Преподаватель симметрии

Много есть в мире книг хороших, но встречаются невыносимо прекрасные, их только ещё откроешь, прочтешь пару-тройку страниц, а уже и жаль продолжать читать, будто бы кто-то шепчет: «Нет, не для тебя эта книга». Такие книги кажутся предназначенными лишь для узкого круга избранных, причастных магии языка и посвященных во все его таинства. Я легко могу представить за чтением «Преподавателя симметрии» поэтов и мифотворцев Иосифа Бродского и Фернандо Пессоа. Жаль, что это в нашем мире невозможно.

Или же в силу закона творческого парадокса только для поэта – этого средства существования языка – и возможно постичь тайны симметрии жизни и смерти? Мне ли вообще судить о чем-то возможном и невозможном в мире посюстороннем и потустороннем, раз уж я сама о себе знаю, что мне до понимания прозы Битова еще много-много лет и уточняться и утончаться?

«Преподаватель симметрии» - это великолепный текст, перед которым я сдалась. Сдалась и попала в плен, из которого, если честно, и спасаться не хочу. Сколько бы ни было мне отмерено времени и пространства жизни, не хочу переставать слышать волшебное эхо романа. Хочу любоваться небом Трои и каждый день узнавать новое и о небе, и о Трое, и о себе. В своем собственном будущем я с грустью чувствую болезненное родство с Урбино Ваноски, которого будущее так же влекло, а «будущее в прошедшем» неизменно заманивало в ловушки, из-за чего он день за днем терял бесценное настоящее, пока не потерял вовсе. Был ли неправ? Быть может. Но это не имеет никакого значения, если ты приговорен не счастью, но к образам и текстам. Судьба вовсе не жестока, и взамен потерянной (убитой?) любви можно встретить новую, и даже две – никто ведь не отменял закона симметрии.

Тайны симметрии отражаются в кофейной гуще: остров и океан, день и ночь, Луна и Солнце, две красавицы, нежная, понимающая Лили и страстная, дикая Марлен. Лили-Марлен, женщина-песенка, женщина-совершенство, женщина -мечта. Именно ей читатель обязан, пожалуй, лучшим описанием чувственных отношений мужчины и женщины на русском языке, в котором, как известно, любовь, как акт, лишена глагола. Трепет и восторг, сладчайшая нега, дикий экстаз - оказывается обо всем можно рассказать без слащавости и без пошлости. Как читатель я была изумлена и обрадована, а вот герой... Герой из тех, у кого даже из чашки ароматнейшего кофе вытекает лишь a couple of coffins.

Таков мир романа - гробы из чашек кофе и говорящие уши, царство, где властвуют причудливые законы пространственно-временного континуума, когда в поисках утраченного времени можно внезапно переместиться в пространстве, легче лёгкого упасть с Луны и продолжать жить на Земле, можно быть одновременно всесильным королем и тишайшим подданным, ненаписанные романы меняют судьбы авторов, и лишь в конце предложения всегда ставится точка.

Читала и удивлялась, отчего Андрея Битова называют «постмодернистом»? Только из-за нестандартной формы его произведений? По моим ощущениям в «Преподавателе…» форму романа как единого целого целиком предопределяют содержание и общий замысел, эффект долгого музыкального эха сравним с эффектом от прочтения венка сонетов – да, каждый сонет (рассказ) хорош и в отдельности, но лишь в совокупности это настоящее сокровище. В книге есть игра, но нет наигранности, есть разноплановость, но нет фрагментарности, смыслы ставятся под сомнение, но сама возможность смысла – никогда.

Нет, это не постмодернизм. Это вообще никакой не -изм. Это любовь. К языку, к слову, к знаку. И к человеку, который всегда и меньше и больше знака. И более всего - любовь к человеку, искушаемому знаками и символами. Любовь, которая заставляет подсолнухи запоминать солнце, чтобы не забыть до утра, любовь которая...

Нет, не буду пересказывать! Это "дурной моветон".

Каждый из нас сталкивался хоть раз в своей читательской деятельности с зеркалами в литературе. Происходит это с самого раннего детства, например, в книгах Г.Х. Андерсена: осколок зеркала в сердце Кая; зеркальная поверхность пруда, отразившая прекрасного лебедя, а не гадкого утёнка; зеркальная скамеечка Эльзы; зеркало, в которое любовался голый король… Или же в «Зазеркалье» Кэрролла. Более искушенные читатели могут вспомнить, что зеркало – один из любимейших символов Х.Л. Борхеса. У него это предмет, заставляющий героев усомниться в собственной реальности. В подобном ключе размышляет и Битов. Давайте же поглядим в зеркало!

