2. Академик Гамаюнов

История приобретения Егоровым яхты началась полтора года назад, когда казалось, что брак со второй супругой мирно завершён.

На счету тогда ещё было сто десять тысяч кредитов – приличный капитал, которого вполне хватило бы на неплохую квартиру где-то на средних кластерах Уральского Союза Планет. Или даже на выращивание дома на окраине. Именно тогда Егорова в первый раз вызвали в суд.

Анимированный портрет Его Императорского Величества глядел на Леонида надменно и чуточку укоризненно. Наверное, таким взглядом любой уважающий себя галактический император глядит на всех дважды разведённых поэтов, променявших подданство Империи на гражданство какого-нибудь второстепенного Союза Планет.

Конечно, позже это казалось ошибкой – заявиться в первое адвокатское бюро, которое попалось по дороге от Центрального Районного Суда к районному же космопорту. Следовало хотя бы немного повыбирать, поспрашивать, почитать отзывы – ведь адвокатов в прилегающих к Суду кварталах было хоть пруд пруди. Но время поджимало, денег на проживание в столице у небогатого поэта становилось всё меньше, а душевное состояние после получения судебных документов не располагало к обдуманным действиям.

Егоров очень скоро не выдержал взгляда Императора. Нервно пригладил поредевшую шевелюру, отвернулся и уставился в комод, старинные завитушки которого подсвечивались голограммами с подписями ящиков. "Бумажные документы", "Чайные принадлежности", "Личные вещи" – строго и педантично. Мрачные стены адвокатского бюро «Коробейников, Филимонов и партнёры» давили на поэта и вызывали у него в голове нецензурные рифмы. Егоров чувствовал себя виноватым, хотя совесть его была чиста.

Адвокат первой гильдии Филимонов надул щёки, отложил на стол две электронные бумажки с многотомными делами клиента и изрёк:

– Дело – швах.

– Как это – «швах»? – удивился поэт.

Филимонов встал и подошёл к окну, заложив руки за спину.

– Ну, господин Егоров. Вы же поэт, мастер слова. Должны знать эти старинные обороты. Плохо дело. По семейному кодексу придраться к заявлению вашей бывшей супруги невозможно. Платите алименты за пропущенные два года.

– Но ведь дети?.. – приуныл Егоров.

– Два замечательных мальчика-близняшки, судя по голографиям. Сколько им, три? Да, они, скажем так, негроидной расы. Цвет кожи и черты лица проявились не сразу. Но ведь когда они родились, вы были в браке? Признали отцовство?

– Да, признал.

– Но мальчики сначала были белокожие, так?

Филимонова, судя по выражению лица, казус со сменившими цвет младенцами даже не забавлял и не удивлял. Видимо, такие дела в его практике либо уже встречались, либо вообще не были редкостью. Егоров поморщился. Тема обсуждения ему приятной не казалась.

– Я же подумать не мог, что они со знакомым хирургом произведут модификацию младенцев… Нет, конечно, я желаю им здоровья, даже немного скучаю по ним последние пару лет, но это же…

– Не ваши дети? А вы сможете это доказать? У нас защита боди-модификантов. Вас вся эта чепуха сейчас должна волновать в последнюю очередь, милейший. Сколько, говорите, она с вас требует?

Адвокат подхватил со стола бумажку с исковыми заявлениями, но Егоров опередил его.

– Триста пятнадцать тысяч союзных кредитов.

– М-да, около шести тысяч суздальских «червонцев». У вас есть такие деньги? Вы же получали хорошую пенсию до того, как поменяли гражданство два года назад?

Егоров сжал губы. Рассказывать про то, что почти все свои накопления перед сменой гражданства он отправил в фонд гильдии космических поэтов Империи, и показываться ещё большим идиотом, не хотелось.

– Есть сто десять. Точнее, чуть меньше, я пока живу в отелях и собирался купить недвижимость в Уфе или Новоуральске. Остальное придётся заработать. Но Евангелион Степанович, разве нельзя убедить суд провести тесты, доказать, что дети – не мои, а… негритянские?

Оттопыренная губа адвоката разбила последние надежды поэта.

