Андрей Дышев

* * *

От автора

События, описываемые в романе, – литературный вымысел. Некое сходство с действительностью рекомендуется воспринимать как случайное совпадение фантазии и реальности.

1

Все мы мудры задним умом. Конечно, я не должен был оставлять Валерку одного. Это был тот самый случай, когда своим желаниям надо наступить на горло. Он попросил меня о помощи, а я скривил лицо и сходу придумал причину отказа. Судьба тотчас воспользовалась трещиной между нами и подтолкнула Валерку к месту казни.

Но в ту ночь я даже предположить не мог, что ждет меня впереди. Было около двенадцати, когда я проехал Ангарский перевал. Вокруг творилось что-то ужасное. Яростные порывы ветра стегали лобовое стекло "крайслера" косыми розгами ливня, отчего машина – двухтонный универсал, дрожала всем корпусом, словно стояла под тяжелыми струями водопада. В свете фар светились миллиарды дождевых капель, со страшной скоростью несущиеся мне навстречу. Призрачные стволы деревьев раскачивали черными кронами с такой силой, что листва сыпалась с них, словно стояла глубокая осень. Молнии сверкали одна за другой, напоминая гигантскую лампу, у которой было не все в порядке с контактом. Исполинское тело горы Чатыр-Даг, освещенные вспышками, нависало над шоссе, утяжеляя и без того мрачный пейзаж.

Я убрал ногу с педали газа. "Дворники" не успевали разгребать поток воды с лобового стекла, и оно было прозрачным не более, чем первый тонкий лед на озерах. Не хватало еще вылететь на повороте с дороги, подумал я, вглядываясь в мутную мглу.

Подсветка приборной панели вспыхнула мягким зеленоватым светом. Я вынул из держателя и поднес к уху мобильный телефон. Это надо было сделать еще в аэропорту, с опозданием подумал я, набирая номер. Кнопки мелодично отозвались под моими пальцами. Раздался длинный гудок, а затем ответил далекий женский голос.

– Зинаида Васильевна, – сказал я, поддерживая трубку плечом и переводя рычаг скоростей на более низкую передачу. – По всем фронтам – отбой. Из-за погоды самолет не прилетел.

Я знал, как домработница отреагирует на эти слова и, не перебивая, дал ей возможность выплеснуть эмоции.

– Не прилетел! И что мне теперь прикажете делать? – начала сокрушаться женщина. За ее словами стоял шипящий фон. Это были не эфирные помехи, а потрескивание кипящего масла на сковородке или сотейнике. – Я уже стол сервирую. Осетрина почти готова. И что теперь? Все в помойку?

– Продукты положите в холодильник, в гостиной откройте окна и идите домой, – ответил я.

– Вы что! – возмутилась женщина. Было слышно, как она двигает кухонную утварь. – Окна открыть! Хотите, чтобы шаровая молния влетела?

Это была очень милая женщина. Она все воспринимала близко к сердцу и относилась ко мне как к ребенку. Иногда я уставал, подолгу общаясь с ней, но ее мягкий нравоучительный прессинг давал ощущение защищенности. Рядом со мной не было другого человека, который бы так трогательно и искренне заботился обо мне.

– Хорошо, – вздохнула домработница. – Я все уберу в холодильник. К утру осетрина будет похожа на сырой гипс, а питу откажется есть даже Мадера. Заверяю вас, что так и будет. Вы наверняка промокли с ног до головы…

– Ничуть…

– Не спорьте! – перебила меня женщина. – Ваш героизм никому не нужен. Потрудитесь сразу же переодеться в сухое и выпить водки с календулой. Обещаете?

– Обещаю, – ответил я, отключая телефон.

Редкое явление – синоптики не ошиблись. Я получил телеграмму от Валеры Нефедова сегодня днем, за восемь часов до того, как он должен был прилететь в Симферополь московским рейсом. Погода была отличная, и я не придал значения предупреждению гидрометцентра о приближении мощного грозового фронта. Когда я приехал в аэропорт, небо уже открыло все свои кингстоны, и огненные трещины молний смешались с дождевой водой в дьявольском коктейле. Аэропорт закрыли. В справочной мне сказали, что самолет из Москвы не вылетел и до утра вряд ли поднимется в воздух.

Я бы остался ночевать на стоянке аэропорта в своем "крайслере", задние сидения которого легко превращались в удобное ложе, но был уверен, что Валера не станет ждать погоды и коротать ночь в зале ожидания Внуково. Как всякий нормальный эфэсбэшник, Нефедов не умел понапрасну транжирить время. Он наверняка сдал билет и пересел на поезд.

