Глава 3

Когда мальчик вышел из дома, морская набережная на всем протяжении уже была плотно запружена народом и напоминала гигантский шевелящийся рой. Отовсюду слышались голоса, выкрики, внезапный свист, шуршание одежды и шарканье шагов, но над всеми звуками, умаляя их, довлел звенящий гул вертолетов, которых висело в воздухе над морем не менее сотни. Солнце опустилось низко, и вертолеты, подсвеченные от горизонта широким потоком лучей, походили на тучи черных жуков, густо усеявших ало-золотой небесный свод в багрово-коричневых над водою и жемчужно-бирюзовых в высоте облаках. То тут, то там хлопали одиночные выстрелы, шипящие ракеты взмывали вверх и, сгорая, падали в море. Вода была очень высока – мальчик сразу отметил это. Она доходила почти до парапета и все прибывала. Молодежь сидела прямо на гранитных камнях, свесив ноги к воде; множество людей расположилось на тротуарах, мостовой, на крышах автомобилей; в отворенных настежь окнах домов видны были бронзовые от закатного солнца лица, и на всех балконах торчали человеческие фигуры.

Оставив позади морской вокзал, мальчик увидел вдали над набережной яркое сияние. На фоне еще светлого неба оно походило на белый огонь гигантской электросварки. Это была освещенная магниевыми прожекторами театральная сцена. Подойдя к ней ближе, мальчик различил, что вся она окутана белесым дымом. Представление уже началось – грохот электрической музыки доносился оттуда, – и черные толпы людей окружали зрелище. Мальчик не мог видеть того, что происходило на сцене, но догадывался, что там происходит нечто очень интересное, по единодушным возгласам толпы и по тому, что время от времени музыка внезапно смолкала и тогда делался слышным сладкий человеческий голос, многократно усиленный через динамики.

Мучимый желанием поскорее увидеть представление, мальчик торопливо протискивался, проскальзывал между зрителями, получая от подвыпивших мужчин пинки и подзатыльники, и наконец встал на очень выгодном месте возле самых подмостков, откуда было видно все сразу.

Кубический объем сцены до конца в глубину был заполнен обрывками слоистого дыма, который подавался на нее через два отверстия снизу. В дыму на длинной подставке стояли певцы в атласных тогах. На заднике сцены был рельефно изображен величественный дворец на фоне синего неба. Перед дворцом были расставлены искусственные деревья, которые пышно цвели яркими стеклянными соцветьями, от переливчатых пурпурных до оранжевых и желтых. Вокруг них танцевали полуобнаженные балерины и застывали неподвижно, когда музыка прекращалась. Впереди же стеклянного сада на самом краю сцены стоял артист в белом хитоне с драгоценной диадемой на голове. В руках он держал живые цветы. И протягивая обе руки с цветами к зрителям, он возглашал:

– Вы думали, я отвратителен, хитер и коварен! Вы думали, я явлюсь к вам со злобой на уродливом лице и смертоносной ложью на устах и в руках моих будут ядовитые змеи? И вот я перед вами! Но разве уродлив я и безобразен? Разве черные, испачканные кровью одежды на мне? Разве ядовитые змеи обвивают мои руки? Нет! Я пришел к вам в чистых белых одеждах, и в руках моих для вас не ядовитые змеи, а прекрасные цветы!

И он швырнул цветы в толпу перед сценой, а певцы позади него запели:

– Осанна! Осанна! Благословен грядущий в мир князь мира сего!

И вновь заговорил артист, игравший главную роль:

– Итак, теперь я продолжаю то, с чего начал! Бессмертие… Нет для человека страшнее наказания, чем бессмертие! Разве кто-нибудь из вас хотел когда-нибудь бессмертия? Никто! И это известно мне доподлинно, ибо не существует в мире души человеческой, прошедшей мимо меня. И что бы вам пришлось делать, стань вы бессмертны? Вы страдали бы от скуки и тоски! И от этих страданий мучили друг друга. И конца бы вашим мучениям не было, потому что вы были бы бессмертны. Вам предложили бы воспевать славу Богу. Но кто из вас видел Бога? Кому вы будете воспевать славу? Невидимому духу, никогда не жалевшему вас? И что есть более неразумное и бессмысленное, чем петь славу не самим себе, не своим дерзаниям и подвигам, а тому, кого никогда не видели?! Славьте друг друга! Превозносите великих своих! Преклоняйтесь перед совершенствами своими! Я ищу славы не для себя, как обо мне думали и говорили мои враги, но – для вас! Вы – подданные державы моей, и ваша слава радует меня! Бессмертие – великое надругательство над человеком. Я – князь ваш! Я – друг ваш! Я – отец ваш! Я – ваш товарищ! Я – спасение ваше! И я знаю, чего вы хотите. Я изучал ваши желания на протяжении тысяч и тысяч лет. И они всегда были неизменны. Вы жили, как дикари, вы строили дворцы, вы творили поэзию и музыку, вы познавали законы космоса, вы сокрушали прежде созданное вами и опять воссоздавали, но всегда и во все времена вы хотели одного…