– Суд на такое не пойдёт. Суд всегда встаёт на сторону того, кто подаёт заявление о разводе. Она же предоставила бумаги, что цвет кожи поменялся по другой причине. И что нет доказательств измены. Тестирования ДНК вот уже десять лет объявлены средневековым пережитком и сугубо добровольные. А если вы вдруг попытаетесь выкрасть детей для проверки… Леонид, вы же бывший гардемарин, отказавшийся от гражданства Империи, отказавшийся от приличной пенсии из-за… поэзии, я так понимаю?

Егоров встал со стула.

– Нет. Поэтом я был и до смены гражданства. По зову души и из принципов. Из-за постоянных поборов со стороны коллег, постоянной занятости мне стало невозможно творить. Я не против Империи и Императора. Но мне захотелось окраин. Поэзия – это всего лишь оболочка.

– Думаю, мою консультацию на этом можно завершить, – Филимонов тоже встал со стула, подал бумаги, натужно улыбнулся и подал руку для рукопожатия. – С вас сто пять червонцев.

Когда Егоров, скрепя сердцем, ткнул истёртой кредиткой по золочёному картридеру и собрался уходить, Филимонов добавил:

– И ещё… Поторопитесь. Вы, наверное, в курсе, что с Императорским Коллекторским Бюро лучше не связываться.

– Это почему?

– Ну, знаете… Разное про них говорят, вы и сами, наверное, слышали.

Егоров, разумеется, слышал разное. Но паранойи на тему бездушных киборгов, откручивающих головы и доставляющих их в суды, у него не было, и он пропускал все услышанные легенды про Коллекторское Бюро и прочие спецслужбы мимо ушей. Ещё не забылись те времена, когда Егоров верой и правдой служил Императору в гардемаринском полку на орбите Суздаля. Он перебрал с пафосом, но не врал про смену гражданства. Бывший офицер поменял паспорт больше по финансовым мотивам, но отнюдь не из-за боязни перед государством. Да и переход из подданства Империи в гражданство более слабого и отсталого Союза в силу мирных отношений держав в последние годы не рассматривался как измена родине.

То ли дело – сбежать в Бессарабию, в мятежные восточные области или в далёкие края Альянса. Дело в том, что в поэтической гильдии любой отставной офицер был чем-то вроде дойной коровы, платившей взносы за десяток нищих романтиков. Дошло до того, что Леонида заставили оплатить выпуск десятимиллионного тиража поэтического сборника сопредседателя за свой счёт. Наложившийся на этот случай развод со второй супругой, оставившей его без жилплощади, заставили сделать поэта эмоциональный и импульсивный шаг.

Егоров решил начать жизнь с чистого листа…

Карерьный и жизненный путь Егорова получился весьма извилистым. Женившись ещё во время службы на балерине, быстро дослужился до штабного старшего лейтенанта и развёлся в первый раз. В тридцать шесть лет ушёл по флотскому сокращению в запас. Занялся поэзией, благодаря неплохой пенсии легко выпустил два сборника и попал в поэтическую гильдию. Где и познакомился со второй супругой. Несколько раз ездил выступать на отдалённые планеты, пока не случилась, наконец, вся эта история со вторым разводом и близнецами.

Тогда он продал квартиру. Перечислил почти все свои деньги на счёт поэтической гильдии, часть скинул родственникам. Затем пошёл в посольство Союза Планет, получил вид на жительство и первым же лайнером улетел на Пермь.

Повестка об уплате алиментов настигла его в тот день, когда он впервые за два года вернулся на Суздаль, чтобы повидаться с дядюшкой. Слова адвоката ещё больше выбили его из равновесия. Мало того, что специалист, по сути, отказал ему в помощи, ещё и слова о нечеловеческих способностях коллекторов перевернули с ног на голову.

Поэт шёл и думал, кто может ему помочь. Поэтическая гильдия Союза Планет бедная, жадная и помочь ему не в состоянии. С армейскими приятелями дружбу он разорвал ещё до переезда в Союз. Можно было бы попросить у немногочисленной родни, которой он в бытность офицером часто помогал деньгами. Но из родни сейчас деньги имелись только у дядюшки, а просить его не позволяла совесть – и так вся финансовая ноша за безденежных родственников лежала на нём. В общем, иного выхода, кроме как заработать, он не видел. А зарабатывать он умел плохо.

