Посвящается одержимцам от истории

«Апокриф – дополнение к официальному мифологическому циклу, сочиненное, как правило, позже; признаваемое, однако не почитаемое последователями указанной религиозной формации наравне с первоначальными источниками…»

«Словарь литературных терминов»

«И видя ученики его сказали: Господи! Хочешь ли, чтобы мы попросили и огонь сошел с неба и истребил их, как Илия сделал?

Но он, обратившись к ним, запретил им и сказал: Не знаете, какого вы духа: ибо сын человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать».

Лука 9:54

В тексте использованы стихи:

Н. Гумилева, Скади, Л. Бочаровой, Е. Сусорова, В. Набокова, А. Семенова, Омара Хайяма

Парод^[1]
Кто ходит в гости по утрам?

 
Прошел патруль, стуча мечами,
Дурной монах прокрался к милой,
Над островерхими домами
Неведомое опочило.
Но мы спокойны, мы поспорим
Со стражами Господня гнева,
И пахнет звездами и морем
Твой плащ широкий, Женевьева.
Ты помнишь ли, как перед нами
Встал храм, чернеющий во мраке,
Над сумрачными алтарями
Горели огненные знаки.
Торжественный, гранитнокрылый,
Он охранял наш город сонный,
В нем пели молоты и пилы,
В ночи работали масоны.
Слова их скупы и случайны,
Но взоры ясны и упрямы,
Им древние открыты тайны
Как строить каменные храмы.
Поцеловав порог узорный,
Свершив коленопреклоненье,
Мы попросили так спокойно
Тебе и мне благословенья.
Великий Мастер с нивелиром
Стоял средь грохота и гула,
И прошептал: «Идите с миром,
Мы побеждаем Вельзевула».
Пока они живут на свете,
Творя закон святого сева,
Мы смело можем быть, как дети,
Любить друг друга, Женевьева.
 

– Иду, иду уже! Хватит барабанить. Дверь выломаешь! Господи, да кого принесло в такую рань?

Отец Колумбан, шаркая босыми ногами по утоптанному до гранитной твердости земляному полу своей отшельнической пещерки и слегка прихрамывая, подошел к двери, ведущей наружу. По его расчетам время давно перевалило за полночь и подступал час хвалитн. Обычно перед рассветом святого пустынника прихожане из окрестных сел не беспокоили, но… Всякое случается в этом несовершенном мире – люди болеют и умирают, а пожилой священник никогда не пренебрегал обязанностями, возложенными на него Господом Богом, Святой Матерью Церковью и самим собой. Облегчать страдания души и тела паствы не есть ли первейший долг пастыря?

В толстые доски притвора молотили кулаками уверенно, настойчиво и нагло. Это явно не могли быть трое молодых людей, в последнее время проводивших у отца Колумбана целые дни – шевалье де Фармер вечером увел обоих своих «оруженосцев» ночевать в замок; завтра они собирались съездить в Аржантан, за необходимым к грядущему путешествию снаряжением. И уж точно не спокойные, дородные, немногословные и чтущие покой отшельника крестьянки, приносящие святому отцу по утрам молоко или творог.

Старик, морщась от боли в серьезно поврежденной несколько дней назад ноге (след от жесткой веревки заживал с трудом), отнял от двери подпиравший ее кол и безбоязненно распахнул тяжелую створку – опасаться было нечего, ибо даже самые закосневшие в грехах разбойники никогда не тронут священника: такой грех и Дева Мария не убелит. Разбойники, между прочим, отнюдь не стремятся к погибели души, и как прихожане куда более радеют о Спасении, нежели многие благонравные дворяне, грешащие направо и налево.

– Ага, старый безумный гибернийский^[2] волчара! – беременное рассветом небо загородила тень человека. – Ты что наделал, святокупец?

– Э-э-э… Что? – слегка опешил отец Колумбан от такого напора, но мигом ощетинившись, рыкнул в ответ: – Не тебе отчета с меня спрашивать! Сгинь!

– И не подумаю, – ночной гость бесцеремонно оттеснил отшельника вглубь землянки, переступил порог и, сторонясь самодельного алтарчика с немногими горящими свечами у восточной стены, уверенно прошествовал к столу. Он явно бывал в жилище монаха не раз, это было заметно по уверенным движениям. – У тебя пиво найдется?

– Тебе здесь что, трактир? – огрызнулся бородатый старикан, но все-таки взял кувшин и плеснул в пустую глиняную чашку пахнущего ячменем напитка. – Говори, раз пришел. А потом – выметайся. И чтоб духу…

– Хам и потомок Хама, – буркнул гость, поглощая пиво. – Думаешь мне легко? Только вчера как проклятый жарился весь день на византийском солнышке… Монферрату, понимаешь, приспичило явиться в Констанц с новой сногсшибательной идеей, и проворачивать свою бездарную интригу он решился с помощью не кого-нибудь, а самого кесаря Андроника… Впрочем, тебе это малоинтересно. Ты ведь в дела большого мира не лезешь, гадишь по мелочи.

– Где уж нам, сирым, – ядовито усмехнулся отец Колумбан, скучным взглядом рассматривая неожиданного посетителя. Последний был дороден, не особо высок ростом, имел рыжеватую «сарацинскую» бородку, упитанные щеки, и узкие, почти восточные, хитрые глазки. Купчишка какой-нибудь. Не из богатых. – Это только ты со своим хозяином гадишь по крупному. Да так, что потом на весь христианский мир смердит.