Он замолчал, выдержал долгую паузу и особенным, вибрирующим голосом медленно произнес:

– Наслаждения!

– Осанна! Осанна! – запели певцы. – Благословен грядущий в мир князь мира сего!

– Да! Пусть подойдет ко мне тот, кто не хотел наслаждаться! – заговорил вновь главный артист. – И пусть он мне скажет, не лукавя в сердце своем, что он не хочет наслаждения, но желает бессмертия! От пеленок своих вы жаждете наслаждения: еды, пития, сладкого, вкусного. Вы взрослеете, и разнообразятся ваши сладости: сила, власть, богатство, почести, слава, сластолюбие, сладострастие. Как жаждете вы сладкого! О, как жаждете! И я даю вам сладкое! Я не запрещаю вам сладкого!

Вдруг из пластов дыма в руке его появился деревянный крест. Он поднял крест над собою и воскликнул:

– Вот что ввело вас в заблуждение! Вот что отравило ваше наслаждение! Вот знак того, кто влил в вашу сладость горький яд бессмертия! Да. Он вечный враг мой, вечный мой противник в борьбе за ваше счастье. Это он пришел однажды и рассказал вам о бессмертии! А меня назвал человеконенавистником и лжецом. И как он вас обманул! Какую ужасную угрозу вашему счастью он с собой принес! «Распните плоть свою на кресте моем!» – сказал он. А я говорю вам: услаждайте плоть свою, ибо что у вас есть кроме плоти? Итак, я спрашиваю вас: есть ли среди вас такие, которые не предпочтут сладость и сытость – острым гвоздям и позорному кресту? Кто из вас хочет страдания, а не наслаждения, кроме тех малочисленных сумасшедших, потерявших последний разум и надевших на себя одежды скорби? Нет таких.

Он с силою переломил крест о согнутое колено и отшвырнул от себя обломки его.

– Дети мои! – воскликнул он и прослезился. – Славные мои подданные, сыны и дочери плоти и крови! Вот вам мои богатства! Царские венцы – желающим славы: насытьтесь! И горы золота – алчущим: насытьтесь! И оружие тем, кто хочет усладиться победою над соседом своим: насытьтесь! И похотливые, жаждущие прикосновений тела – сладострастным: насытьтесь! Насытьтесь все! Мои сокровища не на небесах, где никто и никогда их не видел, а здесь! Радуйтесь! Вкушайте! Я, верховный ангел света Сатанаил, первым осознал пагубу света и первым отбросил от своего имени позорную приставку «ил»! Я стал для вас Сатаною. Это был мужественный шаг, потому что до меня никто не посмел возвысить свой голос. Сатана! Как прекрасно мое имя! Как торжественно! Повторяйте его и освящайтесь им! Славьте его и поклоняйтесь ему! Са-та-на! Са-та-на!

Послышались редкие голоса.

– Громче! – закричал артист, заводя толпу. – Громче!

И вот уже тысячи хрипели, вопили, скандировали:

– Са-та-на! Са-та-на!

Артист поднял руки, и площадь затихла.

– Тьма! – вдруг торжественно провозгласил он. – Тьма – моя стихия! Я возлюбил ее! И вы ее возлюби́те! Вы уже знаете ее, потому что только во тьме возможно удовлетворить любое желание! Свет не стал бы светом, если бы не был отделен от тьмы! Берите же ее черный огонь! Берите в избытке!

В руке его появился горящий факел.

Певцы и балерины покинули свои места на сцене и ушли через боковую дверь.

– Этот костер – во имя нашего союза в блаженстве и наслаждении!

И он поджег сцену.

Толпа вокруг ахнула.