Егоров шагал на шестом тротуарном уровне через толпу помпезно разодетых аристократов, суетливых клерков, иностранных чинуш, модификантов с окраин и прочих столичных личностей, как вдруг его взгляд предательски упал на светящуюся вывеску бара «Полтишок». И вот Егоров уже незаметно для себя переступил порог заведения, сдал на вешалку поношенный имперский китель, незаметно для себя заказал бокал лучшего бессарабского коньяка, столь же незаметно для себя обнаружил рядом улыбчивого посетителя, сразу расположившего к себе.

Посетителя звали Драгомир, и этот кареглазый, бородатый дворянин цыганских кровей оказался замечательным собутыльником. Старинный аристократический кибер-рок со сцены и элитный алкоголь напомнили о тех временах, когда Егоров ещё вращался в кругах столичной поэтической богемы. И вот космический поэт уже повеселел, приосанился, отринул беспокойные мысли об алиментах, деньгах и переезде и начал изливать своему случайному приятелю душу, прерываясь на чтение собственных и чужих стихов.

К воспоминаниям о причине приезда и общении с адвокатом Егоров вернулся только ближе к четвёртой рюмке, когда они уже основательно перешли на «ты». Радужный слизняк с далёкого океанического Пхеньяна, служащий закуской, успел похудеть наполовину и пять раз поменять цвет, но ещё был живым.

– …А потом мне адвокат говорит: поторопись, а то всякое про коллекторов говорят? Что он мне этим хотел сказать?

Драгомир изменился в лице и сказал, погрозив пальцем с огромным перстнем.

– Известно что. Бездушные они, бесчеловечные. Лишь бы имущество изъять или доставить тело должника или голову в физрастворе судебным органам. А заплатить-то никак не можешь?

– Только треть. Тысячи полторы. И заработать не получается.

Егоров погрустнел, и собеседник решил его приободрить.

– Эх, дорогой, мало ли чего в жизни бывает! А чего ты, собственно, переживаешь? Выход есть всегда. Эй, гарсон! Налей-ка нам ещё…

Очнулся Егоров в невесомости в незнакомом пустом корабле.

Вообще, до переселения на Пермь за всю свою сорокалетнюю биографию Егоров побывал за пределами систем Рязани и Суздаля всего несколько раз и был в мире межзвёздных полётов дилетантом. Конечно, боевой опыт у него был. Прокрутившись на орбите столичного солнца во внутренней системе восемь лет, его крейсер успел пережить пару инцидентов с кочевниками и крупными отрядов контрабандистов, десяток операций против проворовавшихся олигархов и один крупный рейд в Центральное Порубежье, не принесший, впрочем, серьёзных повреждений и потерь. Но невесомость в маломерном судне…

Он где-то читал, что древние жители побережья не умели плавать и воспринимали океан, как нечто страшное и неизведанное. Вот и невесомость – вечный спутник древних путешествий в космосе – воспринялась им как нечто враждебное, опасное и из рук вон выходящее. Во-первых, Егоров мгновенно протрезвел. Во-вторых, отыскал глазами пульт, подплыл, уставился в приборы и понял, что находится ещё на орбите Суздаля. За бортом было темно – похоже, они совершали уже не первый виток на орбите, и светило оказалось в тени планеты. Попытался вспомнить, в каких типах кораблей может быть невесомость. На челнок или аварийную капсулу корабль не походил – вокруг виднелись остатки старинной мебели, старой одежды, говорящие о том, что им пользовались как жильём. Все помещения – кабина корабля, жилой отсек, санузел и шлюз – в длину составляли от силы метров пятнадцать.

– Твою ж мать!!! – вспомнил Егоров это и ещё пару десятков армейских выражений.

Яхта, понял Егоров. Космическая яхта. Но чья? Он попытался напрячь память.

Вспоминалось, как они с Драгомиром начали обсуждать женщин и порывались вызвать жриц любви, как потом передумали и вышли из бара, придерживая друг друга, чтобы не свалиться на мостовую. Потом вспоминался зычный баритон Драгомира, когда он позвал кибертаксиста: «Эй, ямщик!». Следом – мелькающие огни небоскрёбов Центрального округа Суздаля за окном. Как понял поэт, они умчались куда-то далеко на восток, на окраину обитаемого континента, где уже наступила ночь.

Потом всплыли в сознании холёные цыганские особняки на окраине гигантской многовековой свалки, вонь, лай собак и ещё каких-то одичавших тварей, куча цветастых юбок, ещё алкоголь, какие-то бумаги, чей-то затёртый картридер, вокзал, космический челнок и долгожданный сон.

