Тяжелые тучи внезапно расступились, и нас озарил лик полной луны. Она нависла над нами, словно высматривая свое дитя, спрятанное под личиной человека. Темные пятна на ее идеально круглой поверхности напоминали очертания уродливого лица. А бледно-желтый свет с голубоватым отливом прокатился по двору, едва касаясь предметов и нас. Это был лишь обман зрения, но мне виделось, что на Игнате свет лежал ярче, чем на всем прочем. Оборотень не мог сопротивляться; подался вперед, выгнув шею, и закатил глаза к небу. Мне показалось, что он вот-вот завоет, но в последний момент небо сомкнулось, закрывая луну.

– Что ты чувствуешь? – поинтересовался Григорий.

– Она зовет, – ответил Игнат, не спуская глаз с небосвода. Он надеялся, что луна появится вновь, но тучи сплелись плотным кольцом, за которым различался лишь ее неясный силуэт.

А я готов поклясться, что лунный свет подействовал и на меня. Внутренние стенания и тревога уступили место безмятежности, а неконтролируемый страх сменился спокойствием и умиротворением. Луна воздействовала гипнотически, приковывая к себе взгляд, переворачивая мысли и сознание.

Тишину нарушил скрип открываемой двери. Из проема показалась Рита; она несла керосиновую лампу. Пламя слегка притушено, но его хватало, чтобы сносно видеть на расстоянии нескольких метров.

Женщина поставила лампу на стол и начала собирать посуду.

– Сейчас вернусь за остальным, – проговорила она и двинулась в дом, шелестя тапочками по гравию, коим были присыпаны низины двора.

Стало светло и, казалось, немного теплее. Призрачный свет керосинки рассеивал тьму, выхватывая из нее задумчивые лица охотников.

Митрофан снял с пояса кисет, вынул из него трубку и упаковку табака. Не торопясь, прочистил сопло металлическим шомполом, хорошенько продул, обстучал трубку о край стола и наполнил ее курительной смесью. Как только спичка разожгла табак, над столом разлился приятный аромат, и кольца дыма взметнулись в черноту ночи. Несколько раз затянувшись, хозяин пустил трубку по кругу.

– Я тоже хочу кое-что рассказать, – ни с того ни с сего заявил Григорий.

Надменность, присущая этому человеку, испарилась. Казалось, он сбросил с себя тяжелую ношу, сорвал фальшивую маску, и тихим голосом, с паузами и расстановками, заговорил:

– Это касается напрямую тебя, Малец.

Мое сердце сжалось. За свои годы я не успел натворить ничего безрассудного, да и мне, если припомнить, никто гадостей не делал. Потому слова охотника меня обескуражили.

Но не успел он произнести и слова, как Игнат разразился приступом кашля, тем самым заставив каждого схватиться за оружие. Зазвенела сталь, защелкали взводные курки, даже недвижимое пламя в керосинке чуть заметно заколыхалось. Оборотень поднялся и, не в силах откашляться, согнулся пополам.

– Что с ним? – в панике заголосил Всеволод. – Начинается? Он превращается?

Митрофан жестом приказал успокоиться и не делать глупостей. Но все были на взводе, кое-как сдерживались, чтобы не начать пальбу.

– Табак… – сквозь кашель проговорил Игнат, – не переношу… запах.

Послышались облегченные вздохи. Ножи и ружья вернулись на свои места. Григорий смачно затянулся и передал трубку Всеволоду.

– Так вот, что я хотел вам рассказать, – слегка успокоившись, продолжил он. – Когда-то мы были друзьями с твоим отцом, Малец. С Семеном…

– С отцом? – недоуменно переспросил я. Должно быть, в этот момент выглядел как дурачок.

– Да, с твоим отцом. Мы дружили до самой его смерти, чтоб ты знал. И не было для меня человека ближе. Ты тогда еще под стол пешком ходил.

– Он утонул на болоте, – я проявил осведомленность.

– Правильно. Он утонул на болоте…

– Оно разлилось в тот год шире обычного. Он охотился…

– Все верно, – соглашался с каждым словом Григорий, – только я был с ним в тот день…

– Как, черт подери? Не может быть, – в голос возмутились охотники.

– Заткнитесь вы, – рявкнул Григорий, – да, я был с ним.

Я почувствовал влагу на щеках, ощутил, как дрожит нижняя губа, но не подал виду. Лишь стряхнул слезы рукавом, изобразив, что в глаза попал дым из трубки.

– Он угодил в топь и конкретно застрял. Его засасывало. Сначала по колено, потом по бедра… по пояс…

Никто более не перебивал рассказчика.

