Бессмертному Подвигу советского народа в годы Великой Отечественной войны

ПОСВЯЩАЕТСЯ

Уважаемый Андрей Валентинович!

Я внимательно прочёл Вашу повесть «Бессмертный экипаж» и мне она понравилась. Хочу отметить, что Вы делаете очень большое и благородное дело, стремясь раскрывать подробности малоизвестных страниц Великой Отечественной войны, рассказывать о тех её героях, подвиги которых ещё по достоинству недооценены.

Подвиг экипажа «КВ», совершённый в самые первые дни войны у деревни Дайняй, по-настоящему геройский, и все участники этого уникального боя заслуживают самых высоких боевых наград.

Мы обратим внимание ответственных лиц Министерства Обороны на те данные, которые изложены в Вашей повести. В свете приближающегося 70-летия Великой Победы такую работу следовало бы провести. От души желаю Вам крепкого здоровья, добра, благополучия и творческих успехов!

Председатель Политической партии СПРАВЕДЛИВАЯ РОССИЯ, руководитель фракции «Справедливая Россия» в Государственной Думе Федерального Собрания Российской Федерации

С.М. Миронов.

Уважаемый Андрей Валентинович!

Благодарю Вас за книгу, в которой Вам достоверно удалось изобразить настоящие примеры мужества и самопожертвования во имя светлых понятий, значимость которых в настоящее время часто несправедливо смазывается и осмеивается.

Также как и Вам, мне видится, что в периоды потрясений, когда нашу страну лихорадит, всегда появляются и будут появляться люди готовые на подвиг.

Вашу книгу я передал для ознакомления в наш редакторский отдел.

Позвольте от всего сердца пожелать Вам благополучия, здоровья и удачи!

С уважением,

Генеральный директор Киноконцерна «Мосфильм»

Кинорежиссёр К.Г. Шахназаров.

Уважаемый Андрей Валентинович!

Когда я читал Вашу книгу, я о многом задумывался, содрогался и плакал. Успеха Вам в творчестве и здоровья!

С уважением,

Ветеран УФСИН, майор Н.Н. Мельничук Андрей Валентинович Малышев

1963

«Подвиг во имя любви – наивысшая координата Божия!»

Танк для Победителя

Над танковым полигоном панзерваффе «Куммерсдорф» стояла непривычная тишина. Хотя в это жаркое военное лето 1944 года войска фашистской Германии и терпели поражения от советских войск, освобождавших землю от коричневой чумы, в этот июньский день на испытательном полигоне было неожиданно тихо.

Военный комендант засекреченного немецкого полигона полковник Циммерман озабоченно нахмурился: сегодня ожидается приезд генерала фон Ортеля, куратора проекта по улучшению и модификации модели новейшего немецкого танка Панзер-PZ-6B «Тигр-2», который уже успешно проявил себя в первых испытаниях, где получил грозное название «Королевский тигр». И вот на основе модели «Тигр-2» и были изготовлены два прототипа танка будущего – «Тигр-3».

Создание и доработка этого лучшего немецкого тяжелого танка находились под личным контролем Гитлера, которому генерал Ортель непосредственно докладывал о всех деталях испытаний этого новейшего танка, на который возлагались огромные надежды фюрера в скорейшей победе Германии.

Не торопясь к Циммерману подошёл главный военный танковый испытатель, полковник Штумпф, и небрежно отдав ему воинское приветствие, неожиданно улыбнулся.

– Нервничаешь, Отто? Не волнуйся, всё пройдёт хорошо, генерал Ортель будет доволен, не сомневаюсь, что его докладу порадуется и сам фюрер!

– Спасибо, Ганс, – комендант уважительно посмотрел на главного танкиста-испытателя, и также отдал ему воинское приветствие, – правда, меня беспокоит твоё отношение к русским военнопленным – твоим мишеням, ты согласен со мной, дружище?

