3

Не знаю, кому как, а мне, например, часто приходится менять свои планы и ближайшие цели радикально, как говорится, на сто восемьдесят, причем в кратчайшее время. Сам я люблю определенность в жизни и стремлюсь, как принято было говорить раньше, к тому, чтобы быть уверенным в завтрашнем дне. К сожалению, судьба не считается с моими интересами и крутит мною как ей вздумается. Я вечно вляпываюсь во всевозможные истории, куда нормальный человек, по моему соображению, никогда не попадет. Это мой рок. Так, наверное, было предопределено звездами, когда я появился на свет Божий. В недавнем прошлом меня несколько раз подставляли, вешая на меня убийства, махинации, теракты и прочий криминал. Конечно, в этом есть немалая доля и моей вины – стоит меня немного задеть, как я с радостью ввязываюсь в драку, в авантюры, рискую, не думая о том, чем это может для меня обернуться. А после удачного поединка с наркомафией я вообще обнаглел, открыл частное сыскное агентство и возомнил себя едва ли не агентом 007. Так я воспитан, такой у меня характер. Его долго ковали сначала детдом, потом бабуля, за которой я попутно ухаживал, потом служба в Афгане, Таджикистане… Всего не перечислишь. Но все это я говорю к тому, что моя психика настолько привыкла ко всякого рода потрясениям, что теперь уже воспринимаю трупы, которые подкидывают мне под ноги, как тот камень, который в очередной раз сваливается с горы на голову Сизифа.

Надо быть идиотом, чтобы не понять – в том, что произошло в последние два-три часа на Диком острове, нет ничего случайного. Это был мой первый вывод, который не вызывал сомнений. Кому-то очень надо было, чтобы я или кто-либо другой зашел на яхту и оставил свои следы. Считаем, что этот "кто-то" своего добился. Я вляпался в кровяную кашу, как, извините, в дерьмо, и все еще ношу ее под своими ногтями; я оставил отпечатки пальцев на ручке двери, на ключе, на рычаге лебедки, на кольце крышки люка; я безнадежно "засветился" на острове, так как теперь мою лодчонку обязательно выловят морские пограничники, определят скорость течения, курс, снимут отпечатки пальцев с весел и легко докажут, что сегодня, ориентировочно с двенадцати до четырех часов пополудни, я был на острове. Словом, я полностью готов к употреблению, меня можно брать.

Я дал задний ход, стараясь не упустить ни одной детали. Во-первых, отпечатки пальцев. Все, к чему прикасался, я тщательно протер полотенцем, висевшим над плитой на камбузе, вышел через рубку на бак, закрыв за собой дверь. Последней я надраил ручку двери, после чего выкинул полотенце за борт. Теперь, если только меня не засняли с острова на видеопленку, непросто будет доказать, что я поднимался на яхту. Прыгнул с бака в воду, вышел на камни, оглянулся. Яхта, этот новоявленный летучий голландец, свалившийся на мою голову, все так же мерно покачивалась на волнах. Я все еще не мог избавиться от чувства, что за мной следят, что все мои попытки уйти отсюда незамеченным и не оставить следов, лишь вызывают ироническую усмешку у моих недоброжелателей, наблюдающих за мной в бинокль, подзорную трубу или просто сквозь черные очки. Из-за этого я все время нервно крутил головой, но ничего не видел, кроме серых скал, покрытых редкими кустами можжевельника да истеричных чаек, которые с разноголосым криком все еще кружили надо мной.

Место расправы над женщиной я мог обойти стороной, но нарочно пошел мимо него, чтобы еще раз глянуть на ужасное пятно. Странно все, думал я, стоя в метре от залитого кровью камня. Ее убили здесь, видимо, размозжили череп вот этим булыжником. Брызги крови разлетались во все стороны с большой силой – отдельные капли долетели даже до скальной стены, а это не меньше трех метров. В то же время костюм, в котором была одета женщина, совершенно чист. Это я запомнил отчетливо. На пиджаке не было ни единого пятнышка. И еще: одежда ее абсолютно сухая. Не представляю, как можно было затащить труп на яхту и при этом не намочить хотя бы рукава костюма или туфли. И вообще, женщина одета явно не для морской прогулки – туфли на высоком каблуке, деловой костюм. Может быть, ее убили не здесь, а на берегу, после чего занесли на яхту и привезли сюда?

Я покачал головой, ставя под сомнение эту версию, и пошел дальше по тропе, к тому месту, где я оставил ласты и мешок с крабами. Пленникам я подарил свободу, вытряхнув их в воду. Не ожидавшие такого хэппи-энда, членистоногие сначала в изумлении таращили на меня свои перископические глаза, а потом ломанулись на глубину, расталкивая и подминая друг друга под себя. Вместо крабов в мешок я положил кроссовки, опустил его в воду и, чтобы не всплывал, придавил камнем.

