Предисловие

«Ну что ты мне сказки рассказываешь?!» Сказки. Настолько закрепилось в сознании это слово, как нечто несерьезное, развлекательное. Для детей. А то и вообще, лживое, как в этой громкой фразе. Есть, конечно, и отголосок ценности, когда о чем-то воистину прекрасном говорят «сказочно…» А ведь первоначально это сочетание букв имело совсем другой смысл. Означало сказанное или писанное слово, имеющее силу документа. Какая уж там причина была такого кардинального изменения несомого смысла непонятна, но это и не суть. Гораздо важнее другое.

Когда я первый раз столкнулся с понятием использования сказки как инструмента психологической терапии, услышал такое идею – психика легче воспринимает рассуждения даже о серьезных вещах в виде излагаемой сказочной истории. Не отторгает в непроизвольной защитной реакции даже болезненное. Ну, или меньше отторгает. Сказка же.

У меня сразу же протянулись ниточки к моему личному восприятию. Я долгое время уже предпочитаю всем жанрам именно фэнтэзи. Суть – та же сказка, с более развернутым сюжетом, по сравнению с детскими вариациями. И именно тех авторов, которые в такой форме делятся своими размышлениями о реальном мире, о роли человека в нем, о вполне читаемых в этих строках настоящих чувствах, сомнениях героев, их внутренних метаниях в поисках важных смыслов. Их пути, в результате которого они познают, преодолевают, меняются. И я поймал себя на мысли, что очень многое извлекаю для себя из этого чтива.

А с серьезной литературой намного сложнее. И много меньше откликов глубоко внутри. Тех самых откликов, которые как отдаленный звук, эхо такого, что давно ждешь. И чуть заслышав, подскакиваешь всей сутью, погружаясь вниманием в окружающее пространство. Показалось? Нет. Вот оно. Настоящее. Живое. Ведет блуждание размышлений к ключевым точкам осознания. И не важно, что на обложке дракон или чудо-юдо какое, а не имя известного ученого.

В этих рассуждениях я не в коей мере не принижаю значения научных трудов. Больше говорю о личном восприятии информации. Ну а раз такой инструмент, как сказко-терапия в психологии появился, то я не один такой. И он работает. Ведь если рассудить – история сказочная, как следствие, разум ослабляет свою логическую хватку, перестает проталкивать информацию через сито критического мышления, отпуская тотальный контроль. А существам, плавающим в глубине океана нашего бессознательного без разницы, звучит в тексте диагноз депрессия или, как вариант, возник такой герой, как царевна Несмеяна. Они поднимаются на поверхность услышав влекущие вибрации сути, откликаются на родственный зов. А если соединить эту легкость подачи, дабы дать этим существам объявиться, а затем подключить логику размышлений? Думаю, вместе всегда сильнее.

Истории героев в рассказах, собранных в данной книге, рождаются из вопросов, задаваемых себе и из запросов других людей, кто так же доверяет поиск ответа идущему путем аллегорий и метафор. Все на этом пути выстраивается в духе идеи мономифа, со всеми положенными стадиями путешествия. Ведь не может жёлудь сразу стать могучим деревом. Не упав в благодатную почву. Не пройдя стадии только проклюнувшегося ростка, постепенно крепнувшего поглощаемой памятью своих предков, ставших частью земли, насытивших силой сок ее. И итогом путешествия всегда становится обретение. Знания, силы, новой жизни.

Можно ли отнестись к этим сказочным на вид историям, с точки зрения того, первоначального смысла слова «сказка»? Я думаю да. Доказать обратное не так просто. Все-таки речь идет не о внешнем мире, а путешествиях в чертогах разума и чувств человека. О погружении в глубины бессознательного. И кто, положа руку на сердце с уверенностью готов сказать, что там этого нет? Вот пусть и будет. И пусть пути этих героев принесут и вам толику вспыхнувших чувств, яркости озарений и чистой радости чтения.

Крылья

Он жадно смотрел в разрыв сплетения древесных крон, открывающий провал в яркую синь небес. Из влажного плотного сумрака зарослей эта синь выглядела, как нечто нереальное и эфемерное. Притягивающее взгляд, но не откликающееся внутри ощущением возможности ощутить, дотянуться, объять. Как и яркие существа, мелькавшие в этой вышине в завораживающем своей гармоничностью и красотой замысловатом движении.

Не так, конечно, словами, это звучало в голове Неро. Он просто смотрел и не мог оторвать взгляд. С щемящим желанием внутри чего-то… Чего – подобрать слов он не мог или не осмеливался.

Наконец, вздохнув, Неро побрел дальше. Его закованное в массивные роговые пластины тело, передвигаясь на четырех крепких когтистых лапах и лениво шевеля мощным хвостом, проламывало подлесок, огибая лишь достойные в своей крепкости стволы. Со спины, явно неудобным, цепляющимся за все грузом, свисали, волочась по краям и пачкаясь в жирной лесной грязи, кожистые наросты. Протискиваясь между двумя особо коряжистыми стволами, Неро досадливо на них покосился. «У-у, зараза! Одни проблемы от вас. И зачем я с вами родился?» – с раздражением подумал он.

