© Харвест, 2011

Глава 1

Затяжное сумасшествие, в большинстве своих проявлений неотличимое от того, что, должно быть, творится в некоторых уголках ада, и исключительно по привычке именуемое часом пик, мало-помалу шло на убыль. Вдоль скоростных магистралей, превратив прозрачные, ласковые осенние сумерки в пропахшую выхлопными газами глубокую ночь, вспыхнули яркие, оснащенные мощными лампами повышенной интенсивности фонари, на фасадах засверкали разноцветным неоном огни реклам и вывесок. Включились галогенные прожекторы подсветки, выхватив из разом сгустившейся темноты тяжеловесные красоты имперской архитектуры, собственным мягким светом засияли рекламные тумбы на тротуарах и газонах, и полуобнаженные красотки в кружевном белье соблазнительно заулыбались с их выпуклых стеклянных поверхностей.

Над Москвой догорал закат, в ясном небе, окрашенном в нежные вечерние цвета, зажигались первые звезды, но обитатели гигантского людского муравейника могли бы насладиться созерцанием этой нерукотворной красоты лишь в случае масштабной аварии электросетей. Такое уже случалось; мутный купол электрического света, ежевечерне отгораживающий суетный город от вечного сияния звезд, исчезал, но вряд ли хоть кто-то из сидящих перед погасшим экраном телевизора обывателей удосужился подойти к окну и поднять взгляд к небу. Подумав об этом, расположившийся на заднем сиденье стремительно разрезающего море электрических огней представительского «мерседеса» немолодой человек в строгом деловом костюме немедленно припомнил старую восточную поговорку, гласящую, что свинья может увидеть звезды, только если ее хорошенько пнуть в рыло.

Навстречу машине, стремительно сменяя друг друга, неслись ярко подсвеченные рекламные растяжки. «ПОКУПАЙ! ЗВОНИ! ЗАКАЗЫВАЙ! ВКЛАДЫВАЙ! СМОТРИ! СЛУШАЙ!» – взывали они, суля райское наслаждение, фантастические проценты по вкладам, несокрушимое здоровье, идеальную фигуру, ослепительную улыбку и яркую индивидуальность по умеренной цене. Они беззастенчиво лгали, но пассажир черного «мерседеса» не испытывал по этому поводу никаких эмоций – привык, да и сам был не из тех, кто может позволить себе часто говорить правду. Ненормированный рабочий день закончился, впереди ждал тихий вечер, низкокалорийный ужин, любимая книга и навеянный дорогими, не вызывающими привыкания (если верить рекламе) таблетками сон. Так, по крайней мере, думали расположившиеся спереди водитель и охранник – крепкие, спортивные, находящиеся в расцвете сил, прошедшие специальную подготовку профессионалы, с одинаковой легкостью способные решить сложную логическую задачу, снять засевшего на крыше снайпера и в одиночку раскидать десяток морских пехотинцев. Они глубоко заблуждались, но тот, кого они охраняли, не собирался просвещать их по поводу своего дальнейшего времяпрепровождения: несмотря на свои многочисленные достоинства, к информации такого уровня секретности эти ребята просто не имели допуска.

Знакомая дорога была недолгой. Вскоре, миновав путепровод, под которым в мертвенном зеленовато-голубом свете неоновых фонарей поблескивала отполированной сталью рельсов путаница железнодорожных веток, «мерседес» съехал со скоростной шестиполосной магистрали на боковую улицу и с солидной неторопливостью свернул во двор. Свет фар заскользил по выщербленному асфальту и лакированным бортам дремлющих под хозяйскими окнами автомобилей, превратил растущие вдоль дороги кусты в сказочных лохматых зверей, затаившихся перед прыжком. В темной глубине жиденьких дворовых насаждений, при таком освещении казавшихся густыми девственными зарослями, потусторонним фосфорическим огнем сверкнули глаза застигнутой врасплох кошки и сразу же погасли, когда напуганное животное стремглав метнулось прочь, в темноту.

Машина остановилась. Охранник первым выбрался в напоенное запахами увядающей листвы и разогретого за день асфальта тепло сентябрьских сумерек. За ним, не выключая двигателя, вышел водитель и первым делом запустил правую руку за лацкан пиджака, где, прильнув к ребрам, уютно устроилась увесистая наплечная кобура. Оглядевшись по сторонам, охранник пересек подъездную дорожку, набрал, попискивая кнопками, код на цифровой панели домофона и под электронное пение сигнала скрылся в парадном. Притянутая доводчиком железная дверь деликатно лязгнула, сигнал умолк, и в стеклянном окошечке домофона замигала хорошо различимая в темноте красная горизонтальная черта.

