Тот же, кто не желает совершать поклоны, лишен высшего смирения, и, стало быть, все еще находится во власти Змея. Если быть точным, то во власти гордыни Змея, который до изгнания из Эдемского сада имел прямой хребет. Пресмыкаться гадину заставило вечное проклятие.

Мистики уверены, что гордыня, как образ эдемского Змея, лишает способности сосредоточиться на высших сефиротах, что является непреодолимой преградой в осознании необходимости склониться в смиренном поклоне перед Богом и приводит в итоге к неадекватному отношению к собственному «Я».

Гордыня такого свойства безнадежно отрывает человека от возможности приблизиться к пониманию великой сущности Адама Кадмона³⁶, сущности того самого образа и подобия, которые задумал Создатель, изобретая человека.

С другой стороны, вам достаточно, исходя из этой логики, произнести восемнадцать благословений своим позвонкам (не считая копчика), для того, чтобы образ Кадмона стал понятнее и роднее. Относительно людей, страдающих радикулитом, в лурианской традиции ничего не сказано. Равно как и глубина поклонов покрыта завесой молчания.

Циники сколько угодно могут издеваться над подобной методикой постижения Абсолюта. Ведь им, циникам, важно не постичь, а уличить. Для них пессимизм – это способ отрицания мира.

Эти дураки изгаляются, начиная с семидесятого года от Рождества Христова, когда римляне разрушили Иерусалимский храм и обрекли евреев на расселение. Будто они забыли, что у горы Синай в самый ответственный момент находился не только Моисей и его спутники, но и души всех евреев прошлого и будущего. Вот такая локация. И несчастным никогда не уразуметь, что Абсолют содержится не только в категориях космических масштабов, но и в копчике или в капле дождя, упавшей под ноги.

Каббала, как известно, представляет собой учение, которое передается из уст в уста, составляя тем самым непрерывную цепь духовной мудрости во времени. А согласно Талмуду, путей к Истине столько же, сколько человеческих лиц на земле. Стало быть, и Каббала может представать в каких угодно формах и образах. В то же время Каббалу (по той же причине) не возможно преподать. Она постигаема только личным опытом. И фактически без ограничений. Собственно, и цель у нее единственная: максимальное слияние с Богом.

Авраам Абулафия³⁷, проклятый многими испанский каббалист XIII века, открыл доступ к Учению женщинам и неевреям. Подобный либерализм оказался настолько мощным стимулом, что, даже не взирая на негодование раввинской верхушки и весьма пристальное внимание со стороны инквизиции, стал бичом мессианских культов в Европе на последующие пятьсот лет, вплоть до появления хасидства.

Впрочем, всякий каббалист, где и когда бы он ни жил, ставит перед собой единственную цель – достичь единения с Богом. И каким путем это единение будет происходить, по большому счету, не важно.

Медитация на Тетраграмматон³⁸ или на «Зогар»³⁹, дыхательные техники или танцы и песни, в сущности, только пути, которых, как мы знаем, столько же, сколько лиц на земле. Интеллектуальный путь Колесницы, или эмоциональный «путь сердца» в идеале должны привести к одному и тому же – «прилепиться» к Богу.

После репрессий римлян из круга рабби Акиба⁴⁰, величайшего из учителей тайны Меркабы – мистического пути Колесницы, спастись удалось только легендарному рабби Шимону бар Йохаи и его сыну Елеазару. В течение тринадцати лет они скрывались от язычников в пещере, а когда опасность миновала, и рабби Шимон вновь вышел к людям, то обнаружил, что Учение никого уже не интересует. Шимон вернулся в свою пещеру, где в медитациях провел еще год. Обрядши решимость проповедовать Учение Меркабы⁴¹, Шимон отдал себя миру…

Анна захлопнула ноутбук. Ей сделалось противно.

Вот уже третий день она работала над статьей про Каббалу для женского журнала «Тонус». Задача состояла в том, чтобы популярно объяснить читательницам журнала, что кроме христианского Пути к Богу, существует, еще, по меньшей мере, пять или шесть, которые не хуже.

Идея цикла принадлежала самой Анне, потому и роптать было не на кого. Каббала давалась труднее всего. Анна никак не могла уловить, что там главное. Положа руку на сердце, она бы с удовольствием присоединилась к проклятиям в адрес Авраама Абулафии, который открыл доступ к Учению женщинам и не евреям. Особенно женщинам.

