© А. Н. Савельев, 2011

© «Книжный мир», 2011

Предисловие

История становится аргументом для оценок современности, а современность готова оценивать деяния предков, исходя из собственных представлений о справедливости, нравственности, целесообразности. Чем меньше достоверности в истории, тем шире простор интерпретаций – политических мифов, фабрикуемых на основе исторических домыслов. Дискредитировать историю проще, чем предъявлять претензии действующим правителям. Оскорблять прах давно ушедших поколений, смеяться над их страданиями, поносить их вождей и героев – любимое дело не только публицистов, но и тех, кто причисляет себя к профессиональному цеху ученых.

История Древней Греции – неисчерпаемый источник вдохновения мыслителей во все последующие эпохи. Но только современность направляет это вдохновение против самой истории, усматривая между событиями древности и текущими событиями не аналогии, а смысловые тождества. Без тени сомнения проводятся параллели между Афинами и послевоенными США, между Спартой и гитлеровским режимом, между законами Ликурга и правовой системой сталинизма. Чудовищность этих сопоставлений, разумеется, не имеет ничего общего с наукой, но научные монографии (не говоря уже о популярных изданиях) пестрят ими.

Беда интерпретаторов истории в том, что они лишены концептуального видения предмета своих исследований. Они судят историю по законам современности, не имея на это никаких оснований. Их представления о прошлом служат вовсе не подтверждению той или иной концепции и доказательству ее применимости к давним векам истории народов, а убогому морализаторству. Подспудно тем самым предполагается оправдать историческую науку перед политическими заказчиками, формирующими свой собственный политический миф за счет дискредитации исторического мифа, за счет разрушения того культурного стиля, который выстраивает мировоззрение культур и цивилизаций.

История не может игнорировать законы этнического развития, священный характер и смысл традиций, присущих событиям соответствующих эпох, законы войны, мира и политической конкуренции, общие для всех эпох. Все это создает инструментарий исследователя, применимый в рамках возможного «коридора событий» определенной культуры. Игнорирование этого ограничения означает фантазирование, подмену истории безосновательным вымыслом.

Историки, лишенные широкого философского взгляда на свой предмет, соединяют в одно целое представления о закономерностях жизни совершенно различных человеческих сообществ и культур. Поэтому они часто выходят за пределы исторической реальности и даже гипотетически возможной реальности. Вместо исследования древних эпох на злобу дня и политической конъюнктуры фабрикуются мифы – не древних эпох, а наших дней, когда ради «имиджа» можно опровергнуть научную истину.

Откуда взялись спартанцы

Кто такие спартанцы? Почему их место в древнегреческой истории выделено по сравнению с другими народами Эллады? Как выглядели спартанцы, можно ли понять, чьи родовые черты они наследовали?

Последний вопрос кажется очевидным только на первый взгляд. Очень просто считать, что греческая скульптура, представляющая образы афинян и жителей других греческих полисов, в равной мере представляет и образы спартанцев. Но где же тогда изваяния спартанских царей и полководцев, которые на протяжении веков действовали успешнее, чем вожди других греческих городов-государств? Где спартанские олимпийские герои, имена которых известны? Почему их облик не отразился в древнегреческом искусстве?

Что произошло в Греции между «гомеровским периодом» и началом становления новой культуры, чье зарождение отмечено геометрическим стилем – примитивными росписями ваз, больше похожими на петрогрифы?

Вазопись герметического периода.

Как могло столь примитивное искусство, датируемое 8 в. до н. э. превратиться в великолепные образцы росписи по керамики, бронзового литья, скульптуры, архитектуры к 6–5 вв. до н. э.? Почему Спарта, возвысившись вместе с остальной Грецией, испытала культурный упадок? Почему этот упадок не помешал Спарте выстоять в борьбе с Афинами и на короткое время стать гегемоном Эллады? Почему военная победа не увенчалась созданием общегреческого государства, а вскоре после победы Спарты греческая государственность была разрушена внутренними распрями и внешними завоеваниями?

На многие вопросы ответ следует искать, вернувшись к вопросу о том, кто жил в Древней Греции, кто жил в Спарте: каковы были государственные, хозяйственные и культурные устремления спартанцев?