– Весь мир – бушующее пламя! – закричал он в исступлении. – Похоть плоти! Кипение страсти! Я иду к вам, ваш бог и князь!

Он спустился со сцены и, подняв над собой распахнутые руки, пошел сквозь толпу.

И люди расступались и давали ему дорогу.

Огонь все ширился, горячел.

Возгласы удивления и восхищения слышались кругом.

Наконец зрители шарахнулись в стороны и начали разбегаться.

И мальчик вместе с толпою отбежал от театра.

Когда расстояние до горящей сцены сделалось безопасным, он остановился и стал смотреть на нее издали. Пламя охватило уже всю постройку, гудело, металось, возносясь на огромную высоту и заслоняя своей яркостью прямые лучи заходящего солнца. Вдруг с треском крыша сцены рухнула, выплеснув к небу тысячи искр.

«А где князь мира сего?» – подумал мальчик и огляделся.

Артиста, исполнявшего в спектакле главную роль, нигде не было видно.

Как бы очнувшись от сна, мальчик побрел по набережной. Опять отовсюду его окружил многоголосый человеческий говор, выкрики парней, визги девиц, шуршание одежды и шорох шагов.

Опять услышал он грозный гул висящих над заливом вертолетов. Медленно продвигался он в толпе, которая временами скучивалась, становилась непроходимо плотной, и тогда ее надо было огибать по краю, временами же возникали перед ним свободные асфальтовые площадки. В одном месте дрались, в другом – танцевали, шлялось много пьяных, а также угрюмых людей со страшными лицами, но много было и медлительных, тихих, испуганных – эти ходили одиночками либо маленькими компаниями, взявшись за руки.

Все ждали появления Луны.

Народу прибавлялось с каждой минутой. Новые и новые группы людей втекали в бескрайнюю толпу из парадных и подворотен домов, из улиц, выходящих на набережную. Красно-оранжевый купол неба начал приобретать зеленоватые тона, а над головой темнеть, делаться синим, первые звезды обозначились в его глубине, но вертолеты над заливом, освещенные из-за горизонта исчезнувшим солнцем, горели в воздухе яркими слепящими огнями.

Вода прибывала.

Мальчик прошел мимо плотной шеренги людей, державших над собой развернутый транспарант:

ТРЕБУЕМ ОТКРЫТОГО РАССЛЕДОВАНИЯ ПРИЧИН ВЗРЫВА НА ЛУНЕ И НАКАЗАНИЯ ВИНОВНЫХ!

И остановился возле стенда, на котором были выставлены акварели и рисунки. Рядом со стендом сидел на складном стульчике худой остролицый человек – художник и блестящими черными глазами окидывал каждого, кто проходил мимо стенда.

Мальчик стал рассматривать акварели. На всех на них была изображена Луна огромных размеров. Луна-убийца заносила нож над беззащитной планетой, Луна – Шива-Многорукий походила на разъяренного осьминога, в раскрытый рот Луны-людоеда шли люди длинной скорбной вереницей. Она сияла над городами, лесами, пустынями, над индийским Тадж-Махалом, над Московским кремлем, над египетскими пирамидами.

– Нравится? – спросил художник мальчика.

Мальчик подумал было сказать, что учится в художественной школе и тоже рисует, но акварели были так плохи, что он застеснялся и промолчал.

– Может, у тебя есть хотя бы немного травки?.. Две-три затяжки. Или порошочек? – художник положил на свою ладонь маленькую фарфоровую Луну с синими цифрами 666 на белой эмали и показал мальчику. – А я подарил бы тебе этот талисман. Он, конечно, не спасет. Но все же симпатичная вещица!

– Нет, – сказал мальчик. – Я ничего не смогу дать вам взамен.

– Жаль, – произнес художник разочарованно. – Душа подсказывает мне, что настало время расплыться и потерять очертания. Очертания стали для меня очень болезненны.

За спиной мальчика послышался бой барабанов и звон металлических тарелочек.

– Харе Кришна, харе Кришна, Кришна, Кришна, харе, харе! Харе Рама, харе Рама, Рама, Рама, харе, харе! – распевали на ходу бритоголовые парни с черными завитками косичек из волос на голых затылках.

Одетые в одинаковые оранжевые балахоны, они шли большой толпой, приплясывая на ходу, били в барабаны, звенели тарелочками и несли над собой хоругви.

«Рыже-белая колли… – неожиданно подумал мальчик. – Придет ли она сегодня на Центральный спуск?»