Название произведения – некий Лаксианский ключ , который просто необходим для понимания. Книга состоит из новелл, которые, скажу вам по секрету, могут читаться в любом порядке. Пока читатель не начнёт применять законы симметрии, подсказку о которой он получает в названии, его мозг будет метаться по зеркальному лабиринту. Симметрия предполагает наличие и противопоставление двух частей и некой оси, разграничивающей их. Например, в новелле «Вид неба Трои» вокруг стержня конфликта крутятся идеал и действительность. Автор размышляет о недосягаемости реального и о реальности недосягаемого, пытаясь увидеть, что же находится «по ту сторону». Парадоксальный ответ – нити, тянущиеся к каждому человеку из-за кулис. Важны именно они, а не конечный зазеркальный двойник, ведь он мог просто отойти за угол где-то «там», не переставая быть и управлять тобой «здесь». В новелле «Битва при Альфабете» это отлично показано через брата-отличника Варфоломея. Нет-нет, он не отсутствует, а присутствует, просто незнамо где. Человек живёт не только за себя, но и за своих ближних, существующих или исчезнувших – вот вам симметрия по Битову. Несколько человеческих жизней без регламента по времени и месту. Была ли прекрасная Елена реальным персонажем или её удел – манипуляция людьми в будущем своим образом, в этом весь вопрос.

Самое прекрасное, на мой взгляд, в этом произведении – его афористичность. Есть несколько контрольных точек, замечая которые, читатель получает ключ для перехода в Зазеркалье и обратно. Таковы, например, туфля под будильником Варфоломея, кнопка в стене в каморке Ваноски и велосипедный руль Гумми. Из сюжета – в афоризм, и наоборот. Это зеркало в зеркале зеркала – и так до бесконечности, которой достичь нельзя, но как направление движения подойдёт.

Автор – умнейший человек, который не давит интеллектом, а заставляет читателя вывернуться наизнанку в поисках ответов внутри себя.

.. любой текст есть зеркало. Эта истина не может быть оспорена хотя бы и потому, что любой текст в действительности отражает того, кто пишет этот текст, а также не менее, а то и более того! – отражает того, кто читает этот текст, то есть – можно сказать, в текст смотрит; человек находит в словах и предложениях, отражённых от Автора, отражение самого себя, читает, перенося смыслы через собственную призму восприятия. Эта истина непреложна и пугает многих – стоит только задуматься, опуститься на эти лингвистические глубины и осознать, что значение текста в мире не воспринимается должным образом серьёзно. Текст кажется многим буквенной может быть даже вещью, однако вещь ли это или всё же более душа, чем всё остальное, что принято сопоставлять с душой? Вот так и читатель сейчас смотрит в мой текст и видит отражение быть может даже самого себя, а может – меня, а может ничего не видит, поскольку каждый читатель, как вы могли догадаться, не меньше зеркало, чем текст этот, чем всё, что нас окружает, чем вся эта реальная Вселенная, которая так же, как и текст, состоит из цепочек смыслов, которые можно разрушить и тогда рухнет и всё остальное – понятие Текста, понятие Вселенной.

Здесь же, в «Преподавателе симметрии» кроется загадка – все рассказы представляют собой такие зеркала, смотря в которые можно обнаруживать другие и, между тем, понимать, что есть там и третьи; есть некоторый лабиринт понятий, а в каждом этом небольшом тексте, помимо симметрии очевидной (Автор – Читатель) возникает ещё другая, текстовая симметрия. Вспомним новеллу про писателя, который встречается с другим писателем: писатель этот рассказывает о некотором крайне необычном случае, произошедшем с ним в молодости – то нельзя назвать за случай, можно назвать фатумом или судьбой. Кто встретился писателю? Можно отметить, что у этого персонажа, появившегося в судьбе писателя, ключевой деталью, изменившей (или вернее – изменяющей!) были фотографии. Именно фотографии, сделанные через несколько зеркал (здесь, конечно, хочется вспомнить про зеркальные фотоаппараты куда более изящно), переломили реальность того писателя, который находится в своем прошлом, тогда как писатель настоящий говорит о нем, как о совершенно другом человеке, тогда как автор воспринимает его совершенно третьим человеком, ну а мы с вами видим совершенно пятого писателя – и эффект зеркал с этой их пугающей симметрией здесь не завершается. Можно продолжить, что и остальных героев мы также видим через призму текста в «Преподавателе», даже более того – они зеркалят друг друга, как то: писатель в молодости и писатель, встреченный нами в настоящее время (настоящее – для новеллы), как множатся в собственных его Прекрасные Елены, которых наш писатель чаялся найти и искал их именно в отражениях, встречал – заметьте, не одну, не две, не три! – а встречал до бесконечности, пока не встретил, не осознал, но не было ли тогда поздно? Заблудившись в этих отражениях, что испытал этот писатель, всю жизнь писавший два романа, где один, по сути, перетекал во второй?

