Глава 5

– Ну, извини, – слышался в телефонной трубке голос Глеба. – Кто же мог знать, что у них здесь такой кавардак в документации? Черт ногу сломит, честное слово! И я, как обычно, должен ковыряться в этом мусоре до тех пор, пока окончательно во всем не разберусь и не расставлю все по своим местам… Ты себе представить не можешь, какая это скука!

Слышимость, несмотря на огромное расстояние, была превосходная, и Ирина Быстрицкая уже не впервые подумала, как далеко и стремительно ушли технологии на протяжении жизни всего одного поколения. Она еще очень хорошо помнила, как звонок по межгороду приходилось заказывать у оператора и часами ждать соединения. А тех, кто не имел у себя дома телефона (то есть подавляющее большинство населения огромной страны), вызывали на переговоры специальной телеграммой, и людям приходилось идти на почту и, опять же, терпеливо ждать зычного оклика телефонистки, которая укажет номер кабины, а потом, вполне возможно, станет просто так, от скуки, подслушивать разговор. Впрочем, вольно или невольно эти разговоры подслушивали все, кто находился в здании почты: качество связи тогда оставляло желать лучшего, голоса терялись и глохли в тысячах километров проводов, и приходилось орать во всю глотку и по сто раз переспрашивать одно и то же, теряя драгоценные, строго лимитированные минуты соединения…

– Это хорошо, что скука, – сказала Ирина, прижимая трубку к уху плечом. В руке у нее был нож, которым она быстро и сноровисто нарезала овощи, на холодильнике мерцал цветным экраном работающий телевизор. Звук был выключен, чтобы не мешал разговору, и диктор, как рыба в аквариуме, беззвучно шевелил губами, открывая и закрывая рот. – Есть стимул поскорее закончить работу и вернуться домой. Что это такое, в самом деле? Я тут уже две недели одна, а он там прохлаждается и кормит меня байками про путаницу в документации! Я вот позвоню твоему генералу и поинтересуюсь, с каких это пор ты заделался специалистом по делопроизводству!

– Молодец, что предупредила, – деловитой скороговоркой пробормотал Глеб. – Надеюсь, я успею дозвониться ему первым и попросить, чтобы он меня прикрыл. Федор Филиппович не откажет, он добрый. Должен же я помочь девочкам… эээ… разобраться с бумагами!

– Болтун, – усмехнулась Ирина. – Виски седые, а все туда же: девочек ему подавай!

– Ты же сама говорила: седина в бороду – бес в ребро, – напомнил Глеб.

Продолжая перешучиваться с мужем, который, насколько ей было известно, в данный момент находился где-то за Уральским хребтом, разбирая завалы, возникшие в работе местного управления ФСБ, Ирина параллельно думала о том, что в их с Глебом случае угроза позвонить начальству и вывести, таким образом, подозрительно долго отсутствующего супруга на чистую воду есть не что иное, как пустой звук. Глебу незачем просить генерала Потапчука, чтобы тот его прикрыл; у них все заранее обговорено до мелочей, и добиться от этой парочки правды, верно, не сумела бы даже святая инквизиция с ее богатейшим пыточным арсеналом. Бумаги какие-то выдумали… Ах, как хорошо и удобно было бы верить, что все именно так и есть, что свое рабочее время Глеб проводит в тиши уютного кабинета или среди пахнущих бумажной пылью архивных полок, занимаясь, как он утверждает, сугубо умственной аналитической работой!

Временами Ирина действительно начинала в это верить, потому что ей очень этого хотелось. Конечно, для аналитика Глеб слишком часто выезжал в длительные командировки, но, с другой стороны, ФСБ – это не отдел демографической статистики при окружной управе, и анализировать мужу приходится не перспективы роста финансовых инвестиций в малый бизнес. А, да что об этом думать! Пытаться понять, чем он занимается в этих своих командировках, это то же самое, что гадать, как выглядят обитатели какой-нибудь Проксимы Центавра или Бетельгейзе: сочинить можно все, что угодно, а проверить ничего нельзя. Оружия в доме не осталось – по крайней мере, на виду, – и, может быть, Глеб не лжет, утверждая, что уже давно не стреляет за пределами тира и стрельбища…

Закончив разговор, Ирина положила трубку и взялась за овощи всерьез, торопясь поскорее покончить с готовкой. Нож так и мелькал у нее в руках, поблескивая в падающем из окна солнечном свете и мелко постукивая по разделочной доске. Диктор на экране телевизора продолжал беззвучно шевелить губами; спохватившись, Ирина взяла пульт и включила звук: бормочущий телевизор создавал эффект присутствия в квартире кого-то еще, заполняя пустоту, которая с годами все сильнее ее тяготила. Многие знакомые Ирины считали, что, чем меньше времени муж проводит дома, тем лучше – лишь бы деньги приносил исправно и не шастал по бабам, а так пусть хоть и вовсе не появляется, не мозолит глаза. Разумеется, оставаясь одна, Ирина умела себя занять и развлечь, но без Глеба все это казалось пустым, скучным и ненужным.