– Он кричал мне, звал на помощь. А я стоял и смотрел, как он медленно погружается в вонючую жижу. Я не знал, как ему помочь; лишь выкрикивал его имя и умолял выбраться. Но в болото идти не смел, боялся, что и меня засосет. Так бы и случилось, я уверен в этом. И только когда на поверхности осталась одна голова, с меня спало оцепенение. Я бросился за помощью, но в спину мне донесся гортанный захлебывающийся голос твоего отца, Малец. Он позвал меня по имени, и я вернулся и продолжил наблюдать. Лишь когда последние пузыри исчезли с водной глади, я кинулся в село…

– Вот почему нашли его тело, – догадался Митрофан. – Ты участвовал в поисках, и ты нашел то место. Изобразил, будто обнаружил следы, ведущие в топь, и его носовой платок с инициалами.

– Да, так все и было… – Григорий опустил голову, соглашаясь.

В глазах у меня потемнело, руки налились свинцом. Я жаждал разорвать этого мерзавца на кусочки, растерзать у всех на виду…

Григорий весил раза в два больше меня и был чуточку выше, но слепая ярость притупила чувство рациональности и заглушила инстинкт самосохранения. Он должен ответить за свой поступок. Я сжал кулаки в полной готовности броситься в атаку. И сделал бы это сию же секунду, если б не открылась дверь, и не вышла Рита за оставшейся посудой.

– А где оборотень? – словно ото сна очнулся Митрофан.

– Вон он, в своем углу, – Ипполит бросил пьяный взгляд в темноту. – Да черт с ним. Луна уже высоко, сейчас начнется…

– Точно, – согласился хозяин, затем крикнул жене, – иди в дом, быстро. И закройся на щеколду.

– Зачем сразу в дом? – удивился Ипполит. – Скоро мы все тут подохнем, а перед смертью я был бы не прочь хорошенько потрахаться, – и он шлепнул проходившую мимо женщину по заду. Та вздрогнула и отскочила в сторону, ища защиты у мужа.

– Ты что такое делаешь, скотина? – с медвежьим ревом Митрофан поднялся из-за стола.

В нем вскипала животная ярость. Суровое лицо налилось кровью, заскрежетали зубы, готовые рвать любого, кто посмеет угрожать его любимой жене. Ипполит распрямился и оперся кулаками о стол.

– Ты еще не понял? Мы умрем, и она умрет – никакие щеколды не удержат зверя. Так чего добру зазря пропадать? И ты тоже напоследок заберись на кобылку, а заодно и гостей уважь, с коими проводишь последние часы.

– Ни за что, – отшвырнув ногой полено, он бросился на Ипполита, – я убью тебя, недоносок, голыми руками.

Мне не оставалось ничего иного, как отойти в сторону и позволить охотникам разобраться между собой. Сам того не ведая, я оказался возле Риты.

Митрофан, изрыгая проклятия, кинулся в бой, но случилось то, чего не ожидал никто. С громким ревом, Григорий поднял над головой тяжеленный чурбак и с размаху опустил на затылок хозяина. Послышался громкий хруст, от которого внутри у меня все оборвалось. Митрофан рухнул на стол. Полено прокатилось по его спине и упало на землю.

Череп охотника раскололся, как арбуз; кровь потекла из раны, закапала на одежду. От удара левый глаз выбило из глазницы, и он повис на тоненьком нерве, как на поводке.

Рита завизжала, и только сейчас я осознал, что она стоит за моей спиной.

– Просил же по-хорошему, – пьяным голосом произнес Ипполит и подмигнул Григорию. – Я первый на нее залезу, – ногой столкнул тело Митрофана со стола.

Безвольная туша сползла на землю, оставляя за собой кровавые разводы. Глаз неотступно следовал за своим владельцем, скача по нему, как попрыгунчик, пока не угодил в приоткрытый рот, где и застрял, словно в лузе.

Ошарашенный Всеволод присел рядом с мертвым. На фоне безумного вопля Риты, он прошептал несколько слов и прикрыл оставшийся глаз Митрофана.

– Что вы наделали? – Всеволод вскочил на ноги, но напоролся на выставленный нож Ипполита.

Охотник рывком протолкнул клинок глубже, по самую рукоять, не спуская глаз с товарища. Он с любопытством наблюдал, как до того доходит осознание собственной смерти. Всеволод замер, захлопал глазами, не веря в случившееся. Рот глупо открывался, пытаясь набрать в легкие воздух, а из живота на руку Ипполита закапала горячая кровь. Улыбаясь, охотник провернул нож сначала в одну сторону, потом в другую, разрывая внутренности. Затем резким движением вынул клинок.

Всеволод потерял равновесие и упал, прижимая ладонь к животу, а Ипполит, тем временем, направился к перепуганной до смерти Рите. А поскольку я стоял перед ней, то со страху решил, что он намерен прикончить и меня. Не имея представления, как себя защитить, я выставил перед собой руки.

В последний момент заметил приближающийся кулак, а следом наступила темнота. Мне снился оборотень, кружащийся по двору. Он выискивал добычу, отравляя воздух зловонным дыханием, и ослеплял все живое, смотрящее в его сторону. А сверху на это безумие взирала полная луна, каким-то неимоверным способом достигнув гигантских размеров.