Немногим позже мы встретим персонажа, который упал с Луны – местный дурачок маленькой провинции, что был до того добр и наивен, что скоро стал частью маленького городка, который также принял его, разве что шутил над ним, но – такова была их плата за этот приём. Зеркало встречается очень скоро – персонаж здесь видит это самое зеркало, слегка искривляющее его самого: появляется доктор Р. Давин, как назло утерявший букву «р» в звучной фамилии и нашедший её в инициале имени. Давин – будущий великий учёный, видит в этом дурачке нечто большее и единственный воспринимает его куда более серьёзно, чем другие. Они оба – отражение друг друга, настолько разительно отличающееся, что заподозрить здесь эффект симметрии сложно, однако он очевиден – «Санчо-Панса и Дон Кихот» - так назовёт их автор. Дурачок в своих воспоминаниях о прошлом случайно вспомнит о том, как увидел в некоторый момент духовных практик себя же и будто не себя – и ровно в этот момент это зеркало треснуло и та его реальность, с которой он отчаянно пытается нас познакомить, ломается и он оказывается в реальности душного маленького городка, где один единственный умный человек способен понять его и принять его, как самого себя, как свое отражение – здесь только кроется одна опасность – люди часто ненавидят собственные отражения и зеркало может вновь треснуть и тогда симметрия перестаёт быть симметрией, равно как и «0 это буква или цифра» - заглавный вопрос, кажущийся таким зеркальным и в то же время асимметричным - и вот одна из частей погибает.

И не стоит говорить, что каждый последующий текст является такой шарадой, обманкой подсознания, ловящей Читателя в капкан смыслов, смыслы эти самые ломающей: двое братьев - так непременно Близнецы, Вор есть отражение самого Демиурга, у которого, в свою очередь, миллиард других отражений, ведь в его реальности он есть Творец и Создатель, он главный правитель мира, заведующий энциклопедией Бог. В другом месте автором будет предложено поломать голову над загадкой - что есть поршень, толкающий время? Рыбки, Эвридики и Дики всплывут не раз, энциклопедия и полёты на Луну - тоже. И, безусловно, эта философия лингвистики каждого пассажа всех текстов, разных, но складывающихся в одно общее полотно: нажатие на кнопку - начало ли это или конец? Старость есть отражение молодости? Гений отражение злодейства? Эта асимметрия в каждом абзаце каждого рассказа неизбежно приведёт к мысли, что, тем не менее, равновесие здесь достигается именно сменой угла восприятия общей картины, которую составляет автор, а воспринимает Читатель-Зритель. Более того – реальность для героев новелл отражает нашу собственную, но опять же, зеркала зачастую изрядно лукавят, превращая отражение это, эту полную симметрию в инородную нам реальность; читатель не без труда найдёт в каждом тексте и себя самого и это, пожалуй, будет самая значительная победа. Двойники этого зазеркалья встречаются и лингвистические – герой Антон и my Tishka, не являющийся, однако, «ни его двойником, ни прозвищем» (но впоследствии это обратится в «Тишку и Тошку»), позже - два языка сплетаются в один и становятся зеркалами друг друга, стихи отражают самое себя («Опять вознесся. И опять не ожил»), Моцарт и Сальери возникают и пропадают, равно как и сам Урбино, этот неуловимый житель этой странной симметрии, которая околдовывает с первой большой буквы.

Автор-романтик, писатель, сотворивший "роман-эхо", осознающий себя живым классиком среди классики мёртвой, человек, воссоздавший этот сложный рисунок геометрических смыслов, остаётся неуловимым, как и сам Урбино - казалось бы, вот-вот ухватишь его, как он вновь ускользает в своих загадках и всё, что останется тебе, Читатель, в финале - очевидное признание того, что Текст это зеркало, а этот Текст - ещё и из серии тех Текстов, что читать нужно не раз, не два; рождаются такие тексты теперь нечасто. И что нам советует сам Автор? Да вот, пожалуй, что: смотреть в эту книгу как на самое себя и помнить, что в конце предложения всегда должна быть точка.