляешь тени».

«Поседел не для отравы, формой стал, что лучшей правдой на одной

лежать ладони и ужасный звук таить».

«Посередине сердца спят миры, они дожили лучший квант

последнего и мир на ужасах так близко им вдали, припоминает

спящий остров из потерянного солнца».

«Риск понятия на смыслах дожил до упора, достоял и вышел свет

подзорной красоты, нам ему понять отличие укора – также трудно,

что и риск, в котором старишь ты».

«Соотнеси разбитый приговор души со стилем логики, которого уж

нет и сам того не зная разыщи одну – единственную памяти причину,

как думать в этой красоте?»

«Потом не скажет, за тем, что ищет и сам не спросишь о чём сказать

на этом в письмах, где нет искусства, а только чувства и тень тоски

его завзятой».

«Оголённый провод каждой в теле снов – пишет над природой в

ожидании, ищет странный факт картины от умов, где и роскошь

кажется как самоистязание».

«Отключи магнитный фон ума, став ему работой в той причине, где

твоя тоска на личной притче стала лишь оскоминой и убегает вновь».

«Весь день, как спрос у сердца изголовья, им носится всерьёз пустое

слово «годен» и тяжкий труд души упитанной надежды – всё время

прав, коль смыслом держит прежним».

«Залитый в пустое песок у реки – немыслимый возраст и

собственный вес, его ты украсишь под ношей прогресса, чтоб

выеденный толк никому не продать».

«Монументальный труд – из тела говорить, как сложно им творить и

делать день по пройденным глазам, в которых жить нельзя и звук

случайной лжи – посыл в глаза».

«Чёткий мученик из толстой воли склепа, за тобой виднеется

сюжетная игра и моток куплетом в нём – примета, под наглядной

близостью им в том приврать за мукой и тоской».

«Чёрный день – не чёрная глава, смысл мудрит и падает едва над

порогом мысли вдетой в жизнь, чтоб её прошить искусно в нас».

«Поранен к личности и с раны каплей кровь – сочится чистой,

неопровержимой болью, ты дал ей форму дня и в руку власть,

затем, чтоб говорить о лучших чувствах».

«Понятный вор – понятен ли себе, когда он воет чувством на войну и

глядя в современность видит душу?»

«Эхо за кормой всё цедит и летит, думая о прошлой высоте, этот

день просить, чтоб оценить важные советы для сердец».

«Подыграй у лояльной причины и жди, что твои короли подыграют

в твою иллюзорную волю, не готовую жить».

«Где же ты успел сварить внутри время приведённое одной

просьбой мира – то ли пережить им форму лет, то ли справиться

с виной?»

«Глаза засмотрели назад и понятно – им будут идти подоплёки в

сердцах, а кто – то на улицах слова желает, им видеть свободу от

страхов».

«В застывающем мире потерянных кораблей – тот лишь чужой, что

единожды смотрит назад и тогда он уличает сам себя, что везде

ничейный».

«Образумив день – ты ждёшь своего часа смерти, а он подлежит

расправе над тысячной харизмой лет и всё начинается сначала с

утра, когда твой день верит в новую свободу».

«Оттуда ты вышел и туда приходишь, но в этом рассвете не носишь

чёрные звёзды души, а только обволакиваешь пространное озеро

надежд в глубине сожаления о своём прошлом».

«Если намедни есть часть души, в которой спряталось ветхое солнце

– то оно будет день за днём помогать твоему горящему сознанию

жить дальше».

«Когда нечего терять и новые носки не спадают под утро с ног, когда

выше нет ничего свободнее и милее – ты выходишь на свой

балкон и начинаешь ворковать, как птица, которая хочет слабой

участи в своей душе».

«Твоему презрению нет предела и частный выдох в своём маразме

начинает день и отдаёт его преимущество к новому солнцу в

неживой общности будущих людей».

«Понимать свой страх – значит иметь точные копии соблазна в руке

новой свободы, а также удовлетворять приземлённое желание, не

зная, откуда ты видишь его собственным телом».

