Посвящается Олегу, Володе, Леше, а также всем остальным, благодаря которым наше светлое общество не погрузилось окончательно во мрак…

Глава 1

– Деточка, соедините меня с дежурной частью.

Никакой деточки не было. Паша просто дурачился. Причиной тому была дикая жара в кабинете, превращающая пребывание в нем в небольшой ад.

Помимо страшной духоты, в воздухе царили запахи наполненных до отказа пепельниц, потных футболок и носков, ароматы мусорных ведер, забитые недоеденными накануне консервантами китайской ветчины и огрызками огурцов. Плюс ко всему рой мух над головой, слой песка под ногами и влажные стены со всех сторон. Нечто среднее между спортивной раздевалкой и общественным туалетом.

Присутствующие в кабинете общаться старались как можно меньше, дабы не тратить понапрасну свою интеллектуальную энергию. В такой духоте любая умная мысль давалась с трудом, и, чтобы не сморозить какую-нибудь глупость, все предпочитали молчать.

– Дежурный Королев, – ответил Паше строгий бас вместо воображаемого в мечтах застенчивого голоса «деточки».

– А это я. Как у нас там с мертвецами?

– Кто это «я»? – Дежурный Королев, вероятно, еще не научился распознавать Пашин голос, напоминавший тембром раннего Александра Малинина.

Паша не обиделся, разумеется.

– Достоевский. О, перепутал, – Гончаров. Из группы пролетарского гнева.

– А, ты, Паша. Пока тьфу-тьфу. Бабуля от сердечка преставилась, да дядечка в петлю влез. От жары, наверное. А так все.

– Самоликвидаторы не в счет. Отбой связи. Если что, мы на месте.

Паша положил трубку.

– Есть что-нибудь?

Гончаров покачал головой. Бедный вентилятор на столе начал плавиться от нагрузки. Паша нажал кнопку.

– Совсем сдурел? Задохнемся ведь!

– Технический перерыв. Вентилятор тоже жить хочет.

В небольшой комнате кроме Паши находилось еще трое человек. И еще двое из «группы пролетарского гнева» сидели за стенкой. Два кабинета на шестерых – вполне сносно. Вот только с окнами было напряженно – всего одно на те же два кабинета. Паша как раз расположился напротив него.

Если уж быть точным до конца, то двое страдальцев из безоконного кабинета носились где-то в городе и сейчас их на месте не было. Оставшаяся четверка, к слову сказать, тоже оказалась в сборе чисто случайно. На опорной базе все вместе собирались только утром – послушать сводку, обсудить сплетни, а затем разлететься по району. Дежурный, естественно, оставался на месте.

Какой-то опер из отделения в шутку назвал всю команду группой пролетарского гнева, и название это вскорости крепко укрепилось за ними. Официально же граждане-товарищи именовались группой по раскрытию тяжких преступлений. А точнее, убийств и тяжких телесных повреждений, повлекших смерть. Разумеется, сфера влияния группы распространялась только на один район города Санкт-Петербурга.

В начале года руководство Главка и прокуратуры, озабоченное резким ростом убийств, решило создать новую ударную силу в виде нескольких команд, специализировавшихся именно на этих преступлениях. Директива разлетелась по районам, где была встречена с недостаточным для важности такого вопроса энтузиазмом. Негативные эмоции были вызваны тем, что комплектовать команды надо было за счет внутренних резервов. А вопросы изыскания «внутренних резервов» всегда стоят остро. Там – за счет внутренних, тут – за счет внутренних, но закрома-то не бесконечны.

Официально директива звучала примерно так:

«Создать группы из числа наиболее опытных сотрудников в количестве 6–8 человек».

Недостаток формулировки сразу бросался в глаза. Не стилистические ошибки, нет, а фраза – «из числа наиболее опытных». Кто ж захочет отдавать «наиболее опытных»?! «Наиболее опытные» нужны самим. Позарез причем.

Секундочку, секундочку. А где критерий этой опытности? Количество лет, проведенных в отделении, или способность раскрывать кучу преступлений, не выходя из кабинета? Или еще что? И кто решает – опытен сотрудник или просто-напросто салага? Естественно, последнее слово за начальством. За ру-ко-вод-ством. За местным, прежде всего. Оно посмотрит и постановит – достоин! Или не достоин.

Как известно, мнение начальника всегда самое верное, а точнее, единственно верное и обжалованию ни-ни. Что ж, раз так, почему бы тогда не избавиться от неудобных людей, воспользовавшись подвернувшейся под руку директивкой?! Кто проверит – опытный ты или неопытный? Мы считаем, что опытный. Самый опытный. Поэтому дуй в группу и используй свой опыт по назначению. Жалко, конечно, но приказ есть приказ.