Противно Анне стало не от Каббалы. И даже не оттого, что Анна так ничего и не поняла в мистическом учении евреев. Противно сделалось от жестокого насморка, который уже пятый день царил в носу журналистки, лишая обладательницу носа возможности наслаждаться полноценным дыханием, а стало быть, и жизнью. По глубокому убеждению Анны Шоу, жизнь должна приносить удовольствие, как вкусная еда, модная обувь, мужчины или женщины, с которыми делишь постель. Если этого не происходит, ценность человеческой жизни становится равной воспоминаниям о приятном и, таким образом, подвергается галопирующей инфляции, ибо жить только прошлым так же бесперспективно, как жить только будущим. Правда, второй случай еще хуже – он безнравственный.

– И откуда только в человеческом носу берется столько всякой гадости?! – с надрывом вопрошала у собственного зеркального отражения Анна, сморкаясь во все, что подвернется под руку.

Попытки бороться с болезнью аспирином или антибиотиками ни к чему не привели. Сегодня Анна решила предаться сексу, памятуя бабушкин рецепт: двести граммов крепкого алкоголя на одного темпераментного мужчину.

Секс миновал, темпераментный мужчина громко фыркал в душе, двести граммов алкоголя испарились в неизвестном направлении, а жестокий насморк пребывал поныне. Причем с новой силой. Казалось, что и секс и выпивка только придали насморку вдохновения. Он бушевал, как фонтаны Зальцбурга в туристический сезон.

– Что-то не так с рецептом, – подумала Анна. – Возможно, во времена бабушки были другие мужчины? Или другой алкоголь? Впрочем, и сопли, видимо, были другими. Уж лучше – каждую неделю месячные, чем этот кошмар. Там хоть механизм понятен. Ой, что это я такое несу! Бойся своих желаний, Анна. Они имеют свойство сбываться.

Тот, кто фыркал в душе, подал голос. Это был сорокалетний не очень богатый арабский миллионер, старинный друг Анны, который зарабатывал на жизнь, продавая океанские яхты. На собственную яхту, лучшую какую видели моря, он пока не скопил, но страстно ее желал. Как подозревала Анна, для того, чтобы никто не приставал с дурацкими вопросами.

Гениталии кавалера пахли среднеазиатскими железнодорожными станциями, что вызывало у Анны тягучую ностальгию и романтические чувства.

Араб, кроме бешеного темперамента, был хорош тем, что никогда не претендовал ни на что большее, чем тело Анны Шоу. Для азиата – редкое качество. Тем более что ни миллионы, ни возможные яхты любовника Анну не интересовали. Только секс. Ничего личного.

– Анна, телефон звонит, – подсказал голос из ванной.

На часах было без четверти час ночи.

– Энни? Привет! Это Янсен.

– Что-то случилось? – Анна стыдилась своего «французского прононса».

– Ты не рада меня слышать? Что должно случиться? – удивился голос в трубке.

– Рада. Просто сейчас достаточно поздно, – Анна старалась скрыть раздражение.

– Ах, прости меня, старого идиота! Я же в Испании. Тут такое дело… – в трубке стало тихо.

– Какое дело? – Анна знала, что хорошего ожидать не следует.

– Да, дело… На Бродвее сейчас ставят мюзикл по Данте…

– Что? – Анне опять сделалось противно.

– Мюзикл по Данте. По «Аду». Впрочем, не важно. Я там консультант. Но я сейчас в Испании. Я не могу контролировать. Очень нужно, чтобы я там присутствовал. Сакрально. Ты понимаешь?

– Не очень.

– Нужна статья…

– А кто за тебя работает?

– Там все нормально. Проконсультируют на высшем уровне. Важно, чтобы мое отсутствие не бросалось в глаза.

Анне захотелось сказать какую-нибудь гадость. Например, что отсутствие Янсена и так никто не заметит. Но вовремя сдержалась.

– Ну? – выдавила из себя Анна.

– Что «ну»? Удели внимание.

– Цель? – Анна начинала злиться по-настоящему.

– Ты что, дура? Я же сказал! Ищите да обрящете. Не задавай идиотских вопросов. Ты же умница…

Любовник вышел из ванной, потрепал Анну по щеке и удалился в ночь. Остался жестокий насморк и чувство ненависти ко всем мужчинам.