По телевизору передавали выпуск криминальных новостей. Ирина хотела переключиться, но после криминальной хроники должен был начаться неплохой, по отзывам, фильм, и она решила потерпеть. С приходом в нашу жизнь кабельного телевидения с его изобилием каналов и программ вечера перед телевизором превратились в пытку. Ты переключаешь канал, чтобы избавиться от назойливой рекламы; по другому каналу тоже идет реклама или очередной бредовый сериал, и ты снова и снова нажимаешь кнопки на пульте, пока окончательно не забываешь, что смотрел перед тем, как пуститься в это странствие. И ты весь вечер смотришь какие-то обрывки фильмов и программ, постепенно тупея от калейдоскопического мелькания пейзажей, интерьеров и лиц, и в конце концов ложишься спать измотанный, как после тяжелой и скучной работы. Наперечет зная все ловушки и капканы, расставляемые на неосторожного зрителя неугомонными рекламодателями, Ирина предпочитала браться за пульт, как за оружие, только в случае крайней необходимости. И вообще, Глеб, конечно, прав: телевидение – опиум для народа, причем опиум далеко не высшего качества…

– Главным управлением внутренних дел Москвы разыскивается гражданин Стрельников Федор Петрович, – с серьезным и даже мрачным видом вещал диктор. – В марте месяце текущего года гражданин Стрельников был задержан при попытке закладки самодельного взрывного устройства в здание силовой энергетической подстанции на Юго-Западе столицы. При задержании подозреваемый оказал сопротивление сотрудникам охраны и прибывшему по вызову наряду милиции, причинив двоим милиционерам телесные повреждения. Поведение задержанного во время следствия вызвало у сотрудников правоохранительных органов сомнения в его вменяемости. Стрельников был направлен на судебно-психиатрическую экспертизу и совершил дерзкий побег. Всех, кто располагает информацией о местонахождении этого человека, просят звонить…

– Вот уж, действительно, сумасшедший дом, – сказала Ирина.

Не выдержав, она все-таки взяла пульт и переключилась на другой канал. При этом ей пришлось повернуться лицом к экрану и посмотреть на телевизор, который она до сих пор просто слушала, как радио, занятая приготовлением воскресного обеда. Палец механически выполнил действие, на которое был заранее запрограммирован, нажав кнопку на пульте; экран мигнул, фотографическое изображение беглого доморощенного террориста сменилось видом штормового моря, снятым с мостика военного корабля. Но предыдущая картинка, прежде чем стереться из памяти, осталась в мозгу ровно на столько времени, сколько понадобилось Ирине, чтобы осознать, ЧТО она только что видела. Вернее, кого.

Не веря себе, она нажала кнопку возврата. Фотография невменяемого бомбиста все еще была на экране; она почти сразу пропала, сменившись рекламной заставкой, но единственный быстрый взгляд убедил Ирину в том, что увиденное не было шуткой разыгравшегося воображения.

Террорист Стрельников выглядел довольно неприятным типом. Он был нестрижен, лохмат и зарос бородой, выглядевшей не как дань моде, а как следствие элементарной неопрятности и полного равнодушия к своему внешнему виду. На нем был какой-то свитер с растянутым горлом; на правой щеке виднелся длинный прямой шрам, похожий на след автомобильной аварии или удара ножом. Взгляд у террориста Стрельникова был тупой, тяжелый и мутный, рот приоткрылся, как у слабоумного, позволяя всем желающим насладиться видом вставной верхней челюсти из нержавеющей стали. Даже на фотографии было заметно, что он сильно сутулится; вдобавок ко всему, беглый псих и неудавшийся террорист Стрельников был ярко выраженный блондин.

И при всем при том этот запущенный, неприятный и, похоже, и впрямь скорбный умом тип был как две капли воды похож на Глеба. Да и звали его Федором Петровичем; чтобы не запутаться, Глеб так часто пользовался этим привычным псевдонимом, что его знала даже Ирина. И даже в фамилии Стрельников чудился намек на прежнюю профессию агента по кличке Слепой.

Прежнюю ли?

Помертвевшей рукой Ирина выключила телевизор, взяла с подоконника телефон и набрала номер мужа. Телефон Глеба, как и следовало ожидать, находился вне зоны доступа.

– Аналитик, – с горечью произнесла Ирина. – Архивист. Делопроизводитель, чтоб тебя! Ну, вернись только домой!..

То, что прозвучало, как угроза, на самом деле было мольбой: только вернись! С ненавистью покосившись на телевизор, отнявший даже ту призрачную иллюзию покоя, которой она до сих пор себя тешила, Ирина снова потянулась за телефоном, но передумала: звонить Потапчуку было бесполезно. Механизм уже запущен, и его невозможно остановить, пока не кончится завод, и очередная «командировка» Глеба так или иначе не завершится.

Выдвинув верхний ящик кухонного шкафчика, Ирина достала из самого дальнего угла открытую пачку сигарет. Очередная попытка бросить курить пошла прахом – опять же, как и следовало ожидать.

Взяв пепельницу, она присела боком к кухонному столу. В марте Глеб был здесь, дома. Конечно, он уходил на работу и даже исчезал на пару дней, но пары дней маловато для того, чтобы неповоротливая машина российского следствия не только пришла к выводу, что подозреваемый не в себе, но и в официальном порядке, с соблюдением всех процессуальных тонкостей направила его на психиатрическую экспертизу. Значит, никакого задержания на самом деле не было, и можно выбросить из головы мысль о том, что Глеб снова, как это уже случилось однажды, сорвался и объявил безнадежную войну всему миру…

Намного легче Ирине от этого не стало. Конечно, если бы Глеб и впрямь подался в террористы, ему незачем было бы обрастать, как бомж, обзаводиться шрамом – несомненно, фальшивым, красить волосы и вставлять поверх своих собственных, абсолютно здоровых зубов этот чудовищный железный протез. Кроме того, если бы Глеб Сиверов решил что-то взорвать, он не стал бы возиться с трансформаторными будками и, уж конечно, не попался бы в лапы сонной охране…

Да и какое, в сущности, все это имеет значение? Что он не террорист, Ирина знает и так, безо всяких доводов и доказательств. Значит, этот жуткий образ, в котором он предстал перед миллионами телезрителей, – просто маска, прикрытие, необходимое для очередной операции. А что это за операция, для которой необходимо такое прикрытие?