© А. Сенов, 2025

* * *

Неизбежное

Военная осень

 
Осенью такое чувство,
что катастрофой пропитан воздух.
В нашем предполье пусто
И враг выходит на ближний подступ.
 
 
Но морды ещё кирпичом,
по утрам бравурные сводки.
Днём кажется, всё нипочём,
а вечером сядешь на кухне, накатишь водки…
 
 
Потом ещё и, черпнув со дна
там, где погуще снизу,
вдруг обнаружишь внутри окна
ледяную линзу.
 
 
А в ней отчётливо, как в очках,
видно, что на канале
тащут кого-то в свёртке на саночках.
Не меня ли?
 

Прогулка

 
Лесная жуть в ночи беззвёздной.
Иссяк запал.
И повернуть обратно поздно.
И ты пропал.
 
 
Дороги нет за палкой-ёлкой,
И наугад
Ты топчешь снег, хоть он нисколько
Не виноват.
 
 
На каждый шаг все минус тридцать
Визжат во мглу.
Тебе никак не возвратиться
к тому столу.
 
 
Где чашек две, где белый чайник
Вскипел как раз.
Где ясен свет необычайно
красивых глаз.
 
 
И где теперь твой визг не слышен,
Ведь ты как пар:
Во тьму за дверь, вскипая, вышел
И там пропал.
 

Боголюбово

 
Булавкой купола пришпиленный Покров
Над самой Нерлью
Венчает благорастворенье воздухо́в.
И параллельно
 
 
Мосту и небу пробежавшая строка
Ж. д. состава
Двустопным ямбом грохотать ещё пока
Не перестала.
 
 
Но сладко дремлет синегрудый монастырь
И белый терем,
Где был погибший Боголюбский князь простым,
как я, Андреем.
 
 
И если пристально глядеть на образа,
Где всё заснято,
Сползает в небо обронённая слеза
Аэростата.
 

Бирштонас

 
В ежевичных кустах над Неманом
Мы лежали с тобой вдвоём,
Где с холма в повороте медленном
Открывается водоём.
 
 
Берега выезжали чёлнами
Поперёк реки, и в одном
Плыли мы от загара чёрные
как две ягоды под кустом.
 
 
Невеликим делились опытом,
Привирали порой слегка,
Отдавались течению, что бы там
Ни готовила нам река.
 
 
А она нас кидала в стороны,
Будто споря с собой сама.
И мы тоже тогда поспорили,
На закате идя с холма.
 
 
А где Неман теперь, где я, где ты?
Не собрать нас, увы и ах!
Рядом с нами другие ягоды
В совершенно других кустах.
 
 
Но, чем дальше, тем всё яснее нам,
Что навечно остались две
Ежевики в кустах над Неманом
В невозможной теперь Литве.
 

Аритмия

 
Со мною соседствует множество девушек с ножками
На тоненьких шпильках, и в нашем колодце с утра
Их цокот дроблёный взрывается ритмами сложными,
Синкопою в сердце втыкая мне лишний удар.
Мы все под ударом, никто не сбежит и не скроется.
И даже в глубинах подземных неровно стучит
Могучее сердце в широкой груди метростроевца
И глохнет в туннеле, и клинит проходческий щит.
 

Оранжевый фонарик

 
Прорвало во дворе у нас трубу.
Сварились в глубине кипящей ямы
кусок забора, клумба, самокат,
И дом наш двадцатипятиэтажный
Над пропастью беспомощно повис.
А мы смотрели вниз на аварийку,
Покуда не остался от неё
В тумане лишь оранжевый фонарик,
Мигающий о бренности людской.
 
 
Потом всё это спрятали в асфальт,
И выросли поверх забор и клумба.
Большими стали дети и живот.
Но каждый Новый Год, когда грохочет
Салют на двадцать пятом этаже,
То видно сквозь расцвеченные окна
Уже довольно близкий грузовик,
Что медленно везёт неотвратимый
Мигающий оранжевый фонарь.
 

Прощание

 
Свет зелёный загорелся,
Ты сказала мне: «Прости!»
И тогда я лёг на рельсы,
Зачеркнув собой пути.
 