Вот тут и собрались опытно-неудобные. Получили две комнаты в здании медвытрезвителя (других свободных помещений на горизонте не наблюдалось, и эти-то выделили временно да с большим скрипом), закупили на свои личные кое-какие канцелярские принадлежности и вступили в борьбу со злодеями-убийцами.

Нельзя сказать, что ребята совсем уж были бездельниками, пьяницами и деревянноголовыми. Просто неудобными. Где-то, когда-то, кому-то дорожку перешли. И не из-за характера или по злому умыслу, а по причине необычного подхода к оперативно-розыскной деятельности.

К примеру, Вовчик Белкин, изучающий сейчас наставления по обходу жилмассива, попал сюда за футбол. За самый настоящий – с мячиком, воротами, поляной. Это не запрещено и даже поощряется. Но, к сожалению, не поощряется неверный выбор участников игры.

Вовчик устроил матч с судимыми. Встретился с местным «папой» и договорился сразиться на школьном стадионе. На кону – пять «лимонов». Количество игроков – десять на десять. Число замен неограниченно. Матч посвящен предстоящим Играм Доброй Воли. Подход чисто благородный – менты не хватают во время встречи ребят, находящихся в розыске, а блатные не щиплют по карманам у болельщиков-зевак и не кричат: «Смерть легавым от мяча». То есть «ножа». Все спокойно, без понтов.

На матч собралось тысяч десять зрителей. Судил школьный учитель физкультуры, как человек незаинтересованный. Менты победили. Два-один. Вовчик затолкал в ворота решающий мяч, «пахан» отстегнул пять «лимонов», по очереди откричали: «Команде урок физкульт-ура! Команде ментов физкульт-ура!» и быстренько разбежались. Часть выигранных денег потратили на покупку дешевого компьютера, а остальные попросту просадили в кабаке.

К компьютеру нужен был модем и принтер, поэтому Вовчик договорился еще на одну игру. Но матч не состоялся. Вовчика дернули на ковер и пробили в его ворота штрафной – говоря попросту, навтыкали по шее. А чтобы он впредь не откалывал подобных номеров, сплавили его в «убойную» группу.

Хотя, по большому счету, футбол – это был всего лишь повод. Вовчик отличался тем, что всегда хотел много знать. «А зачем, а почему?» Ну, и так далее. И ладно бы просто спрашивал, так он еще имел обыкновение не соглашаться с тем, что ему отвечали. Что в системе МВД считается дурным тоном. Вовчик же это обстоятельство слабо улавливал.

Что касается его достоинств, то он обладал подвешенным языком, изворотливой башкой и абсолютной независимостью перед авторитетами – будь то бандитские или милицейские.

Костю Казанцева, в отличие от Вовчика, сгубила страсть не к футболу, а к женщинам.

Они вились вокруг Кости всегда. Не просто всегда, а именно ВСЕГДА. На дежурстве, на происшествиях, в засадах, в рейдах, ну и, само собой, в нерабочее время – во время пьянок, слетов, культпоходов на балет. Один раз Костик умудрился протащить крошку-блондинку на секретное оперативное совещание.

За что женщины любили Константина Сергеевича, для большинства его коллег оставалось загадкой. Вряд ли за внешность, Костик далеко не Ален Делон, и уж наверняка не за кошелек – долгов у Казанцева накопилось до следующего года. Но любили.

Паша втайне завидовал Костиным способностям обольщать женщин. Начальник Казанцева, наверняка, тоже завидовал, а зависть – штука неблагодарная.

Чашу терпения переполнила следующая история.

Как-то утром шеф по обыкновению открыл свой кабинет и на любимом кожаном диване обнаружил спящую девчонку. Разбуженная звуком открывающейся двери «герла», увидев начальника, нисколько не смутилась и, зевнув, спросила:

«А ты кто такой?» Немного придя в себя от такой встречи, шеф возмущенно-справедливо вопросил: «А кто ты сама такая и почему, зараза, спишь на моем диване, не снимая туфель?!» «А мне Константин Сергеевич разрешил!» Вот так! Сам Константин Сергеевич!

«Ах, Константин Сергеевич?! Ну, сейчас мы быстро разберемся, кто у кого в кабинете спать может. Иди-ка сюда, Константин Сергеевич, подставляй зад и получай с размаху…»

«А что делать было? – жаловался впоследствии Костик. – Девчонка на последнюю электричку опоздала, своего дивана у меня нет, вот я ее к шефу и пристроил. Ключ в дежурке взял запасной и уложил на диванчик. Думал, с утречка разбудить, пока отец-начальник не заявился, да не успел – троллейбусы не ходили. Сломались, мать их!»

Так что, теперь Костик тоже очутился в «убойной» компании.