Шесть километров в ластах – не то, чтобы пара пустяков, но задачка не из самых трудных. Я спиной вошел в воду, надвинул на лицо маску, сунул в рот резиновый загубник трубки и лег на воду. Джинсы и майка немного стесняли движения, но выкинуть одежду я не мог – надо же было в чем-то появиться в городе.

* * *

Я плыл не меньше двух часов и, приближаясь к выступающему в море мысу Алчак, уже едва двигал ногами. От напряжения страшно болела шея и спина, а поясница, натертая мокрым поясом, пылала огнем. Последние метры я преодолел на спине, сдвинув маску на лоб. Когда я почувствовал под ногами камни и встал на них, меня начало шатать из стороны в сторону, будто я крепко накачался портвейном. Солнце уже зашло, и пляж опустел, лишь несколько парочек прохаживались по прибою.

Я настолько устал, что не нашел в себе сил даже выжать одежду, и пошел по теплому еще асфальту, оставляя за собой мокрые следы. Чтобы не светиться в таком виде на набережной, которую шлифовали уже толпы отдыхающих, я пошел через территорию санатория ВВС, а оттуда – по шоссе, ведущему в Уютное.

Когда я открыл калитку дачи и ввалился во двор, Анна сидела на ступеньке деревянной лестницы и курила. Увидев меня, она медленно спустилась, близко подошла, почти касаясь меня грудью.

– Привет, – сказала она, с каким-то странным выражением рассматривая мое лицо. – Чего это ты такой мокрый? И босиком… Теперь так на свидания ходят?

Ее грудь часто поднималась и опускалась, взгляд все еще блуждал по моему лицу. Казалось, Анна усилием воли сдерживает себя.

– У тебя есть водка? – спросил я, не задумываясь о причине ее столь странного поведения.

– Водка? – эхом отозвалась она. – А зачем тебе водка?

Я понял, что она не была готова выслушать меня. Она пребывала во власти своих мыслей. Пока меня не было, она думала о чем-то пустом и глупом, не имеющем ничего общего с тем, что пришлось мне пережить, и я не мог воспринимать всерьез и этого напускного холодка, который шел от нее, и ее неестественно-сдержанного голоса.

Я снимал с себя мокрую одежду, стоя босыми ногами на кафельном полу душевой. Анна смотрела на меня из-за перегородки, приподнявшись на цыпочках. Меня все еще шатало и, чтобы не растянуться на полу, я держался за резиновый шланг, свисающий с бочки.

Я поднял глаза. В ее взгляде уже что-то изменилось.

– Леша дважды заходил, – сказала Анна. – Он уже целый час ждет тебя на лодочной станции.

– Анна, скажи, кто еще, кроме Леши и тебя, знает, что я был на Диком острове? – спросил я, садясь на край большой металлической раковины, предназначенной для стирки. Брюки, снятые наполовину, спутались. У меня не было сил нагнуться, и я пытался освободиться от них без помощи рук, дергая ногами.

– На Диком острове? – медленно повторила Анна. – Разве не достаточно того, что я все знаю? – Она не думала над ответом. Она смотрела на меня. Под ее взглядом мои движения стали еще более нелепыми, и в конце концов я поскользнулся на обмылке и грохнулся на кафель, сильно ударившись о край раковины затылком.

Чертыхаясь и потирая ушибленный затылок, я с остервенением отбросил от себя брюки, поднялся на ноги, ожидая от Анны слов сочувствия, хотя ситуация, конечно, была не столь драматичной, сколь комичной, но Анны уже не было, и на том месте, где только что было ее лицо, быстро скользил по невидимой паутинке жирный паук.

Вода была теплой и лилась она из шланга толстой тяжелой струей, но я все равно не мог согреться, и меня колотил озноб. У меня хватило терпения только на то, чтобы тщательно вычистить одежной щеткой ногти на руках. Завернувшись в мохеровый халат Анны, я вышел из душа и пошел на кухню. Странно, моя прекрасная леди, вопреки моему предположению, вовсе не крутилась у плиты, готовя мне ужин. Ее вообще не было на кухне. Я выглянул во дворик. Пусто. Вернулся на кухню и открыл дверь комнаты, где жила Анна.

Девушка лежала на койке лицом вниз и не шевелилась. Короткая теннисная юбка немного задралась, оголяя красивое смуглое бедро. Как похоже она лежит, подумал я, совсем как та женщина… Недавний кошмар, который, казалось, стремительно и безвозвратно ушел в прошлое, вдруг снова хлынул на меня. Я машинально схватил Анну за руку, едва