Копёнкин уперся рукой в глинобитную стену, и в нем опустилось сердце, потеряв свою твердую волю.
– Роза! Роза моя, Роза! – прошептал он себе, чтобы не слышала лошадь. Но конь глядел одним глазом сквозь щель и дышал на доски так сухо и горячо, что дерево рассыхалось. Заметив наклоненного обессилевшего Копёнкина, конь давнул мордой и грудью в столбовой упор и завалил всю постройку на свой зад. От неожиданного нервного ужаса Пролетарская Сила заревела по-верблюжьи и, взметнув крупом все гнетущее устройство сарая, выбросилась к Копёнкину, готовая мчаться, глотать воздух с пеною у рта и чуять невидимые дороги.
Копёнкин сразу высох лицом, и в груди его прошел ветер. Не снарядив коня, он вскочил на него – и обрадовался. Пролетарская Сила с размаху понеслась наружу из деревни; не умея от тяжести тела прыгать, лошадь валила передними ногами гуменные плетни и огорожи, а затем переступала через них по своему направлению. Копёнкин повеселел, словно ему до свидания с Розой Люксембург остались одни сутки езды.
– Славно ехать! – вслух сказал Копёнкин, дыша сыростью поздней ночи и принюхиваясь к запахам продирающихся сквозь землю трав.