Последним из присутствующих сейчас в кабинете – Пашу Гончарова оставим на потом – был Игорь Петрович Таничев. Именно так, по имени-отчеству следовало обращаться к вышеупомянутому лицу. Потому что Таничев, в отличие от остальных, был настоящим аксакалом. По возрасту он приближался к сороковнику, по стажу работы – к двадцатнику, а по количеству знакомых в районе – к числу неустановленному. Но что больше сотни – определенно.

Что же касается его особенностей, наиболее яркая из них заключалась в том, что он никогда не говорил: «Не знаю». Всегда что-нибудь отвечал, даже если действительно не знал. Прямо «Что, где, когда» в одном лице. Подобная голова была достойна уважения, а личность, носившая эту голову, – вежливого обращения.

Сгубила Петровича тоже страсть. Как это ни печально, самая заурядная страстишка – любовь к спиртному. Ребята Петровича понимали – человек старой закалки, застойного времени и жертва тлетворного влияния социализма.

Перестройку и капитализацию родного общества он воспринял с пониманием и поддержкой, но страсть к выпивке захватил с собой, наверное, на память о коммунистическом строе. Однако стоило кому-нибудь упрекнуть его в излишествах, как он довольно трезво начинал цитировать Дзержинского, мол, милиция – это лучшие представители народа. А раз народ пьет, «то почему представитель не имеет права?» Конечно, Петрович не был завзятым алкоголиком, тем более последним пропойцей, но если находился повод, он никогда не отказывался.

Само собой, пьянство – штука плохая и в органах не очень приветствуется. Но Петровича так долго не увольняли по двум причинам: во-первых, он ни разу «не влетал», и во-вторых, он был весьма неплохим опером.

Имея внешность среднестатистического пьяницы, он быстро находил контакт с гопниками, БОМЖами и прочими низами общества. Когда он вызывал в кабинет подучетный элемент, постороннему глазу было бы трудно определить – где Петрович, а где «элемент». «Элемент» же уважал его за рассудительность, справедливость и внешнюю схожесть. Когда в притоне после совместной пьянки кто-нибудь находил удостоверение Таничева, то без всяких вопросов приносил в отделение – владельцу.

Петрович, постоянно вращаясь в подобном обществе, обладал неплохим знанием оперативной обстановки на своем участке и имел самые высокие показатели. Иногда бедняга-потерпевший еще не успевал обнаружить кражу, а Таничев уже знал, кто ее заделал и где вещички.

При всем этом Петрович чувствовал меру, держал «марку» и не допускал панибратского отношения к себе со стороны «элемента». Ценное качество. Вроде бы свой, но и на расстоянии.

С Таничевым долгое время проводилась воспитательная работа, на собраниях он торжественно клялся завязать пить без закуски в рабочее время, но после тех же собраний нажирался в стельку. Поэтому, недолго помучившись, на воспитательную работу махнули рукой. Только во вред. Человек не в детском саду, сам все решит.

Но при первой удобной возможности от Таничева не преминули избавиться. От греха подальше. Не влетал, не влетал, а вдруг… Сейчас с этим сурово. Не приведи Господь. Получит и влетевший, и начальник.

Петрович не обижался, перевод не влиял ни на должность, ни на звание. Разве что на обратный путь до дома. Теперь приходилось ездить на пару остановок дальше.

Два остальных парня из «убойного» отдела были для всех «темными лошадками». В отделениях они отработали по два месяца, и начальство, дабы не тратить время на обучение и воспитание, сплавило их в группу, вероятно, посчитав, что стаж в два месяца есть вершина опыта. Оба чем-то были схожи внешне – короткий ежик волос, кубик-торс и сбитые до шишек кулаки. Паша в запарке иногда путал их по именам – Лешу с Колей и, соответственно, Колю с Лешей.

Леша, придя в команду, притащил боксерскую грушу, гантели и эспандер, а Коля – перчатки и кимоно. Теперь они, набираясь столь необходимого в оперативной работе опыта, дружно выколачивали из груши опилки, рассудив, что, чем быстрее они окончательно собьют себе кулаки, тем быстрее научатся раскрывать убийства. Сейчас они укатили договариваться с кем-то насчет спортзала.

Попытки Таничева и Гончарова объяснить, что главное – как раз не умение бить, а умение находить того, кого бить, они восприняли, как Таничев – лекции о вреде пьянства, поэтому на спортсменов махнули рукой. Вот только попросили не ломать перегородку между кабинетами, когда они снова решат поднабраться спортивного опыта. Ремонт нынче стоит дорого. Гораздо дороже груши.

