Цитата из книги «О теургии»

Пускай холодною землею           Засыпан я. О, друг! Всегда, везде с тобою           Душа моя… Коснется ль чуждое дыханье           Твоих ланит — Душа моя в немом страданье           Вся задрожит. Случится ль – шепчешь, засыпая,           Ты о другом; Твои слова текут, пылая,       По мне огнем[3].   Итак, магизм, способный возмутить того, кто достаточно не наивен, чтобы презрительно отвертываться от «декадентских ломаний», был свойственен Лермонтову? Он только приблизился к нам, стал психологически доступнее. Ясно – что-то движется, что-то медленно вползает в нашу душу, бросая нас в огонь и в холод, убивая лучших из нас, взывая в тишине к современным Заратустрам: «„О, Заратустра, кому надлежит двигать горы, тот передвигает и низины… Самое унизительное в тебе: ты имеешь силу и не хочешь властвовать“… – „У меня недостает львиного голоса для повелений“. Тогда опять со мной заговорили как бы шепотом: „Самые тихие слова и производят бурю… О, Заратустра, ты пойдешь как тень того, что должно прийти, так ты будешь повелевать и, повелевая, предшествовать“…» (Ницше)[4]. И вот мы все, как тень того, что должно прийти, отправились в духовное странствие, прислушиваясь в душе своей к новым, быть может никогда не бывшим звучаниям. * * * Если всякая глубокая музыка, так или иначе воплощаемая, в основе своей матична, то далеко не всякая теургична. Теургия с этой точки зрения является как бы белой магией. Если говорится пророкам, ходящим пред Господом: «Утешайте, утешайте народ мой»[5], то, наоборот, к магам, владеющим тайной составления «не ежедневных сочетаний» повседневных слов, но не обращенным ко Господу, относится грозное: «Терафимы говорят пустое и вещуны видят ложное…»[6], т. е. умение магически управлять стихиями посредством звучаний души не во славу Божию – грех и ужас. И Лермонтов, в душе которого шевелились волны магизма, всегда оканчивал свои огневые прозрения безнадежным аккордом:   И видел я, как руки костяные Моих друзей сдавили – их не стало…