«Подобрел и вылечил свой возраст, а его понурое отчуждение ушло

сегодня на невероятное поле самоназванного учреждения дневной

гордости за свободу».

«Имея достаток и очень мало времени – можно не терять деньги, а

образовывать частое внушение себе самому о лучшем».

«Мера убивает форму восторга, а качество уводит своё

предназначение от торжества гедонизма, чтобы получше создать

себе новое чувство внутри субъективного счастья».

«Наденешь шляпу на пальто и весь вокруг твой мир, как путь -

изъезжен каторгой для лжи, чтоб будоражить так дожди».

«Прохладный, лиственный разгон – всё мельче облака и с рук твоей

невежественной формы – спадает шар внутри разлуки и этим медлит

наперёд».

«Подытожит за властью итог и в вопросах меж маленьких дней – ты

в уме осторожен за слабостью быть сегодня в гранитном окне».

«Не сыпь песок для кучки слова и между солнцем не греши, когда

упавший свет знакомый тебе распишется в тиши, забыв об этом на душе».

«Между пасмурной сценой стоишь и за чёрным рассветом – твой

рай, чтобы множитель возле души понимал эту сущность проклятий

ожить».

«Будущее, как немилый стержень зла, входит в твой отчётливый

манер, а потом по счёту ниже тла – видишь ты искупленный пример».

«За большим опахалом из лет, точно видимый в почерке слов – ты

наносишь мне бледный совет на затисканный вид облаков».

«Образ твой не лучше, чем вчера, сотни дней в искусствах замирая -

мы постигли зрелостью пера тот же искус, что и был вчера».

«Над мечтой в остановках печали нет светлее, чем голос в душе,

только опытом мы не встречаем эту юность, что пала уже».

«Над местным диалектом ты не свят, а новый полдень ходит через

край ещё внутри сгустившегося я, где белым светом утомляем ад».

«За былым отражением в томной игре – ты спросил, что же будет

потом, ну а прошлое мне подыграло, родясь, чтобы мужеству

вынести сон».

«Накапай сто грамм мне на душу и выжги за целой свободой -

отмеренный свет, где тают природные ивы и долго там ходит

поодаль мертвец».

«Пусть срастил ты изюминку в роли любви, но оттаял твой мир, как

плато на двоих и сегодня в иллюзиях просим за это быть

свободными, чтобы доигрывать ритм».

«Обнажённая в поле фигура из ран мне не может умом ограниченно

думать, за собой закрывая противный обман, где-то выше у тёмного

образа утром».

«Мне без дела стоишь и за смертью не я – стала выше тебе в этот

день на безумии, но сегодня в дождях между страхом пройдя -

побелею от мужества нового риска».

«Воин падший, что смертью не стыло в уме, занимая за резкостью

страха в глазах, обрывающей ясности думать, где сам ты остался в

чудесной истории мира?»

«Образован, где меркнет прямая пастель из невидимой частности

жизни вослед, чтобы чудо сходило за юмором в стиль и редело за

пропастью лет».

«Мне не жалко в искусстве просить за себя, чтобы стыло внутри

отражение ран, а потом восходило в любви к небесам – это поле

реальности в чести и роли».

«Потому ты не можешь угнаться вослед этой борзой идеи и стиля

любви, что топорщишь за немощью – только глаза и обрывки

вопросов на новой беде».

«Обнимаешь за днями пустую слезу, за которой стою в

неприглядной судьбе, ну а прошлым наверное буду иметь ту

задетую форму свободы за смертью».

«На небе балерина, как в аду, а ты пихаешь к сердцу чехарду, чтоб

нынче вспоминать ещё урон из воли нижеследующего – вон».

«Рискуя небом – прожито в аду всё детство, чтобы днём заговорить,

как холодно там было и в бреду – так нагло в безымянности бродить».

«По серым, замшелым тропинкам души – ты явственно бродишь, но

что же ещё не носит твой мир наготове, увы, под наледью образа -

будто бы тьмы?»

«Не стал ты вампиром, но днём, как трудом сосёшь свою кровью из

другого угла, всё думая обществом – будто туда, ты вышел как будто

насквозь».