– Ну, не только на христианский, – хохотнул толстяк, и вдруг поморщившись, кивнул отшельнику на лежащую рядом толстую книгу в черном переплете, кою святой Колумбан читал на ночь. – Умоляю, убери отсюда эту католическую пачкотню, мешает…

– Алан Лилльский-то тебе чем не угодил? Хороший поэт, а богослов еще лучший… – отшельник все-таки передвинул инкунабулу подальше, чтобы не раздражать своего старого знакомца. По мнению отца Колумбана, его нынешний гость был самым безобидным (если такое слово вообще применимо к демонам свиты Люцифера), существом и только с ним старый монах соглашался время от времени общаться, когда противоборствующие стороны желали установить краткое перемирие или поделиться взаимоинтересующими новостями… Сам мессир дьявол, в мире смертных появляющийся крайне редко, до бесед с необычным пустынником старался не снисходить. Видимо, завидовал его близости к Сфере, из которой сам был навсегда изгнан несчетные века назад.

– Вот ответь, Калькодис, разве ты не признаешь, что единственной истинной наукой, из которой проистекают все прочие, является богословие?

– Признаю, – охотно закивал толстячок. – Еще как. Но это не мешает мне постигать и прочие премудрости. Одна из важнейших гласит: «Не лезь в дела Великих, неприятностей не оберешься». А ты, тупица, что вытворяешь?

– Будешь грубить – выставлю, – пригрозил отец Колумбан. – Ну, чем твой сюзерен на этот раз недоволен?

– Да хотя бы вот этим! – гость вскочил, просеменил к углу землянки и сдернул холстину с некоего громоздкого и длинного металлического предмета. Вороненая сталь слабо отражала лучики свечей. – Такая вещь не должна находится в данном времени! Будь ты поумнее, давно разобрал бы ее, а части отнес в замок, кузнецу – пусть переплавит.

Действительно, авиационный пулемет образца 1937 года смотрелся в XII веке так же нелепо, как Папа Римский в синагоге.

– Ну почему, – взвыл, по-фиглярски вытягивая руки к потолку и закатывая глаза, Калькодис, – почему эти лицемерные богомазы толкуют пред честным народом о нерушимости Творения, невмешательстве в Господни труды, а на деле сие Творение по камушку разрушают?! Ах, сколько ханжества и фарисейства приправленного ладанным соусом гордыни разума!..

– Перестань паясничать, и скажи толком, зачем тебя прислали. – Отец Колумбан нетерпеливо побарабанил палицами по неровной столешнице. – Ты и без того лишил пожилого человека ночного отдыха.

– Человека, – фыркнул толстяк, однако утихомирился. – Скажешь тоже. Ладно. Вот ответь, почему наш, такой спокойный, незыблимый и сонный мир превратился в проходной двор? Отчего, любопытно, мастерски исполненная картина Большого Творения загажена каплями вонючей малярской краски, выплеснувшейся незнамо откуда? Мой покровитель крайне недоволен – цепь событий нарушена, грядет лавина, запросто способная смести к едрене фене весь миропорядок.

– Не ругайся, не в кабаке, – машинально заметил отшельник. – И вообще, вы со своим сюзереном ошибаетесь. Если так происходит – значит, таково Предопределение божественной мысли. Творец всезнающ, а значит все происходящее ныне и способное произойти в будущем ему известно. Согласись, он не станет – в отличие от вашей шайки – вредить своему собственному и любимому миру.

– Да? Его «любимый» мир, остался там, за гранью этой новосозданной Вселенной. А тут начало твориться незнамо что. Пока беда незаметна, как ты не видишь первое пятнышко проказы на губе. А когда спохватишься – будет поздно. Уяснил? Так хочется поглазеть на Апокалипсис из первого ряда? Не рано ли?

– И что вы предлагаете? Насколько я знаю Князя Ночи, он никогда не вмешивается в мирские дела лично, действуя только через неразумных и грешных смертных… Никого не убивает сам, но нашептываниями вкладывает кинжал в руки людей. Хотите устранить гипотетическую опасность таким способом? Боитесь Апокалипсиса, где вам придется несладко? Действуете по принципу «хоть день, да мой»?

– Какая проницательность. – Калькодис растянулся в улыбке. – А если это и правда, то что здесь такого? Вот сейчас я расскажу последние византийские новости, у тебя волосы дыбом встанут. На всех – хи-хи-с – местах. И этого не случилось бы, если б твои любимчики – два безмозглых самоуверенных идиота с ветром в головах, не сунулись месяц назад в Англию и не подняли королевство вверх тормашками. Последствия теперь не расхлебаешь.

– Ну? – сдвинул брови святой. – Излагай.

– …Синяя лента Босфора, проложенная древними богами незримая граница между Европой и Азией, убегала между зелеными всхолмьями за горизонт, – поэтически начал толстяк безо всяких предисловий. Отец Колумбан устроился поудобнее на лавке и приготовился слушать долгую историю, по опыту зная, что язык у раннего гостя подвешен отлично и рассказчик он великолепный. – Босфор, сверкающая нить между стоячими, тяжелыми водами Мраморного моря и прозрачными солеными волнами Эвксинского Понта…