Красные огни габаритов идущей впереди машины вспыхнули глазами ночного хищника и стали быстро приближаться. Сквозь мокрое стекло они казались звездами с тонкими длинными лучами. Машина – кажется, это была темная "семерка" – тормозила на мокром асфальте слишком резко, и я мысленно выругался, вдавливая ногу в педаль тормоза. Сработала антиблокировочная система, педаль под моей ногой часто задрожала. Я опустил боковое стекло и высунул голову, чтобы дать водителю "семерки" добрый совет о правилах торможения на скользкой дороге. Но "семерка", остановившись всего на секунду, снова рванула вперед, быстро отрываясь от моего "крайслера".

Только тогда я увидел стоящего на обочине человека. По-видимому, он голосовал проходящим машинам, причем безуспешно, так как уже был мокрым насквозь и успел продрогнуть до самых костей, о чем убедительно говорила его скомканная поза. Попутчикам я всегда помогал по мере возможности, отдавая предпочтение туристам и пожилым людям и, продолжая притормаживать, медленно подкатил к человеку.

Когда фары осветили его полностью, как артиста на сцене, мне стало понятно, почему водитель "семерки" не подсадил его к себе. Это была девушка лет двадцати пяти, высокая, почти с меня ростом, с очень темными, налипшими на лицо волосами до плеч. Она была крепко сбита; развитые, отчетливые формы подчеркивали физическую силу и хорошее здоровье. Одета она была в бежевую футболку и тесную короткую юбку. Девушка стояла в луже босиком, придерживая края порванной на груди футболки. На коленке темнела свежая ссадина, бок юбки был выпачкан в глине. Но более всего меня поразило ее лицо. Ее темные, блестящие в свете фар глаза выражали беспредельный ужас и отчаяние, подбородок мелко дрожал; девушка судорожно раскрывала рот, пытаясь что-то крикнуть, отчего казалось, что она задыхается и из последних сил хватает губами воздух.

Я остановил машину рядом с ней, понимая, что не могу, подобно водителю "семерки" дать газ и умчаться от этого ночного привидения. Прежде чем опустить боковое стекло, я нащупал бейсбольную биту, которая лежала слева от моего сидения. Если девушка была не одна, и кто-то намеревался нехорошо пошутить со мной, то я был готов выскочить из машины и пройтись дубинкой по ребрам.

Стекло с тихим жужжанием опустилось вниз. Девушка, вопреки моему ожиданию, не кинулась к окну с криком: "Шеф! До Ялты не подкинешь?" Она продолжала стоять в прежней позе, не сводя с меня глаз, и часто дышала. Я потянулся рукой к запору и открыл дверь.

– Тебе куда? – крикнул я. Раскаты грома и шум ливня почти заглушили мои слова.

– Ради бога… – едва слышно ответила девушка. Подбородок ее стал дрожать еще сильнее. – Куда-нибудь далеко… пожалуйста, отвезите меня…

Или пьяная, или дурная, подумал я и кивнул на сидение. Ерунда, что мокрая и немного грязная. Кожаная обшивка легко очищается мыльной пеной. А благие поступки хоть изредка, но совершать надо.

Девушка, однако, стыдилась своего вида, что несвойственно пьяным или ненормальным. Она, как приблудная собачонка, юркнула в салон, села на край кресла, по-прежнему придерживая обеими руками рваные края футболки. Половичка она коснулась лишь пальцами ног, словно была обута в невидимые хрустальные туфли на высоких каблуках, плотно свела вместе коленки и застыла, безотрывно глядя в темное стекло, по которому, словно стрелки метронома, носились щетки.

Я заблокировал дверные замки и тронулся с места, искоса поглядывая на странную попутчицу. Вроде не пьяная, подумал я, включая подогрев сидения и обдув теплым воздухом.

– Я еду в Ялту, – сказал я, на всякий случай давая понять, что на развитие отношений не претендую. – Могу высадить на автостанции. Или у гостиницы "Южная" на Свердлова. Там недалеко до порта.

На мой вопросительный взгляд девушка не ответила, лишь едва заметно кивнула и опустила обе ладони на панель перед собой, широко растопырив пальцы. Я не люблю ездить с незнакомыми людьми молча. Это угнетает. Коснулся пульта управления магнитолой, добавил звука. Салон заполнился мощным голосом Кабалье.