«На дереве маска, на холке – порок, а между пространством роняет

свой срок – твой мир безымянный, где вышел ты сам разбитым и в

слёзах горюешь о саван».

«Всё в мире – песок из под толщи чутья, всё стало тебе безымянно от

раны, где вылепил тысячной робой о день – ты новое в образах гроба».

«Нет в небе философа лучше тебя, нет счастья узнать аллегорий

восход, пока по итогу ты вьёшь это я сквозь мысленный день – о порок».

«На мысли себе ты купил этим свет, но дома кладёшь безымянный

портрет, чтоб вылечить наглостью формы любви и этот потерянный

день позади».

«Снуёт обязательством в мере труда – твой форменный стиль, что

такому нельзя угнать безрассудное поле измен под светом в душе

вычислительных стен».

«Намедни отнял к гробовому чутью – свой маленький член

незнакомой игры и где-то тебе показалось, что ты отнял этим миру -

довольство».

«Ты ежели днём неспокоен – то сон, тебе неспокойнее зрелой тоски

меж масками прошлого, будто бы ты узнал этим чувство о роль».

«Противный кордон о погоду за смысл течёт между автором в поле

игры, а ты понимаешь, что будто бы был уже с этой миной о воздух

в себе».

«Пока уговорами ищешь свой зад – твой мир привирает, как будто

отдав за немощью тонкий стручок пустоты из медленной формы -

такого как ты».

«Внутри незаметный и очень непрост – ты важностью джентльмен

воешь о воздух, а он подвывает над шляпой причин, где сам ты

опробуешь мысли за ним».

«Многомерный взгляд над эхолотом воет каждый сотый день в аду,

словно бы за этим днём нет света в сердце, как на каменном бреду».

«В мыслях упражнялся, где и сам ты стал вдвойне не прошен за

искусством, будто бы исчезнувшее чувство стало петь иллюзии в тебе».

«За примером души – ты отходчивый воин, но в сердцах неразрывно

щекочешь свой ад, ты пустил этим стрелы на воздух, где болен в

укоризнах искусства – искать невпопад».

«Белый свет тебе – белая осень в надежде, а прикормленный ад не

такой на виду, что уходишь сегодня не в цвете одежды – ты за

правильный номер души потому».

«Не бывало в квартире твоей благородства, только трос пустоты и

какого-то шарма, где наощупь ты гложешь плохое уродство – будто

сам ты нашёл этим тени пожара».

«Вот и встал наконец-то твой мир корабля, а в душе там сквозит

непокорное чванство, чтобы внутренне жить по-другому, чтоб я

протащить за искрой между каждого дня».

«Нет ума соскоблить всю позорную нить из под выемки жухлой

тоски, а пора всё сегодня смеётся в перо до утра, наклоняя свой

воздух и тернии жизни».

«Не стихи и не проза ушли наголо, открывая тот шарм в пустоте от

уродства, чтобы чёрное зарево знало тогда, что и день расстаётся от

мысли к позору».

«Вынимаешь актёрские тени из мира и твоя супротивная жёлчь, как

конвой между выменем тождества – хочет прилива и опробует

высмеять сложную боль».

«Саркастический звук и плохая мораль не тебе ли сегодня в законе

вели – эту стройную форму почти до Земли, чтобы думать о чувствах

и скорби?»

«Словно в яму попал и вокруг никого, а под серым, затерянным

миром из благ – только ужас и капли гнилого в умах затевают свой

вымысла страх».

«Нет коня и нет всадника и поле чужом, но к искусству за этим

фамильным чутьём ты сегодня свой взгляд по пути обратил, чтобы

мир осуждать – перед ним».

«Закадычный ли друг упростил небом ад, но сегодня наверх ты не

смотришь назад, а потерян твой воздух в пути за любовью, чтобы

снова угадывать форму души».

«День за днём неспроста ты учтивостью ждал, чтоб закрыть зеркала

и всё этим простить, чтобы внутренне сам по себе отпустить – этот

мир безнадёжного рока».

«Чебурашки и мишки, а также твой кот всё не любят спокойное