– Я сразу говорил: я за ней ухаживать отказываюсь!

Игорь нервно прошелся по комнате и остановился возле кровати, на которой неподвижно лежала под одеялом старушка, уставив мутно-серые, ничего не выражающие глаза в потолок.

– Извини, Семёновна, но на такие подвиги я неспособен. Да и ты, полагаю, вряд ли отдалась бы в руки зятя. Учитывая нашу с тобой взаимную любовь.

При звучании своего имени старушка приподнимает вопросительно жиденькие белесые брови и снова опускает. Это единственное движение на ее лице.

– Какое значение сейчас имеют ваши прежние отношения?! – вскинула голову жена Игоря Татьяна, сидящая у постели больной. – Перед тобой беспомощный несчастный человек, а ты вспоминаешь прошлые обиды. Да и чем она так уж тебе досадила, не пойму.

– Как это – чем! Да она невзлюбила меня с самого начала! Ты прекрасно знаешь. Даже обращалась только через тебя: «Скажи своему…» Это как?

– А ты к ней как обращался? «Тёща». Ну, иногда, редко – «Семёновна». А за глаза так вообще – «Мозоль».

Игорь фыркнул:

– Мозоль и есть. Постоянно мозги тебе мозолила: дескать, я мало зарабатываю, мало по дому делаю и вообще я не тот, за кого тебе следовало выйти.

– Ей от тебя больше доставалось. Вспомни, как ты ее за дверь выставил.

– И правильно сделал! Приехала и давай зудеть: почему это некоторые на работу не ходят, как все нормальные люди, а сидят дома с компьютером играют? Не по-людски! – Игорь зримо увидел осуждающее, с поджатыми губами лицо прежней тещи, и в нем запузырилась былая враждебность. – Сама всю жизнь на одном предприятии отбарабанила от звонка до звонка, и другие так же должны…

– Между прочим, она считалась на предприятии лучшей работницей.

– Ну конечно! Передовица! Она передовица, а остальные, значит, – прохиндеи и тунеядцы. А то, что мои переводы… что я делаю полезное людям дело…

– Всё, хватит! Вы оба хороши. И давай не будем, Игорь, при ней сейчас всё это трясти, прошу тебя.

– «При ней»… Как будто она что-то понимает. Семеновна-а-а! – противным голосом пропел зять, склонившись к самому лицу больной, так что та зажмурилась. – Ку-ку! Тё-ёща-а! Ты хоть помнишь, сударыня, кто я такой? Ну-ка посмотри: кто я? А?

Старушка приоткрывает робко глаза и пристально всматривается в говорящего. Потом беспомощно переводит взгляд на дочь, на окно, за которым бойко каплет с крыши.

– Ну, кто я, скажи!

– Отстань от нее! – требуетжена.

– Нет, пусть скажет! Так кто же я, Семеновна?

Старушка снова глядит.

– Мужчина, – впавший рот слегка растягивается в подобии улыбки, губы поплясывают.

– Мужчина, – повторил Игорь саркастически. – И больше тебе сказать нечего. Ладно. А это кто? – указал он на жену. – Кто эта женщина?

– Мама, кто я? – дрогнувшим голосом спрашивает и Татьяна. – Как меня звать?

– Танюша? – после минутного напряженного раздумья не совсем уверенно произносит испытуемая.

– Вот видишь: меня она узнаёт! – Татьяна порывисто стиснула руку матери в своих ладонях – худую, как плеть, дряблую руку с висящими мешочками кожи. – Мамочка, это я, твоя дочь. Ты ведь меня узнаёшь?

Больная слабо кивает увязшей в подушке маленькой головой с белым пушком на макушке, сквозь который проглядывает розоватая кожа.

– Бедная моя, – ласково провела Татьяна ладонью по этому жидкому пушку. – Что нам с тобой делать? Два месяца уже лежишь. Скажи, родная: ты поправишься?

Но лежащая уже вновь глядит отрешенно в потолок, словно речь идет не о ней.

– Тань, ну ты же помнишь, что сказала врач, – скептически скривил Игорь губы. – «В таком возрасте шансов практически нет». У нее на участке десяток таких послеинсультных, и ни один из них не поднялся. Пора перестать себя обманывать.

– А еще врач сказала: постарайтесь скрасить ее существование.

– Скрасить, – повторил Игорь. – Такое существование может скрасить разве что цианистый калий.

– Знаешь что?! Мама была права: не за того я вышла! – Татьяна решительно встала и отошла к окну. «Теща даже теперь умудряется нас ссорить», – проворчал про себя Игорь.

– Я не про нее конкретно, – поправился он. – Я и для себя в подобном состоянии предпочел бы…

– Прекрати! – резко повернулась к нему жена. – Хочешь, чтобы я опять рыдала? Игорь, я же не могу разорваться! Два месяца от нее не отхожу. Еще один отпуск мне никто не даст. И за свой счет также. Или мне что? совсем бросить работу и сидеть с ней? Ты дома работаешь, тебе не составило бы труда покормить-попоить ее…

– И задницу помыть, – добавил Игорь мрачно. – Нет уж, увольте!