Паша, пожалуй, был единственным, кто попал сюда на демократических началах. Нельзя было сказать, что он идеал оперативника и ему чужды недостатки, имевшиеся у коллег-оперов. Он в полной мере обладал ими всеми, но, может быть, в значительно меньшей степени. Любил выпить, любил женщин, любил футбол. Любил резать правду-матку, но… Всего понемногу. Без последствий и далеко идущих намерений. Типовой проект, как говорят строители. Человек толпы, как заверяют писатели.

В связи с тем что в его отделении опытными были все, а резко бросающихся в глаза недостатков ни за кем не замечалось, то все решил жребий. Пятеро оперов бросили кубики, и после Пашиного броска в отделении осталось уже четверо оперативников, а Гончаров перебрался в вытрезвитель.

До сегодняшнего дня команда не раскрутила ни одного серьезного убийства, кроме пары «бытовух», что было и понятно. За месяц очень тяжело создать сильную структуру, да и багаж, привезенный из отделений, был тяжел – потенциальные «глухари» с отсутствием каких-либо зацепок. А тут что сто, что тысяча человек – пока нет информации, остается лупить грушу. Заметьте – не околачивать.

Получить информацию можно двумя способами – ждать, когда кто-нибудь позвонит и обрадует, что вашу «мокруху» берут, приезжайте с «пузырем», либо копать самим, согласно утвержденному руководством плану. А так как планы были типовыми и друг от друга ничем не отличались, кроме как фабулой преступления и фамилиями потерпевших, то надежды оставались только на первый вариант. В некоторых случаях даже неизвестно было, где копать. Все вроде проверено, отработано, а результат – ноль.

Поэтому для начала ребята сосредоточились на делах, по которым можно было хоть что-то выкопать. Остальные были засунуты в сейф до лучших времен. Лишь изредка в них подбрасывали липовые справки о проверках якобы поступающих сигналов.

В настоящий момент никто ничего не копал. Ни вширь, ни вглубь. Паша посвятил себя более важному и необходимому занятию. Он изучал тактико-технические данные пистолета имени Макарова, как он его называл. Вот ведь, зараза, экзамен заставляют сдавать, иначе «пушку» на постоянное ношение – кукиш с маслом. А без «пушки» в нынешние времена никуда. Как без молотка в домашнем хозяйстве.

Признаться честно, до сегодняшнего дня Паша знал только одно тактико-техническое свойство сего оружия – если поставить затвор на затворную задержку, то получившимся сочетанием «рамка-ствол» очень удобно открывать пивные бутылки. А тут, оказывается, столько еще интересного – начальная скорость полета пули, убойная сила, вес с магазином и без. Прямо высшая математика.

Стрелял Паша за всю свою практику только один раз. И то не по преступнику. Лет шесть назад пьяный мужичок, выйдя во двор, стал натравливаться свою овчарку на прохожих. Кто-то вызвал милицию. В дежурке случайно оказался Гончаров, отработавший к тому времени в органах недели две.

Когда он и водитель подъехали к месту происшествия, собака уже успела разорвать пальто у двоих гуляющих. И с диким лаем ломанулась на вышедшего из подъезда пацана. Когда страшные челюсти уже готовы были сомкнуться на горле насмерть перепуганного мальчишки, Паша нажал на курок. Не имея никакой стрелковой практики, он тем не менее попал с первого выстрела. Подбежавший водитель добил раненого зверя.

Все бы ничего, но вопрос стрельбы по животным в то время четко регламентирован не был. И хозяин псины, оказавшийся райкомовской шишкой, передернул происшедшее в свою сторону – что ж такое, пьяные менты совсем обнаглели, стреляют по домашним животным мирных товарищей.

История для Паши и водителя могла закончиться, в лучшем случае, вылетом из милиции. Но им повезло, тогдашний начальник РУВД, будучи на короткой ноге с обиженным райкомовцем, замял инцидент. Ни о какой правоте стрелявших речи просто не шло. В итоге Паша с водителем ограничились строгачами, и за Пашей укрепилось новое прозвище – «Член добровольного общества защиты людей от животных».

Пашины открытия в области стрелкового оружия прервал Вовчик, начавший зачем-то цитировать инструкцию вслух. Жарко.

– Необходимо установить владельцев собак и кошек, проживающих в районе совершения преступления, опросить их и выяснить, не видели ли они преступника в месте выгула животных…

– Я бы заодно опросил владельцев хомяков, черепах, канареек и рыбок, – подал голос скучающий Таничев. – На всякий случай. Вдруг повезет?

Внеся коррективу в учебное пособие, Таничев прислонился к холодной стенке и закрыл глаза.

Паша снова врубил вентилятор. Лопасти начали плавно набирать обороты. По радио объявили полдень. Часа в три-четыре в соседнюю дверь вытрезвителя начнут прибывать первые клиенты-пьяницы, оглашая окрестные дома