Ганс Штумпф испытующе посмотрел на коменданта и задумался: нет, ни о каком мягком отношении к русским мишеням-танкистам его не обвинить. В самом деле, ему, как асу-испытателю новейших танков Германии малоинтересно стрелять по деревянным макетам советских танков, для реальной работы здесь требовались настоящие танки противника и живые, не фанерные танкисты врага.

Вот поэтому в ближайших концентрационных лагерях отбирались целыми экипажами советские танкисты, предназначавшиеся для использования их в дальнейшем в качестве живых мишеней в ранее захваченных вермахтом вражеских танках, в которых естественно отсутствовал всяческий боезапас и был ограничен запас топлива. Зачем на русских смертников тратить дорогостоящее топливо, которое может пойти для нужд великой Германии?!

– Ты не ответил на мой вопрос, мой друг, – напомнил о себе комендант, – мне не совсем понятно твоё мягкое человеческое отношение к русским свиньям, ты не находишь обоснованным моё беспокойство? Мне докладывали, что выжившим в учебном бою русским смертникам-мишеням доставляли из соседнего женского концентрационного лагеря русских девушек, и в бараках их ожидал стол, сервированный лучшей немецкой едой и шнапсом! Неужели это правда?!

– Да, мой друг, – грустно улыбнулся главный испытатель, – истинная правда! Но вспомни, когда мы испытывали первые модели «Тигров» и «Пантер», эти русские обезьяны, не желая драться, либо выскакивали из танков, пытаясь бежать, либо тупо горели в своих танках, даже не трогая их с места!

Комендант непонимающе посмотрел на своего друга.

– И вот, – выдержав паузу, продолжал полковник Штумпф, – меня внезапно осенило и я стал давать своим обезьянкам-мишеням то, чего они лишены в своей обычной скотской жизни! Теперь, выйдя из учебного боя, советский экипаж получал в награду то, о чём не смел мечтать в концлагере – тёплый барак, девушек, сигареты, алкоголь, хорошую еду! Потому что, даже умирая, русский солдат-мишень, должен делать для Германии работу, свою лучшую работу! В конечном итоге, ты помнишь, что написано на воротах наших концлагерей: труд освобождает! Ты согласен со мной, мой друг?

– Неожиданный поворот, – улыбнулся военный комендант. – Против этого сказать нечего. Да, я согласен. Кстати, как эти русские относятся к своим соплеменницам, нашим славянским рабыням? Наверно, сразу набрасываются на них, срывая по-скотски с них одежду?

– Это фантастика, мой маленький шалунишка, что тебя интересуют такие грязные темы! – шутливо погрозил пальчиком Циммерману его развеселившийся друг. – Впрочем, меня и моих подчинённых не интересует, что творится в это время в бараках у русских, какое мне дело до всех этих русских Катерин и Марин и их отношений с Иванами! Впрочем, в последнее время, чтобы разобщить экипаж русских танкистов, их командира поселили в отдельную комнатку в бараке, и девушка доставляется только ему одному!

Посмотрев ещё раз на полигон, полковник Штумпф довольно улыбнулся. Место для сегодняшнего рыцарского ристалища-поединка готово: все ранее сожжённые им лично на «Королевском тигре» русские «Т-34» и «кв» были убраны, и перед полигоном как перед сценой находилась большая зрительская трибуна для господ-офицеров с выделенным и застеклённым особо охраняемым местом для генерала Ортеля.

– Впрочем, мой друг, – посмотрел испытатель на коменданта, – и тебя и генерала сегодня ждёт сюрприз: русский экипаж будет драться на новёхонькой недавно захваченной у русских танковой модели «Т-34-83» образца 1944 года. Кстати, на нём будет мой любимый экипаж-долгожитель этих русских обезьян под командованием моей самой старой мишени Ивана Найдёнова, ты помнишь его?

– О, да! Этот русский везунчик фантастичен! – поддержал Штумпфа полковник Циммерман. – Я помню его ещё по нашим испытаниям первых моделей «Тигров» и «Пантер». Когда горели его собратья, только он и его экипаж умудрялись выходить из боя практически неповреждёнными. Да и механик он отменный, я слышал, что он ремонтирует не только захваченные повреждённые танки, но даже наши ломающиеся новые модели.