Придя в сознание, я услышал мужской смех и женский плач. Голова раскалывалась, перед глазами стояла мутная пелена; окружающие предметы расплывались, словно находились в постоянном движении.

Не имея сил подняться, я повернул голову в надежде, что все случившееся мне приснилось, и я увижу Митрофана и Всеволода в добром здравии. Но представшая моему взору сцена, всю чудовищность которой невозможно описать словами, чуть не лишила меня разума.

В свете раскачивающейся на столе лампы я увидел, как Ипполит владел Ритой сзади. Стол скрипел от каждого его толчка, а насильник смеялся во все горло, держа женщину за волосы. Она рыдала навзрыд, не в силах сопротивляться, а недалеко от них, с кружкой самогона в руке, расхаживал Григорий, ожидая очереди.

Я не мог даже посочувствовать бедной Рите, так как в голове творилось нечто невообразимое. А где-то рядом притаился оборотень. Но и он не представлял для меня интереса. Все упиралось в головную боль и в отсутствие осмысленного восприятия мира. А затем вновь на меня нахлынула волна забвения, заглушив все посторонние звуки.

Во второй раз я очнулся от крика петухов. Приоткрыв глаза, увидел занимающийся рассвет. Ужасно хотелось пить. Первая попытка подняться с треском провалилась; никогда в жизни я не чувствовал себя более беспомощным, чем сейчас. Занемевшие мышцы рук и ног выворачивало наизнанку и, с трудом перевернувшись на спину, я еще какое-то время лежал, ожидая, пока восстановится кровоток.

Уже поднимаясь, услышал тихий смех. Не обращая внимания на судороги, я встал, выискивая взглядом Риту. Она сидела под столом и тихонько хихикала, а дальше…

Моему взору предстали последствия трагедии. Тела охотников, застывшие в неестественных позах, раскиданы по всему двору. Если с Митрофаном и Всеволодом все было предельно ясно, то вид двух других тел едва не лишил меня сознания повторно. Их изуродовали до неузнаваемости. Из растерзанного живота Ипполита тянулась длинная вереница кишок, оторванная левая рука валялась в пыли у сарая, а сквозь разорванное горло виднелся позвоночник. Недалеко от него, в не менее кошмарном состоянии лежал Григорий. Его лицо обгрызли, а на местах сочленений проглядывали белые, как мрамор, кости.

Мне в жизни не доводилось видеть ничего подобного.

Осторожно ступая между телами, над которыми уже роились стаи мух, перешагивая участки земли, забрызганные кровью, я обошел по кругу место происшествия, взглянув на него с нескольких сторон. На ум приходило единственное слово – «резня», дотоле ни разу не используемое мной по назначению. И только сейчас я в полной мере осознал его смысл, взирая на «пережеванные» куски мяса, распростертые у моих ног. Сделав полный оборот вокруг двора, я возвратился к столу, под которым пряталась жена Митрофана.

– Куда делся оборотень? – спросил я у Риты, опустившись перед ней на колени. Но женщина продолжала мерно раскачиваться и тихонько хихикать, не обращая на меня внимания.

Поняв, что она не в себе, и никакой полезной информации от нее не добиться, я отправился искать помощь. Ворота оказались выломаны. Разнесенные в щепки створки едва держались на вывороченных петлях, протяжно поскрипывая на ветру. Я был поражен неимоверной силой зверя… а еще не мог понять, почему он оставил меня в живых. А Риту? Видела ли она расправу над охотниками или отключилась раньше, не вытерпев издевательств?

Остановившись, я еще раз окинул взглядом двор и увидел то, что ускользнуло от моего внимания с самого начала. Рвотные позывы не заставили себя ждать: я согнулся, не в силах принять этот ужас за действительность. Мне открылась часть тайны, спрятанная за помутившимся разумом Риты.

Не помня себя от страха, я несся по улицам, оставляя позади злополучный двор Митрофана. Перед глазами мелькали силуэты домов, из которых выходили люди и молча провожали меня взглядом. А я все бежал, не зная, куда; что, собственно, и не имело значения. Главное, подальше от того проклятого места.

В голове вертелась одна-единственная мысль: охотники погубили сами себя.

Если бы они не напились, не наговорили друг другу гадостей и не устроили драку за право овладеть женщиной перед своей – якобы неминуемой – смертью, все бы остались живы. Впятером мы бы смогли одолеть чудовище, теперь я это знал наверняка. Потому что зверь, даже после «превращения», оставался внутри Игната, точнее, у него в голове. Он был сумасшедшим, не более.

Но то, что я увидел, повторно взглянув на Ипполита, оказалось выше моего бедного разума. И как с этим жить дальше, я не представляю. Ибо на растерзанном оборотнем трупе, выпотрошенном с невыразимой жестокостью и силой, я увидел след укуса… человеческих зубов.