 
Стали сразу рельсы слева
Рельсам справа не равны.
Ведь вагон, куда ты села,
Едет с правой стороны.
 
 
И уже подъехал близко,
В днище виден каждый гвоздь.
Вспыхнет жизнь трамвайной искрой
И пробьёт меня насквозь.
 
 
А ножи колёсной пары
Там порежут, где ты мне
«Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы»
Рисовала на спине.
 

Мышиный король

 
Деревенелый как Щелкунчик
В сосновом ящике лежишь,
Не можешь двинуть ножек-ручек.
И тут к тебе приходит мышь.
 
 
На голове её корона,
Таких голов у мыши три.
Она в гробу твоём как дома
Повсюду шастает внутри.
 
 
И лезет, нет, не целоваться,
Пока ты ждешь, холодный весь,
как все резцов её двенадцать
Хотят лицо тебе отъесть.
 
 
И писк ее загробный страшен,
И взгляд её невидим злой.
И что кричишь ты: «Маша, Маша!»,
Никто не слышит под землёй.
 

Сорока-ворона кашу варила…

 
А мы всё ждали пищу нашу,
Мы всё надеялись, а тут
В ладошке сваренную кашу
Кому попало раздают.
 
 
Кто не носил воды с колодца,
Кто дров ни разу не рубил,
Тому вся каша достаётся.
А нам уже не хватит сил
 
 
В кулак собраться на ладони
И вспомнить, выстроившись в ряд,
О тех сороке и вороне,
Что в небе яростно парят.
 

Панкреатит

 
Под ложечкой больного мира
Весна пылает нестерпимо,
От ледяного аспирина
Никак зимой не становясь.
Похоже, будет приступ долог.
И мудрый гастроэнтеролог
Пропишет нам лечебный голод
И обязательную грязь.
 
 
Всё, как написано в рецепте:
Картошки нет в боекомплекте.
Плывёт мечтой о скором лете
По бруствер залитый окоп.
А мы в него пускаем корни,
И молодым побегом в горле
Крик, вопрошающий «Доколе?»,
Торчит из нас как эндоскоп.
 

Мариуполь

 
Орёт сиреною тревоги
Неумолкающий намаз.
Сжимает дым головоногий
Горящий в щупальцах алмаз —
 
 
Так ярко наш завод чугунный
Пылает каменным углём.
А наступающие гунны,
Трещат и вспыхивают в нём.
 
 
И между выстрелов столь быстро
Что, можно думать, ускользнёт,
Взмывает к небу словно искра
И гаснет в море вертолёт.
 

Солдат

 
Когда себе все листья в ноябре
Суицидально оборвали клёны,
Солдат ещё висел на фонаре,
Как будто был фонарь вечнозелёным.
 
 
Он вырос в одночасье на виду
У остальных, попрятавшихся дома.
И скрип его верёвки на ветру
Размерен как удары метронома.
 
 
Оставшихся навряд ли ждёт весна,
У фонаря другие дух и буква.
Вечнозелёным нам и смерть красна,
Сладка как подмороженная клюква.
 

Клаустрофобия

 
В комнатке моей, вырубленной в толще гранитных плит,
Нет ни двери, ни форточки, ни туалета с кухней.
Пусто в ней, только лампочка на проводке горит.
Значит, живой пока ещё. Если умру, потухнет.
 
 
Тронешь её – качается лампочка между стен,
Или же накреняется пол, и они в согласии
Катят планету с комнаткой в будущее – затем,
Чтобы узнать, как именно солнце для них погаснет.
 

Про кино

 
Под небом люди есть везде,
Но мёртвые всё чаще.
Бессмертны боги на звезде.
И на звезду смотрящий
 
 
За тонкий луч на звёздный гвоздь
Подвешен к небу глазом.
А значит, что бы не стряслось,
Он к вечности привязан.
 
 
Он от звезды бессмертья ждёт,
Хотя в небесном теле
Уже последний водород
Преобразован в гелий.
 

Конец ознакомительного фрагмента.