Пассажир «мерседеса» терпеливо ждал, глядя на освещенную фарами фигуру водителя с таким же интересом, с каким смотрел бы на придорожное дерево, фонарный столб или любой другой случайно оказавшийся в поле зрения предмет. Он никогда не уделял повышенного внимания обеспечению собственной безопасности, потому что в силу своих профессиональных занятий лучше кого бы то ни было знал: если за дело берется настоящий профессионал, не говоря уже о команде профессионалов, намеченную жертву не спасет никакая охрана. Но порой даже человек, наделенный серьезными полномочиями, вынужден подыгрывать своему окружению, и сейчас был как раз такой случай.

Домофон снова противно запищал, дверь подъезда отворилась, и показавшийся на пороге охранник утвердительно кивнул головой: чисто. Водитель кивнул в ответ и, шагнув к задней дверце, распахнул ее перед пассажиром. Сдержав ворчливое замечание, пассажир выбрался из машины, выпрямился, расправил плечи и привычно провел ладонью по зачесанным назад, обильно припорошенным сединой волосам.

– Спасибо, ребята, – сказал он подчиненным. – На сегодня свободны.

– Спокойной ночи, товарищ генерал, – за двоих попрощался водитель.

Генерал рассеянно кивнул и скрылся в подъезде, держа в правой руке заметно потрепанный матерчатый портфель.

Очутившись вне поля зрения охранников, он повел себя довольно странно. Вместо того чтобы спокойно пройти к лифту и подняться на свой этаж, он остановился в тесноватом, скудно освещенном тамбуре и, пока суд да дело, вынул из кармана пиджака и, развернув обертку, сунул за щеку мятный леденец – давний, привычный, но, увы, неравноценный заменитель сигареты. Снаружи послышалось мягкое хлопанье автомобильных дверец, тихий шелест работающего на холостых оборотах двигателя перешел в сдержанный бархатистый рык; в забранном фигурной решеткой узком плексигласовом окошке промелькнули окруженные туманным ореолом рубиновые светляки задних габаритных огней, и во дворе стало темно и тихо.

Посасывая леденец, генерал подождал еще немного, а затем выглянул в окошко. Сквозь помутневший плексиглас ему был виден только небольшой пятачок освещенного фонарем асфальта перед крыльцом, парочка припаркованных автомобилей с ритмично разгорающимися и гаснущими внутри синими огоньками охранной сигнализации да черная стена кустов по ту сторону подъездной дорожки. Обзор был ограничен, но его превосходительство, хоть убей, не видел причин, в силу которых подчиненные, получив долгожданный приказ отправляться по домам, стали бы подкарауливать его где-то неподалеку.

Проглотив то, что осталось от леденца, он ткнул пальцем в обведенную светящимся розовато-оранжевым колечком кнопку электронного замка и под пискливое пение домофона вышел из подъезда. Наступающая ночь ласково сомкнула вокруг него свои бархатистые, слегка отдающие горьковатым запахом опавшей листвы объятия. По утрам стало уже по-настоящему прохладно, но сейчас асфальт и бетон еще не успели остыть, и воздух был теплым, как в разгар лета.

Перед тем как сесть за руль припаркованной в тени кустов машины, генерал поднял голову и отыскал взглядом темные окна своей квартиры. В его возрасте редкий чудак сохраняет юношескую тягу к головоломным приключениям и перемене мест. Он не был исключением из общего правила, и сейчас его помимо воли охватили тоска и раздражение: ну какого дьявола, сколько же можно? Однако уходить на пенсию было рано, а менять профессию поздно; в очередной раз напомнив себе об этом, генерал открыл дверцу своего личного автомобиля и уселся на место водителя.

В темноте вспыхнули тусклые, старомодных очертаний фары, забормотал движок, и немолодая иномарка, шурша покрышками по сухому асфальту и роняя с капота и крыши нападавшие за день сухие листья, покатилась к выезду из двора.

* * *

Марат до упора завернул оба крана, заставив смолкнуть ровный шум бьющих из никелированной воронки душа тугих горячих струй, и прислушался. Со стороны раздевалки послышался характерный металлический лязг закрывшейся дверцы жестяного шкафчика, удаляющиеся шаги, и наступила тишина, нарушаемая только звонкими шлепками падающих на кафельный пол тяжелых капель конденсата. Под потолком душевой, медленно тая, клубился сырой горячий пар, забранные водонепроницаемыми стеклянными колпаками лампы были окружены лениво шевелящимся туманным ореолом. Марат с сомнением ощупал кончиками пальцев колючий подбородок, но решил, что побреется утром: никаких светских мероприятий на сегодняшний вечер он не планировал, а щетина у него, как у всякого нормального кавказца, росла с такой скоростью, что впору было бриться хоть по четыре раза на дню.

