Слово о полку Игореве: Взгляд лингвиста

Безупречно научный, взвешенный взгляд на вопрос о подлинности "Слова о полку Игореве". Тема закрыта. Нет, конечно же спорить об этом будут всегда, горячо и яростно. Но если вас увлекают не споры ради споров, а всестороннее рассмотрение проблемы, если вы хотите составить собственное мнение, то работа Зализняка вам поможет. Исчерпывающе.

"Слово о полку Игореве" было явлено потрясенному миру 200 лет назад в качестве уникального во всех отношениях произведения. 200 лет вокруг него кипят страсти, наиболее яростные - по принципиальному вопросу: действительно ли это текст XII века, или все-таки новодел, искусно исполненный через полтыщи лет. До последнего момента в битве сходились историки, литературоведы и филологи, делавшие ставку на лексический корпус. Академик Зализняк решил подготовить лингвистический ответ на больной вопрос, пропустив сам текст, а также аргументы сторонников и противников между древнерусской наковальней и математическим молотом (о как заговорил - это я от усталости).
Я, в отличие от нескольких очень умных друзей, не отношусь к поклонникам "Слова о полку Игореве" или любителям древнерусского языка либо ранней русской истории. Однако ж интересуюсь, скажем так, смежными явлениями и дисциплинами, друзей уважаю и их оценкам доверяю: а оценки Зализняка и конкретно этой книги выдержаны в превосходных степенях. Потому прочитал.
В целом: книга, конечно, рассчитана на любителя перечисленных явлений, но интересна и поучительна и для иных слоев - а неимоверно крута независимо от чего-либо. "Взгляд лингвиста" - книга очень основательная, компетентная, по-хорошему дерзкая и ерническая, и свою задачу она решает. Непредвзятый читатель (предвзятому-то все равно) выходит из текста не только обогащенным знанием новых слов типа "узус" или "энклитика", но и процентов на 90 убежденным в том, что "Слово..." фальшаком не является, сработать его в XVII-XVIII веке мог бы только уникальный гений, тихой сапой открывший половину славистики и индоевропеистики на двести лет вперед, а большинство оспаривавших этот факт - балбесы.
Вот с последним пунктом связано основное удовольствие от непрофессионального чтения "Вгляда лингвиста". Такого размаха академического ехидства и высокоинтеллектуального опущения оппонентов я еще не встречал. В детстве я, наверное, просто повыписывал бы в блокнотик фразы типа "объяснения, требующие откровенного стояния на голове","трудно представить себе более эффективный способ скомпрометировать работу лингвистов", "<если> речь здесь идет вовсе не о реальных явлениях языка, а просто о выдумках эрудита, который был совершенно свободен в своей фантазии..., <то> и Кинан совершенно свободен в фантазиях о том, что могло прийти в голову непредсказуемому эрудиту, и вся проблема откровенно перемещается из научной сферы в сферу гадания" - ну и совсем красявишное "даже и сотня мыльных пузырей, взятых вместе, дает всего лишь мокрое место". Теперь я ругаться совсем разлюбил и в хлестких формулировках не нуждаюсь – но все равно талантом автора впечатлен.
Как и способностью очень просто формулировать простые же, но не всем внятные истины: «В советскую эпоху версия подлинности СПИ была превращена в СССР в идеологическую догму. И для российского общества чрезвычайно существенно то, что эта версия была (и продолжает быть) официальной, а версия поддельности СПИ - крамольной. В силу традиционных свойств русской интеллигенции это обстоятельство делает для нее крайне малоприятной поддержку первой и психологически привлекательной поддержку второй. А устойчивый и отнюдь еще не изжитый советский комплекс уверенности в том, что нас всегда во всем обманывали, делает версию поддельности СПИ привлекательной не только для интеллигенции, но и для гораздо более широкого круга российских людей.»
Другое дело, что я предпочел бы не встречать так часто в книге академика-лингвиста выражений «а именно» и «не что иное, как» - но это уже чисто читательские тараканы. Те же тараканы позволили мне сладострастно оставить при себе процентов десять неубежденности в том, что утерянное в московском пожаре «СПИ» было подлинным и аутентичным. Повод для этого я, как всякий на моем месте воинствующий дилетант, увидел в некоторой узости круга тем, прочесываемых Зализняком в качестве доказательной базы, как правило, по три-четыре раза (что, кроме слова «шизыи», упоминаемого в работе раз тридцать, других спорных позиций не осталось?) - а также в зауженности академического взгляда на версии, объясняющие неподлинное происхождение «СПИ». Лично я за минуту придумал три варианта (различной степени маразматичности), способные многое объяснить.
Например, доставшаяся Мусину-Пушкину рукопись могла быть не цельной – сохранились только отдельные куски, а лакуны дописывались некоторым самородком.
Или, например: некоторый самородок нашел рукопись, на радостях выучил ее почти наизусть – а потом, когда уже договорился продать меценату, каким-то образом находку пролюбил – и потому судорожно восстанавливал текст по памяти.
Или, например: рукопись нашлась вместе с легендой о том, что всякий предъявивший ее миру обречет великую Русь на сабли внезапных половцев – поэтому мусинцы интенсивно портили сакральность текста глупыми вставками, но Наполеон все равно напал – однако ж отступил, ограничившись уничтожением раритета.
И так далее.
Тут надо пояснить, что я «СПИ» не люблю с детства. Я сразу ее воспринял как историю барина, который решил пограбить-порезать чуждые пределы, завел своих людей на погибель и бросил, а сам бежал – и все этому должны радоваться. Чуть позже я сообразил, что грабят-режут, в общем-то, моих предков – но это уже особой роли не играло (они, поди, тоже резали, и сами виноваты, что слов об этом до нас не дошло).
В общем, Андрей Зализняк написал крутую книгу. Но стихотворение Евгения Лукина пробрало меня сильнее.