– Да, его талант бесспорен и весьма жаль, что он не ариец, – холодно улыбнулся танкист-испытатель, – но сегодня его везению пришёл конец: именно перед генералом Ортелем я покажу гениальное превосходство новейшего немецкого оружия перед этим славянским металлоломом. И как не жаль, в этом бою я сожгу Ивана! Но цель оправдывает средства, и эта цель, я сознаю это как офицер великой Германии, будет достойна и трудна даже для меня! Впрочем, я ничем не рискую. Второй, точно такой же улучшенный экспериментальный «Тигр-3» с полным боекомплектом будет находиться на полигоне на случай внезапной поломки, потому что порядок есть порядок, и ничто не должно помешать насладиться зрелищем любимчику фюрера генералу Ортелю.

– Мой друг, – с воодушевлением произнёс комендант, – ты являешь собой образец тевтонского рыцаря, сегодняшнего Аттилы, ты не выбираешь лёгких целей! Я горжусь знакомством с тобой, Ганс, и верю, что в глазах генерала ты явишь собой всё торжество и непобедимость немецкого оружия!

– Согласен с тобой, Отто, – дружелюбно посмотрел на старого друга танкист и, отдав ему воинское приветствие, удалился к своим техникам с целью подготовки показательного учебного боя.

В это же самое время старший лейтенант Красной Армии танкист сибиряк Иван Васильевич Найдёнов, взятый в тяжелом бою с немцами раненым и контуженным в своём подбитом танке летом сорок третьего, находился в бараке для пленных.

На вид лейтенанту было лет 25, светлые волосы ниспадали на его широкий лоб, карие глаза с какой-то грустинкой смотрели на мир, словно бы не желая примиряться с теми обстоятельствами, которые сложились на данный момент. Рядом с ним в его комнатке-каморке, отделённой от остального пространства барака, находилась заключённая женского концентрационного лагеря комсомолка Маруся Журавлёва.

Его Маруся.

Симпатичная молодая худощавая двадцатилетняя девушка с красивыми белокурыми волосами и синими-синими глазами, с грустной улыбкой на её измождённом от непосильной работы в концлагере лице. В течение года молодой лейтенант, захваченный в плен, исполнял работу смертника-мишени на немецком полигоне со своим экипажем на танке «Т-34». И надо сказать, Бог хранил его, потому что когда горели его собратья-танкисты под огнём очередной немецкой танковой новинки, он и его экипаж выходили непобеждёнными из учебных поединков.

Командовал испытательными боями полковник Штумпф, который, надо сказать, проявлял к ним некоторую благосклонность: их сносно кормили, не били, давали сигареты и алкоголь, и даже доставляли из соседнего концлагеря девушек-славянок.

Так в его жизни и появилась Маруся.

Он вспомнил, как её привели впервые к нему около полугода назад. Тихую, скромную, застенчивую девушку буквально втолкнули к нему в каморку поздно вечером под глумливые смешки здоровущие гориллообразные охранники-эсэсовцы, которые пожелав им на ломаном русском спокойной ночи, удалились.

Когда он посмотрел на неё, она так и сидела на кровати, куда её толкнули эсэсовцы.

Под её платьишком нервно подёргивались в учащённом дыхании холмики грудей, и она, робко посматривая на него, закрывала свои голые коленки жёлтым, явно с чужого плеча, женским коротким платьем.

– Зовут-то тебя как, красавица? – несмело и робко спросил лейтенант и покраснел, заметив, как побагровела от стыда юная девушка.

– Маруся, – робко прошептала молодая красавица и зачем-то добавила, – комсомолка я, Журавлёва Маруся…

– Ну и я комсомолец, – невесело улыбнулся танкист и представился, – Ваней меня звать, Иван Найдёнов я, старший лейтенант Красной Армии, в плену с лета сорок третьего.

