“Дорогой друг, передо мною твое доброе письмо. Сколько мне известно, я первый человек из всего нашего рода, начиная со времен Петра Брауна, который посажен в тюрьму и приговорен к виселице. Но, дорогой друг, это не должно огорчать тебя. Ты помнишь, где погиб наш дед в 1776 году, и, если б обстоятельства изменились, ему тоже грозил бы эшафот. Может быть, и нет причин радоваться предстоящему мне концу, но я не боюсь его... я не испытываю никаких страданий или унижения и нисколько не стыжусь моих цепей и предстоящей смерти... Мне было бы шестьдесят лет в будущем мае. Я вполне насладился жизнью и был чрезвычайно счастлив, так как привык смотреть на благополучие других как на мое собственное... во всю свою жизнь я пользовался замечательным здоровьем и до сих пор обхожусь без очков... И теперь, когда мне приходит мысль, как легко я мог бы испортить то, что уже сделано мною в пользу свободы человека, я не осмеливаюсь желать продления моей жизни...”