Менелай и Елена. Крылатый Бореад парит над сценой встречи, напоминая сюжет о похищении Орфии, подобный похищению Елены.

Согласно Гомеру, спартанские цари организовали и возглавили поход против Трои. Может быть, герои троянской войны это и есть спартанцы? Нет, герои этой войны к известному нам государству Спарта не имеют никакого отношения. Их отделяют даже от архаичной истории Древней Греции «темные века», которые не оставили археологам никаких материалов и не отразились в греческом эпосе или литературе. Герои Гомера – это изустная традиция, которая пережила расцвет и забвение народов, давших автору «Илиады» и «Одиссеи» прообразы известных доныне персонажей.

Троянская война (13–12 вв. до н. э.) прошла задолго до рождения Спарты (9–8 вв. до н. э.). Но народ, впоследствии основавший Спарту, вполне мог существовать, а позднее – участвовать в завоевании Пелопоннеса. Сюжет о похищении Парисом Елены, супруги «спартанского» царя Менелая, взят из доспартанского эпоса, родившегося среди народов крито-микенской культуры, предшествовавшей древнегреческой. Он связан с микенским святилищем Менелайон, где в архаичный период отправлялся культ Менелая и Елены.

Менелай, копия с изваяния 4 в до н. э.

Будущие спартанцы в дорийском нашествии – та часть завоевателей Пелопоннеса, которая шла впереди, сметая микенские города и умело штурмуя их мощные стены. Это была сама воинственная часть войска, которая продвинулась дальше всех, преследуя врага и оставляя позади тех, кто удовлетворился достигнутыми результатами. Быть может, именно поэтому в Спарте (сама дальняя точка континентального завоевания, после которой оставалось покорять только острова) была установлена военная демократия – здесь традиции народа-войска имели самые прочные основания. И здесь же напор завоевания был исчерпан: армия дорийцев сильно поредела, они составляли меньшинство населения в самых южных землях Эллады. Именно это обусловило как многонародный состав жителей Спарты, так и обособленность властвующего этноса спартиатов. Спартиаты властвовали, а процесс культурного развития продолжали подвластные – свободные жители периферии спартанского влияния (периеки) и приписанные к земле илоты, обязанные содержать спартиатов как защищающую их военную силу. Культурные запросы воинов-спартиатов и торговцев-периеков причудливо смешались, создав немало загадок для современных исследователей.

Откуда же взялись дорийские завоеватели? Что это были за народы? И как они пережили три «темных» века? Положим, что связь будущих спартанцев с Троянской войной, достоверна. Но при этом роли по сравнению с сюжетом Гомера меняются местами: спартанцы-троянцы разгромили спартанцев-ахейцев в карательном походе. Да и остались в Элладе навсегда. Ахейцы и троянцы после этого жили бок о бок, переживая тяжелые времена «темных веков», смешивая свои культы и героические мифы. В конце концов, поражения были забыты, а победа над Троей стала общим преданием.

Прообраз смешанного сообщества можно рассмотреть в соседней со Спартой Мессении, где так и не образовалось государственного центра, дворцов и городов. Мессенцы (и дорийцы, и завоеванные ими племена) жили в небольших селениях, не обнесенных оборонительными стенами. Во многом та же картина наблюдается и в архаической Спарте. Мессения 8–7 вв. до н. э. – слепок более ранней истории Спарты, возможно, дающий общую картину жизни Пелопоннеса в «темные века».

Так откуда же пришли спартанцы-троянцы? Если из Трои, то эпос Троянской войны со временем мог быть усвоен на новом месте поселения. В таком случае возникает вопрос, почему завоеватели не вернулись в свои земли, как это сделали жестокие ахейцы, разорившие Трою? Или почему они не построили новый город хотя бы в чем-то приближающийся к прежнему великолепию их столицы? Ведь микенские города ничуть не уступали Трое в высоте стен и размерах дворцов! Почему завоеватели предпочли забросить покоренные города-крепости?

Ответы на эти вопросы связаны с загадкой раскопанного Шлиманом города, который с античных времен был известен как Троя. Но совпадает ли эта «Троя» с гомеровской? Ведь имена городов переезжали и переезжают с места на место до сегодняшнего дня. Пришедший в упадок город может быть забыт, а его тезка может стать широко известным. У греков фракийскому городу и острову Фасос в Эгейском море соответствует Фасос в Африке, рядом с которым находился Милет – аналог более известного ионийского Милета. Идентичные названия городов присутствуют не только в древности, но и в современности.