– Замерзла? – попытался я вытянуть попутчицу на разговор и, заведя руку назад, стянул с заднего сидения плед. – Накройся.

– Спасибо, – шепнула девушка, подтягивая край пледа к подбородку.

Тебя бы отмыть, подумал я, высушить, сделать макияж, прическу и одеть в вечернее платье, тогда я, пожалуй, накормил бы тебя ужином в "Ореанде".

– Что это тебя на перевал в такое время занесло? – спросил я и, помогая девушке солгать, добавил: – Туристка? От группы отстала?

Но незнакомка спасательным кругом не воспользовалась и отрицательно покачала головой.

– Вы врач? – тихо спросила она и, подняв глаза, взглянула на меня.

– Увы! А тебе нужен врач?

– Не знаю, – после паузы ответила девушка и снова уставилась в окно.

Если не знает, значит, ничего страшного, подумал я. До Ялты не умрет.

– Выпить хочешь? – вспомнил я про начатую бутылку отвратительного виски, лежащую в "бардачке", которую уже второй месяц не мог прикончить.

Она опять отрицательно покачала головой.

– Похоже, что тебя слегка побили, – сказал я то, что было очевидно. – Может быть, отвезти тебя в больницу?

Девушка повернула голову в мою сторону, и я снова увидел страх в ее глазах.

– Нет, – ответила она без колебаний и тише добавила: – Пожалуйста, не спрашивайте меня ни о чем… Если хотите, я выйду здесь.

Я сам не понял – угадала она мое желание или нет. Но, как бы то ни было, я не мог указать ей на дверь. Мы проезжали совершенно пустынный отрезок шоссе, где не было ничего, кроме бесконечного строя буковых стволов и черных, пропитанных влагой крон, которые покрыли склоны гор, словно выброшенные на берег водоросли. Да и никакой веской причины не было, чтобы высаживать девчонку на обочину под ливень. Нервная, пережившая какое-то потрясение, она хотела только того, о чем попросила меня, и ничего более. Мое сочувствие и желание ей помочь пугали незнакомку не меньше, чем ночная буря.

Я мысленно плюнул на ее проблемы и принялся вполголоса подпевать Монсерат. Дорога пошла под уклон, поворот следовал за поворотом, и я все внимание сосредоточил на черной, лоснящейся ленте шоссе. И не было ничего удивительного в том, что я на некоторое время упустил девушку из поля зрения. Когда машина проскочила указатель на Лаванду и покатилась по прямой, с шумом разбрызгивая во все сторону лужи, я опять взглянул на попутчицу.

Сначала мне показалось, что она уснула, убаюканная теплом печки и моим колыбельным бормотанием. Глаза незнакомки были закрыты, голова запрокинута назад, руки безвольно опустились на колени, отчего край пледа сполз, обнажив под рваной футболкой загорелую грудь без белого следа от лифчика. Но как только я притормозил перед очередным поворотом, девушка маятником наклонилась вперед, ее голова стукнулась о панель, и вся она стала заваливаться на меня.

– Эй! – крикнул я, не слишком уверенный, что таким способом мне удастся привести ее в чувство. – Пожалей свою голову! Тебе плохо?

Ее волосы налипли на мои руки, плечи застряли между мной и рулем, что очень затрудняло управление, и мне ничего не оставалось, как остановить машину, открыть дверь и выскочить под ливень. Через несколько секунд я был мокрым с ног до головы, словно искупался в море одетым.

Девушка ничком лежала на обоих сидениях. Рычаг передач упирался ей под ребро, и я подумал, что боль, которую он ей причинял, должна была сразу же привести ее в чувство. Но девушка не подавала признаков жизни, и своим бездействием легко загнала меня в тупик. Ни одно доброе дело не остается безнаказанным, подумал я и провел ладонями по мокрой крыше машины, чтобы охладить их.

Она по-прежнему оставалась неподвижной, несмотря на то, что я отчаянно шлепал ее по щекам. Менее всего я был готов к такому повороту событий и, основательно сбитый с толку, растерянно посмотрел по сторонам, надеясь, что кто-нибудь остановится рядом и поможет. Раскрыв аптечку, я уставился в инструкцию пользователя, состоящую из десятка страниц мелкого текста. Размером со средний чемодан, аптечка была укомплектована таким количеством лекарств и средств, словно предназначалась для ликвидации последствий ядерной войны. Я взял в ладонь горсть пилюль, мензурок, упаковок с пластырями и в сердцах кинул их обратно. Пока я отыщу здесь нашатырный спирт, моя бедолага окоченеет.