– И меня в сорок третьем с Брянщины в плен угнали, – робко и несмело прошептала девушка, – сразу в концлагерь, били много, работать заставляли от рассвета до заката. А вот сейчас комендант лагеря распорядился выбирать из нас самых симпатичных девушек и доставлять в офицерские немецкие бордели. Я вот к вам попала каким-то чудом…

– Ну ладно, не горюй, – попытался успокоить её Найдёнов, – может всё ещё и обойдётся для тебя. Наши, знаешь, как на фронтах жмут, фриц бежит. Кто знает, может и мы доживём до победы? Покормил бы тебя, да нечем, ночь уже, немцы не дают оставлять еду на столе после ужина, порядок у них такой, пунктуальные, сволочи… Ты ложись, не стесняйся, не трону я тебя, я же советский человек, как и ты комсомолец. Ложись давай, я лампу загашу, а сам на лавочке устроюсь.

С этими словами Найдёнов погасил керосиновую лампу и лёг на деревянную лавочку.

– Товарищ Найдёнов, Иван, – оторвал его от тяжёлых раздумий голос девушки, – подойдите ко мне, пожалуйста.

– Ну что тебе, непоседа, не спится? – Иван сел и укоризненно посмотрел на девушку.

– Стыдно признаться и говорить об этом, – робко посмотрела на него молодая комсомолка, – сами понимаете, не было у меня никого, девушка я ещё, не женщина… А чем под эсэсовцем быть, уж лучше вы…Возьмите меня, пожалуйста…

– Ты что это за ерунду городишь? – изумился лейтенант, бывший ещё юношей, но не мужчиной, – Как тебе не стыдно об этом, ты же комсомолка!

– Да, комсомолка, – вымученно как-то согласилась Маруся и попросила в звенящей тишине, – как комсомолка комсомольца прошу, не дайте мне впервые под немца лечь, возьмите меня, прошу вас! Девственность и юность свою я фашистам не дам, не хочу, чтобы надо мной пыхтели гансы и отто, видела сама, как пьяные эсэсы наших девчат у всех на глазах насиловали!

С этими словами девушка застенчиво и неловко сняла своё платье и нижнее девичье бельё и встала перед ним абсолютно нагая и свободная.

Лица Найдёнова неожиданно коснулись побагровевшие от девичьего стыда алые землянички её острых юных грудей.

– Поцелуйте меня, – несмело попросила она, – и любите меня. Только сами, всё сделайте сами, я не представляю, как делается это…

По телу Ивана от головы до самых пят пробежали мурашки и, его словно бы ударило молнией, и какая-то искра словно бы промелькнула между ними. Он робко прикоснулся к обнажённому телу Маруси, которое нервно затрепетало от его неумелого прикосновения.

Внезапно он почувствовал, как Маруся прильнула к нему всем своим жарким телом, шепча: – Так поцелуйте же меня… везде…

Быстро снимая свою одежду, Иван подхватил на руки Марусю и бережно положил её на кровать. В какой-то нежной истоме и неге, отвечая на жаркие поцелуи Ивана, Маруся почувствовала какую-то сладкую боль от проникновения в неё её первого мужчины, который гладил и целовал её набухшие и затвердевшие груди, губы, волосы, глаза. Затем время потеряло какое-либо значение, и она очнулась спустя какое-то время рядом с лежащим мужчиной и поняла, что вот и она стала женщиной.

– Я люблю тебя, – признался ей в самом сокровенном тот, кто стал её первым мужчиной, и крепко, от души, уже не по-товарищески и не по-комсомольски, поцеловал её затяжным поцелуем в губы.

– Я тоже, – вся полыхнула от стыда и застенчивости юная девушка, – люблю тебя…

Нежно целуя её грудь, лаская и исследуя в томной неге всё её тело, Иван не торопясь повторно овладел ею. Словно хорошо настроенный музыкальный инструмент, тело Маруси послушно отдавалось ласкам мужчины и в любовной страсти исполняло свою незабываемую симфонию, полную нот радости, счастья и любви.