– Хотя бы просто сменил два раза памперс, а вечером я бы уже помыла.

– Тань, о чем ты?! Да я рядом находиться не могу – такой от нее дух! А чтобы еще с этими гадостными памперсами возиться… После того как столько лет она меня в упор не замечала. Нет, пусть сама за собой ходит.

– Ты ерунду говоришь, Игорь. Или специально меня доводишь. Посмотри на нее: она даже нос себе почесать не может – не попадает рукой.

– А я что, виноват в этом?

– И она не виновата! Никто не виноват, что так получилось. Но страдать она не должна. Я же предлагала нанять сиделку, но ты тоже против.

– Ага. Чтобы чужая тетка полдня торчала у меня перед глазами! Она мне работать не даст. А между тем, у тебя имеется еще сестра и два брата. Почему всё на нас?

– Странный вопрос. Они в других городах. Ты предлагаешь везти маму к ним?..

Игорь хмуро промолчал.

– А работать ты мог бы в Машиной комнате. Перенеси туда компьютер.

– Маша со школы приходит рано, ей стол нужен. Тоже не выход.

– Значит, пусть лежит старушка, мокрая, весь день?! – голос жены задрожал. – Опревает, загнаивается! Ты этого добиваешься? В отместку за ее прошлое к тебе отношение?

– Ничего я не добиваюсь. Просто не могу и все! Физически. Мне-то за что такое наказание? Игорь спорил, негодовал, но подспудно уже знал, чем все закончится.

– Кстати! – ухватился он за «соломинку». – А Маша? Машка почему в стороне? Маша, иди-ка сюда на минуту! – прокричал он в дверь.

– Ты как маленький. Ничего Маша не станет делать.

На пороге комнаты возникла девочка-подросток с распущенными по плечам светлыми волосами и кислым выражением лица.

– Маша, мама завтра выходит на работу, – произнес Игорь с расстановкой. – Надо, чтобы кто-то заботился о бабушке.

– А я при чем?

– Давай хотя бы с тобой по очереди.

– Мне уроки надо делать, – надула губы Маша.

– А мне тексты переводить.

– Хотите, чтобы я двойки получала?

– А ты хочешь, чтобы я деньги не зарабатывал?

– Ты и так почти ничего не зарабатываешь.

– Вот так заявочки! Сижу не вставая, как проклятый, и вот благодарность! Ладно, сейчас речь не обо мне, а о бабушке. Твоя же бабушка! Бабулю родную тебе не жалко?!

– Что я, виновата, что она лежит?

– Все, хватит! – возмутилась Татьяна. – Вы меня оба достали! Маша, иди к себе. Но Маши и так уже нет в дверях.

– Очень хорошо! Иди к себе – вот и весь спрос, – проворчал Игорь.

– Она говорит то же, что и ты. Вы оба готовы взвалить всё на меня. Черт с вами. В данную минуту ты можешь помочь мне сменить памперс? Приподнять ее за ноги, а я поменяю и помою ее.

– До сих пор ты как-то сама управлялась…

– Сейчас ты рядом, вдвоем быстрее и сподручнее. Не будь таким вредным – помоги.

Игорь держал в приподнятом состоянии костлявые желтоватые ноги тещи, пока жена разворачивала и вытаскивала из-под нее набрякший пожелтевший памперс. Едко пахнуло старушечьей мочой. Игорь, как мог, отворачивался, дышал едва-едва, самыми верхушками легких, и шепотом поругивался.

– Видишь, какие у нее тут опрелости, – сокрушалась жена (Игорь предпочел не разглядывать). – Если не мыть каждый раз – болячки образуются до мяса. Подержи еще – я ополосну и смажу.

Старуха тихонько охала, пока дочь, подложив клеенку, обмывала ее бледно-лиловым раствором марганца.

Игорь смотрел на мятый домашний халат и кое-как заколотые волосы жены, и чувство безнадежности и тоски овладевало им.

– Вот ты вспоминаешь про нее только плохое, – говорила тем временем супруга. – А вспомни, как она сидела возле больной Маши три ночи подряд, чтобы мы с тобой могли выспаться и пойти на работу. А ведь мы ее об этом даже не просили.

Игорь мысленно признал: действительно сидела три ночи. Но вслух он произнес запальчиво:

– Ну и что?! Ей же на работу не надо было.

– Даже если бы и надо было… – Татьяна не договорила. – Мама, отпусти! – полусердито-полужалобно вскричала она. – Отпусти меня! Ты мне делаешь больно! Мешаешь мне! Отпусти!

Оказалось, больная поймала действующей правой рукой руку дочери и крепко за нее ухватилась. Насилу оторвали вдвоем. Заправили новый памперс, распрямили ноги, укрыли.