Трое может быть приписан сюжет, связанный с другим городом. Например, в результате преувеличения значимости отдельного эпизода длительной войны или превознесения малозначительной операции в ее финале.

Можно сказать наверняка, что описанная Гомером Троя – это не Троя Шлимана. Шлимановский город беден, незначителен по численности населения и в культурном отношении. Три «темных» века могли сыграть злую шутку с бывшими троянцами: они могли забыть, где размещалась их замечательная столица! Ведь присвоили же они себе победу над этим городом, поменявшись местами с победителями! А может быть, они еще несли в своей памяти смутные воспоминания о том, как сами стали хозяевами Трои, отняв ее у прежних владельцев.

Раскопки и реконструкция Трои.

Скорее всего, Троя Шлимана – промежуточная база троянцев, изгнанных из своей столицы в результате неизвестной нам войны. (Или же, напротив, хорошо известной нам от Гомера, но связанной вовсе не с Троей Шлимана.) Они принесли с собой имя и, возможно, даже завоевали этот город. Но жить в нем не смогли: слишком агрессивные соседи не позволили им спокойно вести хозяйство. Поэтому троянцы двинулись дальше, вступив, в союз с дорийскими племенами, пришедшими из Северного Причерноморья по привычному транзитному пути всех степных мигрантов, приходящих из далеких южноуральских и приалтайских степей.

Вопрос «где настоящая Троя?» на нынешнем уровне знаний неразрешим. Одна из гипотез состоит в том, что гомеровский эпос был принесен в Элладу теми, кто вспоминал в изустных преданиях о войнах вокруг Вавилона. Блеск Вавилона, действительно, может походить на блеск гомеровской Трои. Война Восточного Средиземноморья с Междуречьем – масштаб, действительно, достойный эпоса и многовековой памяти. Экспедиция кораблей, которая достигает бедной шлимановской Трои в три дня и воюет там десять лет – не может быть основой для героической поэмы, волновавшей греков много столетий.

Раскопки и реконструкция Вавилона.

Как мы увидим далее, связь Греции (прежде всего Спарты) с древним Востоком была чрезвычайно тесной.

Троянцы не воссоздали свою столицу на новом месте не только потому, что память о настоящей столице иссякла. Иссякли и силы завоевателей, которые терзали остатки микенской цивилизации многие десятилетия. Дорийцы, вероятно в массе своей ничего не хотели искать на Пелопоннесе. Им хватало других земель. Поэтому спартанцам пришлось одолевать местное сопротивление также постепенно, десятилетиями и даже столетиями. И держать строгий военный порядок, чтобы самим не быть завоеванными.

Микены: Львиные ворота, раскопки крепостных стен.

Почему троянцы не построили города? Хотя бы на месте одного из микенских городов? Потому что с ними не было строителей. В походе было только войско, которое не смогло вернуться. Потому что некуда было возвращаться. Троя пришла в упадок, завоевана, население рассеяно. На Пелопоннесе оказались остатки троянцев – войско и те, кто покинул разоренный город.

Будущие спартанцы удовлетворились бытом сельских жителей, которым более всего угрожали ближайшие соседи, а не новые нашествия. А троянские предания остались: они были единственным предметом гордости и воспоминанием о былой славе, основой культа героев, которому суждено было восстановиться – выйти из мифа в реальность в сражениях Мессенских, греко-персидских и Пелопонесских войн.

Если наша гипотеза верна, то население Спарты было разнообразным – более разнообразным, чем в Афинах и других греческих государствах. Но живущим раздельно – в соответствии с закрепившимся этносоциальным статусом.

Расселение народов в Древней Греции.

Можно предположить существование следующих групп:

а) спартиаты – люди с восточными («ассирийскими») чертами, родственные населению Междуречья (их образы мы видим преимущественно на вазописи) и представлявшие южно-арийские миграции;

б) дорийцы – люди с нордическими чертами, представители северного потока арийских миграций (их черты воплотились в основном в скульптурных изваяниях богов и героев классического периода греческого искусства);