Словно передразнивая гром, я принялся рассыпать проклятия и ругательства. Обошел машину, с силой шлепая по воде, которая текла по асфальту мелкой рекой, открыл дверь со стороны беспомощного существа и стал опускать спинку кресла. После этого я положил девушку так, чтобы можно было пощупать пульс, послушать сердце и поднести к губам зеркальце.

К счастью, она была жива, хотя пульс едва прощупывался, а дыхание было настолько слабым, что зеркальце запотело скорее от моего дыхания, чем от ее. Я снова принялся шлепать незнакомку по щекам, так как никакой другой способ реанимации мне в голову не приходил. Как ни странно, это возымело действие, и некоторое время спустя я услышал слабый стон.

– Где болит? – громко спросил я, впрочем, без всякой надежды на то, что смогу получить вразумительный ответ и, тем более, поставить диагноз. – Ты меня слышишь, подруга? Ты же мне сердце посадишь!

Если ее побили настолько крепко, что она вырубилась как в нокауте, то у меня было очень много шансов привезти в Ялту остывающий труп. Нетрудно представить, чем это могло обернуться для меня. Серьезные проблемы с милицией отняли бы слишком много нервов и времени, которыми я весьма дорожил. Помимо этого, мне было жалко несчастную и я искренне желал ей семейного счастья и долгих лет жизни.

Прикрывая ладонью лицо от беспощадных ударов дождя, я вернулся за руль и насколько мог быстро помчался по шоссе вниз, всматриваясь в дорожные знаки. Поворот следовал за поворотом, и в лучах фар вспыхивали только ограничители скорости. Я с тревогой поглядывал на свою горемычную попутчицу. Голова ее безжизненно каталась по подголовнику, волосы спутались окончательно, тонкая прядь застряла между полураскрытых губ. Лицо ее, слабо освещенное приборами и датчиками, отливало мертвенно-бледным светом. Я схватил ее за руку и сжал запястье. Мне показалось, что пульс не прощупывается.

В этот момент за окном мелькнул голубой знак с символическим изображением вигвама. Наконец-то! – с некоторым облегчением подумал я, сворачивая с дороге по стрелке. В кемпинге должен быть врач.

Еще несколько метров я катился в полной темноте по размытой грунтовке, присыпанной гравием. Камни и комья глины, налипшие к колесам, стучали по днищу автомобиля. Освещенная фарами дорога селем плыла под колеса. Я еще раз свернул перед ржавым знаком с полустертой надписью: "АВТОТУРИ" и проехал через распахнутые настежь ворота.

Трехэтажный дом гостиничного типа, окруженный плотной стеной кипарисов, казался заброшенным и безлюдным. Ни в одном окне не горел свет, темнота царила у подъезда и на асфальтовой площадке для машин. На малом ходу я сделал круг по площадке, всматриваясь в черные окна кемпинга, и уже был готов от досады ударить по кнопке сигнала, как увидел припаркованный у парадной лестницы легковой автомобиль.

Я затормозил рядом, заглушил двигатель и выскочил наружу. Едва не разбив голову о невидимую стеклянную дверь, я зашел в темный, как подвал, вестибюль, встал посредине, с трудом различая смутные контуры стойки, диванов и кресел, и громко спросил:

– Есть кто живой?

Впереди, за стойкой, послышался шорох, а вслед за ним вспыхнул желтый огонь. Теперь я мог дойти до стойки без опасения споткнуться о журнальный столик или перевернуть кашпо с пальмой. Пожилая женщина подносила пламя зажигалки к фитилю керосиновой лампы.

– Вы администратор? – спросил я ее.

Мне казалось, что на мой взволнованный тон и частое дыхание женщина должна была отреагировать как-то особенно, но она, медленным движением подкручивая фитиль, тихо и спокойно ответила:

– Да… Я администратор. А что ты хочешь?

– Мне нужен врач! – ответил я. – Срочно!

Возникла недолгая пауза. Администратор, отбрасывая от себя на стену большую ломаную тень, тихонько хихикнула, поставила лампу на стойку и сказала:

– Что ты, родненький! У нас директор вместо прачки работает, ни дотаций, ни прибыли, а ты говоришь – врач… Вот, опять свет отключили.