В такие моменты из связанных между собой сложной системой ходов пещер его памяти поднимались едкой жижей воспоминания. Из самых нижних, казалось бы, уже давно заброшенных и забытых расщелин.

…Искрятся на солнце нежные перепонки. Ловят чутко красоту мира, робко постигая его, знакомясь. Ища в интуитивном стремлении его ласку и отзывчивость. Солнечные лучи, проходя через их тонкую прозрачность, высвечивают неповторимую структуру, очерченную паутиной токов жизненной влаги.

Жесткий удар бросает на землю, комкая изящность, вбивая в грязь и прелую листву. Красота скручена вспышкой боли. Тонкая гармония окружающего грубо смята и размазана, превратившись в сон, видение. «Опять этот слизень тут нежнятину свою распустил!! Где твоя мощь?! Что за никчемные обтянутые кожей прутики?! Какая от этого польза?! Ты же слабак! – сгрудились вокруг, заслоняя свет бугристыми защитными пластинами и роговыми наростами. – Ты позоришь свою принадлежность к народу вахва. Соберись, ты должен стать как мы или тебе не место рядом с нами. Перестань распускать свои хрупкие никчемности. Пока мы их тебе совсем не вырвали».

Хрупкие никчемности. Крылья. Такие бесполезные и мешающие в темном мире дебрей Сурового Леса. Где в цене грубая сила, непробиваемый панцирь и в порядке вещей втаптывать в землю слабого. Здесь нельзя быть другим. Просто опасно. Закуй свое тело в тяжесть брони, ощетинься когтями, рогами и жвалами. Единственный путь как-то жить среди прочих, даже не будучи самым мощным из всех – быть как все. Не распускать крылья. Забыть о них. Волочь на себе, как бесполезный, мешающий в жизни груз. Считать себя ущербным и завидовать тем, кто лишен этой обузы.

Скорчившийся от боли Неро чувствовал, как унижение скользкими цепенящими щупальцами проникает внутрь, принуждая все то, что так доверчиво и чутко тянулось к миру, скрючиться и отгородиться от внезапно встреченной жестокости. Презрение словно обволакивало едкой оболочкой, ставя перед выбором. Совсем размякнуть от этой едкости, растворившись в конце концов и уйдя на удобрение окружающей растительности. Или обрасти крепким панцирем. Ороговеть телом и душой.

Неро оброс. Не сразу, постепенно. Вместе с тем, как панцирь креп, на него все меньше нападали просто так, из-за инаковости. Так же этому способствовали окрепшие вместе с панцирем когти и зубы. Он и впрямь стал забывать, зачем это нечто у него на спине. Неудобство досадное осталось. В зарослях мешает, за все цепляется. А силу как с этим проявлять, крушить соперника как? Если он при любом удобном случае хватает за уязвимую обузу. Совсем оборвать досаждающие придатки, как делали некоторые из вахва, кому тоже «посчастливилось» с ними родиться, что-то останавливало…

Увлекшись воспоминаниями, Неро шел через плотность зарослей уйдя вниманием внутрь себя, плохо отслеживая окружающее. Вдруг, проломив телом очередное сплетение веток, ощутил под правой передней лапой пустоту. Инерция движения не дала удержаться на краю неожиданно возникшего на пути обрывистого берега реки. Неро ухнул всей массой вниз, еле успев подобрав лапы и хвост, дабы принять форму, подходящую для скатывания со склона.

Вода встретила ледяным объятием, останавливающим дыхание, завертела своим суматошным течением, сбила ощущение сторон света. Неро панически молотил лапами, чувствуя, как намокшие крылья сковывают движение и тянут вниз. Река крутила, мотала, бросала и с переменным успехом настойчиво старалась ворваться в его легкие.

Наконец, после, казалось бы, вечности трепыхания в ледяной мокрой хватке, Неро почувствовал твердое под лапами и судорожно рванулся. Разорвав в хаосе брызг поверхность, увидел берег и уже целенаправленно погреб в его сторону. Еще немного и он обессилено растянулся на нагретом солнцем камне, опустив веки. Тепло мягко вытесняло наполнившую тело речную стылость. Напряжение мышц постепенно обернулось расслабленной негой. Сбивчивое жадное дыхание успокоилось и выровнялось. Неро открыл глаза.

Он лежал на низком каменистом берегу. Дальше простиралось покрытое травой пространство. Только вдали, вверх по течению виднелись знакомые заросли. Привлекло внимание движение невдалеке. На сочной зелени луга, испещренной островками ярких мелких цветов, расправив переливающиеся радугой крылья, кружилось восхитительное создание. Мягко переступая лапами и изогнув шею, оно, словно чутко следуя каким-то путеводным токам, перемещалось замысловатой траекторией, время от времени поворачиваясь вокруг своей оси. Крылья его плавно помахивали, добавляя перемещениям невесомости и плавности. Хвост завораживал своим заманивающим гибким мельканием.

Неро ошеломленно замер. Одно дело, видеть подобное далеко вверху, сквозь скудность просвета в кроне. Другое – на расстоянии быстрого рывка. Вся суть его словно подалась вперед, вопреки замершему телу, потянулась к этому, пробуждающему внутри отголоски чего-то сильного и пронизывающего. Того, что оказалось невозможно заглушить при всем старании.