Вот такое вот было их первое знакомство с Марусей, которое он, Иван Найдёнов, не забудет никогда.

В чём-то Иван был даже благодарен войне и полковнику Штумпфу, из-за которых и появилась в его жизни неожиданная радость – Маруся Журавлёва.

И после каждого учебного боя, из которого удавалось выходить ему и его экипажу, он знал, что по вечерам к нему будут приводить его Марусю, как самый дорогой и ценный приз.

Естественно, что он и его экипаж мишени-тридцатьчетвёрки давно вынашивали план побега из этого своеобразного испытательного концлагеря-полигона, и кое-что, надо сказать, делалось в этом направлении.

Исследуя и изучая новенькую модель танка «Т-34-85» образца 1944 года, имеющую незначительные повреждения при её захвате войсками вермахта, экипаж случайно обнаружил в танке тайник, который не смогли найти немецкие техники-танкисты, принимавшие этот танк на учебный полигон.

Так вот, в тайнике этого экспериментального командирского танка находились заботливо уложенные три пушечных снаряда, один из них бронебойный, два подкалиберных, там же находились пистолет «ТТ» и знамя воинской части Красной Армии. Вот такую вот неожиданную находку и обнаружил экипаж Найдёнова при ремонте советского военного танка. Впрочем, благодаря снисходительности полковника Штумпфа, одно слово – танкист, не эсэсовец, Найдёнов даже изучил новенькие «Тигры» и «Пантеры», потому как поломки у них случались тоже довольно часто, а механик он был, что называется, от Бога! И то, что не получалось в ремонте у немецких техников, запросто делал он, русский Ваня!

– Сегодня очень важный день, – с любовью посмотрел на любимую девушку Иван, прервав свои думы, – многое решится сегодня. Полковник Штумпф перед генералом выставит против меня и моего экипажа свой новейший «Королевский тигр», и ясно дело, попробует нас сжечь… Хотя мы ещё посмотрим, как ему это удастся…

Маруся с нежностью посмотрела на Ивана: – Береги себя, и что бы ни случилось, помни, я люблю тебя! Хотя в чём-то я благодарна вашему немцу, меня не трогают, и в последнее время я нахожусь на лёгких работах в лагере.

– Всё равно он фашист, – с лёгкой укоризной посмотрел на неё лейтенант. – Танки, которые он испытывает, выясняя все слабости наших машин, идут на фронт, в этом есть и моя вина. Впрочем, всё решится скоро… Сегодня будет тот день, когда станет ясным, не зря ли мы так долго терпели всё это… Ведь можно было ещё год назад подставиться под снаряд «пантеры» и сгореть заживо вместе с экипажем… Сегодняшний день покажет всё…

В их каморку зашли офицеры-эсэсовцы охраны и один из них на ломаном русском произнёс: – Фройлян, к полковнику Штумпфу! А ты, русский Иван иди к своему экипажу, готовься к бою!

Пожав друг друг руки на прощание под цепкими и ехидными взглядами эсэсовцев, они вышли из барака под охраной немцев. После чего Иван направился в сопровождении двух охранников к их тридцатьчетвёрке, а один эсэсовец повёл Марусю к Штумпфу.

Подойдя к своему «Т-34», у которого уже привычно копошился его экипаж из четырёх человек, командир танка поздоровался со своими ребятами: вологжанином Сергеем Ивановичем Ивановым, немолодым уже сорокалетним старшиной, ленинградцем Николаем Петренко, двадцатилетним безусым лейтенантом, тверяком Ползиковым Григорием, тридцатилетним сержантом, и всегда улыбчивым двадцатипятилетним сержантом москвичом Прохоровым Фёдором.

Заметив, что охранявшие их эсэсовцы немного отошли от танка, Иван произнёс, обращаясь ко всем: – Ну что, товарищи, сегодня наш день, покажем фрицам наше прощальное выступление?

– Покажем, командир, – улыбнулся как всегда москвич Прохоров, – надолго им, сволочам, запомнится наш концерт!