Похлопав ладонями по заросшей густым черным волосом, выпуклой, как наковальня, груди и твердому мускулистому животу, Марат Дугоев снял с крючка махровое полотенце, обернул его вокруг бедер и вышел из душевой. Правой рукой он придерживал полотенце, а левая продолжала рассеянно поглаживать нижнюю челюсть в том месте, где под пальцами ощущалась болезненная припухлость. Этим вечером спарринг-партнер как-то ухитрился пробиться сквозь непроницаемую защиту признанной звезды ринга, и Марату только чудом удалось удержаться на ногах, не лечь носом в пол к ногам зеленого новичка, которого даже после этого удара он воспринимал всего лишь как спортивный снаряд, этакую одушевленную боксерскую грушу.

В раздевалке, превращенной в сумрачный лабиринт параллельными рядами жестяных шкафчиков, было пусто. Электрические часы над входом показывали без четверти десять, последняя тренировка окончилась, и все уже разошлись, только со стороны прохода, ведущего в зал, доносилось размеренное мокрое шарканье швабры в руках уборщика. Где-то в углу гудела и неровно, словно передавая кому-то зашифрованное азбукой Морзе послание, моргала, готовясь перегореть, люминесцентная лампа. Шлепая задниками резиновых сланцев, Дугоев свернул в проход, где располагался его шкафчик, и замедлил шаг, увидев сидящего на гимнастической скамейке невысокого, щупловатого человека в мешковатых синтетических джинсах и светлой матерчатой курточке спортивного покроя. Коротко, по-спортивному остриженные волосы поблескивали в свете лампы, как потускневшее серебро; человек курил, и волнами расходившийся от него горький запах табачного дыма казался особенно резким и неуместным здесь, в святая святых кузницы чемпионов.

Марат подавил вздох. Он надеялся, что хотя бы на этот раз ему удастся избежать взбучки, но не тут-то было: тренер поджидал его тут, в раздевалке, явно не затем, чтобы сообщить прогноз погоды на завтра или рассказать свежий анекдот.

– А я думал, что ты нынче решил спать под душем, – ворчливо объявил тренер, дав своему питомцу подойти поближе.

– Не начинай, Ник-Ник, – открывая дверцу шкафчика, попросил Марат. – Я сегодня здорово устал.

– С чего бы вдруг? – преувеличенно изумился тренер и, глубоко затянувшись сигаретой, с силой выдул дым в сторону лампы. – Вот не знал, что спать с открытыми глазами – такое утомительное занятие!

Уходя от неприятного разговора, Марат набросил на голову полотенце и так ожесточенно заработал обеими руками, словно хотел не высушить волосы, а удалить их все до единого вместе с луковицами. Под лоснящейся мокрой кожей перекатывались могучие узлы тренированной мускулатуры, с левого плеча грозно скалил зубы черный барс – зверь, имя которого уже третий год служило Марату Дугоеву прозвищем. «В красном углу ринга Черный Барс Марат Дугоев, Россия!» – нараспев объявлял рефери, и зал взрывался приветственным ревом…

– …Баба, – вместо рева трибун услышал он, выставив из-под полотенца правое ухо. – Если будешь так же драться с техасцем, о чемпионском поясе лучше сразу забыть – тебе больше пойдет передник.

– Ты мне еще чадру предложи примерить, – буркнул из-под полотенца Марат.

– Заметь, это не я, это ты сам сказал, – фыркнул тренер. – И нечего на меня зыркать! Зыркать надо было на ринге, и не на меня, а на партнера… Ну что с тобой? Ты же был в отличной форме! Еще неделю назад тебя можно было выпускать против кого угодно, а сегодня… тьфу!

Дугоев повесил на дверцу влажное полотенце и принялся одеваться. На заросших густой колючей щетиной скулах под смуглой кожей играли желваки: Ник-Ник говорил чистую правду, но звучала она обидно, и сдерживаться, не реагировать на больно царапающие самолюбие слова было трудно.

– У меня семья, – продолжал тренер, – внук только-только ходить начал, самое время его к спорту приобщать… да и вообще мировой парень, как увижу его – душа радуется. Но еще одна такая тренировка, и мне придется переехать к тебе. Есть у меня подозрение, что ты больше думаешь о коньяке и бабах, чем о том, как побить техасца. Совсем ты, милок, зазнался, спортивный режим уже не для тебя. В результате имеем то, что имеем: мальчишка, сопляк, без году неделя на ринге, подошел и навесил тебе по сопатке, да так, что ты едва ногами не накрылся. Признавайся, опять до утра в клубе зависал? Может, ты и кокаином баловаться начал?

– Хватит, – сквозь зубы попросил Марат, резким рывком затягивая «молнию» на джинсах. – Я просто устал, при чем тут кокаин и бабы?

– Это меняет дело, – неожиданно спокойным, умиротворенным тоном произнес Ник-Ник. – Тогда я звоню в Штаты и говорю им, что мы отказываемся от участия в бое… скажем так, по состоянию здоровья. Поражение нам гарантировано так и так, зато хоть кости будут целы, да и позориться не придется.

Дугоев застыл в странной позе, с головой, просунутой в ворот майки, и одной рукой в рукаве.

– Не говори так, – медленно произнес он, – не надо.