Сквозь эти все воспоминания прорывался ментальный шёпот неведомой крупной космической зверюги, находящейся совсем по-соседству. От ужасной догадки Егоров сначала схватился за голову, потом за бумажник в кармане. Вытащил карту, снова подплыл к пульту. Поднёс карту к глазу, чтобы та считала сетчатку, затем прислонил к картридеру и проверил баланс.

На счету остались жалкие двести имперских червонцев. Одиннадцать тысяч союзных.

Солнце вышло из тени, рассыпав свои преломлявшиеся лучи радугой по зеркалам обозрения. Этот хвост невозможно было спутать ни с чем.

Гелиображник. Его, Леонида, гелиображник.

Стало немного не по себе, как часто бывает от близкого контакта с космическим зверем. Космические мотыльки считались одними из самых дружелюбных, послушных и беззлобных существ, что водятся в четвёртом измерении и на его границе. Но знакомство – всегда волнительный и тревожный процесс.

Следующие полчаса Егоров лихорадочно вспоминал годовой курс общения с космическими тварями, из которого всего десяток часов приходился на практику с гелиображником. Какие образы надо представлять, чтобы зверь принял его? О чём надо думать? Что говорить? Работают ли датчики, прицепленные к вожжам? Затем ещё полчаса вспоминал образы и мысленные команды, подкрепляемые сигналами с датчиков управления, входя в контакт, ища доверия у зверя.

И лишь через час Егорову удалось уговорить мотылька свернуть парус и нырнуть в подпространство.

Именно так Егоров познакомился с «Академиком Гамаюновым» и своим питомцем.

Именно так в голове у него родилось первое линейное короткостишие:

«Неси меня, бражник, вдоль края небес»…

И именно так подающий надежды космический поэт совершил ещё один безумный шаг – превратился в беглого должника-алиментщика. Двести червонцев – слишком мало, чтобы возвращаться на Суздаль и искать там помощи адвоката, но вполне достаточно, чтобы добраться «на хвостах» до границы Уральского Союза и далее до Перми, где имелись хоть какие-то перспективы заработка. Конечно, вспоминалось потом – были и другие варианты. Он мог и отказаться от яхты, разобраться и вернуть деньги. Мог попросить взаймы у родственников. Мог договориться с женой, выиграть суд…

Но сияние мотылька, его доверчивый шёпот в ушах пленили Егорова. Зов приключений ударил в голову. Он понял, что надо бежать.

Суд о взыскании алиментов состоялся в его отсутствие в пользу истца. А впереди был долгий путь по окраинам Уральского Союза, приведший Леонида в систему проксимы Таганая.

Суздальская Империя (Новая Империя) – космическая держава, крупнейшая в СМТП. Возникла в результате переноса столицы с планеты Московия дальше на восток, в Новый Суздаль (2490) и отделения ряда дальних планет (часть из которых в последствии вернулись в состав империи, см. Раздробленность). С учётом отдалённых патрулируемых регионов – самая обширная по астрономическому объёму империя в Рукаве и Галактике [источник?] (не считая возможных Внешней Монголии и Орды). Второй по величине флот в галактике: 96 больших летающих космодромов, 160 тяжелых крейсеров, 2800 крейсеров, 64000 эсминцев и фрегатов, 1,9 млн. истребителей и штурмвовиков и 15 орбитальных заводов. Во офицерской иерархии 550 млн человек. Число терраформированных планетарных тел (2600 г.): 58 число звёздных систем: 260–320 тыс. население – 65,3 млрд чел. (2-е [источник?]) в т. ч. купольников вне городских систем (деревень) – 1800–2000 (1,5–2 млрд) в т. ч. в астероидных, орбитальных посёлках и станциях 4–5 млрд. Суздаль (2,1 млрд) – столица, Ростов (6,8 млрд), Волга (5,4 млрд), Казань (3,1 млрд), Воронеж (2,5 млрд), Дзержинск (1,8 млрд), Пенза (1,5 млрд), Шацк (1,5 млрд), Красноярск (1,4 млрд), Рязань (1,2 млрд), Тула (1,1 млрд), Кавказ со спутниками (1,1 млрд) (…)(по материалам Галактопедии)